Сыновья Большой Медведицы. Книга 1 - Вельскопф-Генрих Лизелотта - Страница 37

• Предыдущая
• 37/79
• Следующая

— Совет выслушал обвинение Хавандшиты и признал твоего отца виновным.

И тут мальчик хотел что-то сказать, но, едва открыв рот, сдержался и снова замер.

— Ты… ты в чем-то сомневаешься, Харка?

— А ты? — с трудом произнес Харка.

— Я?.. Я думаю, что Хавандшита сказал правду. Я нашел в типи оба бурдюка, о которых он говорил.

Харка больше не смотрел в глаза жреца, он смотрел на руки Татанки-Йотанки, напряженно собирая воедино все то, что совсем недавно он мысленно рассказывал в типи Совета. Но он не имел права произносить перед жрецом длинных речей, он должен быть очень краток и в немногие слова вложить все то, что могло бы утвердить правду. С чего же начать? Может быть, с этих таинственных неразгаданных следов у пещеры? Может быть, рассказать Татанке-Йотанке о том, что белые люди давно уже по чьим-то следам подбираются к тайне гор? Но тогда Татанка-Йотанка спросит, почему Матотаупа до конца не разобрался в этих следах. Нет. Нужно просто объяснить, что Хавандшита, обвинивший Матотаупу, лжец. И Харка сказал об этом решительно и определенно, взвешивая каждое слово.

— Хавандшита лжет! Он сам был у пауни и у белых людей, которые строят дорогу для Огненного Коня. И он сам рассказал им, что на берегу речки у подножия Черных Холмов было найдено золотое зерно и что индейцы рода Медведицы знают, где есть золото. За то, что он рассказал это белым людям, белые помогли ему совершить великое чудо: они пригнали к нам бизонов. До этого род Медведицы и белые люди почти ничего друг о друге не знали, а тут все языки стали говорить о том, что им стало известно от Хавандшиты. И белые люди пошли к нам один за другим. Сначала Желтая Борода, потом этот Рэд. И это вина Хавандшиты. Мой отец — Матотаупа — отлично знал, что тайну золота надо хранить и что нам грозит большая беда, если белые узнают о ней. Мой отец золотое зерно выбросил в реку. Хавандшита это зерно подобрал. Мой отец взял с меня клятву, чтобы я молчал. Хавандшита вместе с Шонкой ходил к пауни и носил с собой золотое зерно.

— Харка — Твердый как камень!..

— Я сказал, хау.

— Чем ты подтвердишь свои слова?

— Хавандшиту сопровождал Шонка. Но он никогда не скажет правду, он будет лгать. Курчавый передал Хавандшите золотое зерно, которое достал из реки. Но он никогда не признается в этом, потому что отец Курчавого — Чужая Раковина — был освобожден благодаря предательству Хавандшиты. Язык Курчавого связан. Но Хавандшита лжет!

— Хавандшита не лжет, мой мальчик! Он непримиримый враг белых людей, я это знаю. Держи закрытым твой рот, иначе нам придется тебя связать, как мы связали твоего отца.

Харка поднял голову и посмотрел Татанке-Йотанке в глаза. Но веки жреца были опущены. И Харка сказал:

— Я буду держать мой рот закрытым, — и тон его голоса был холоден как лед.

Выражение лица Татанки-Йотанки было печальным. Приоткрыв глаза, он долго смотрел на мальчика не говоря ни слова, точно пытаясь прочитать его мысли.

— Твой отец поклялся нам, что он подчинится решению Совета, — сказал жрец. — Совет решил, что Матотаупа навсегда изгоняется из рода Медведицы, из Оглалы, из семи племен дакотов. Сегодня ночью он должен покинуть наши палатки. Без оружия. И никогда больше не возвращаться. Но ты, Харка — Твердый как камень — Ночной глаз — Убивший волка — Преследователь бизонов — Охотник на медведей, ты останешься у нас и станешь великим воином и вождем.

— Я буду великим воином и вождем, — механически повторил Харка, и никто бы не мог сказать, о чем он думал в этот момент, что чувствовал.

— Вот почему я оставил тебе твой мацавакен.

— Этот мацавакен будет в руках великого воина и вождя, которого будут бояться враги.

— Хау. Так будет, как ты сказал. Теперь идем.

Харка поднялся и, как был, неодетый, с нечесаными волосами, так и пошел с Татанкой-Йотанкой. Великий жрец дакотов проводил мальчика до его родной отцовской типи. Харка смотрел на длинные еловые жерди, на верхушках которых висели охотничьи трофеи: рога бизонов, клыки медведей, оружие побежденных врагов: луки, палицы. А в типи он увидел одеяла на полу, увидел очаг. Все было так, как всегда, и в то же время все было другим. В глубине палатки сидела бледная Унчида. Рядом с ней — Уинона, внешне спокойная, но с изменившимся от горя лицом. У ее ног сидел Харбстена, и губы его дрожали от сдерживаемых рыданий. Шешока опустила плечи и как-то вся согнулась: несчастье шло за несчастьем, и воинов рода Медведицы становилось все меньше и меньше. Ближе всех к очагу сидел Шонка. Он исподлобья взглянул на Харку. Татанка-Йотанка жестом приказал ему перейти к женщинам и детям в глубь палатки.

Харка стоял около Татанки-Иотанки.

— Я хочу умыться и причесаться. Я пойду к реке, — сказал он негромко, так, как обычно утром говорил отцу.

— Ты вернешься обратно?

— Я вернусь. Я всегда говорю правду.

— Иди, я верю твоему слову.

Харка попросил Унчиду дать горшочек с жиром и, когда брал его, дотронулся до ее руки. Она была совсем холодная. Выйдя из типи, мальчик юркнул в кустарник: ему не хотелось ни с кем встречаться.

Над прерией поднялась луна, и от кустарника ложились на землю четкие тени. Харка шел к ручью медленнее, чем обычно по утрам. Он прислушивался и озирался по сторонам, как бы стараясь все получше рассмотреть и запомнить. Он чувствовал и нежное дыхание ночного ветерка, слышал и потрескивание сучьев в очагах типи, и негромкий разговор, и фырканье лошадей, и далекий лай собак, и легкое журчание воды…

Мальчик вышел к ручью, разделся и бросился в воду, потом вышел на отмель, потер себя песком, еще раз нырнул и, выйдя на берег, основательно смазал кожу жиром. Когда он уже собрался идти назад, послышался топот копыт. Харка взял ружье и спрятался в траве, сердце его сжалось от тяжелого предчувствия. Из кустарника выехал всадник. Это был Матотаупа на своем лучшем коне. Он переправился через ручей и поехал на запад, туда, где на зеленоватом фоне неба виднелась темно-фиолетовая цепочка Скалистых гор. Матотаупа был без налобной повязки, без перьев орла. В темноте поблескивало его обнаженное тело.

Матотаупа не заметил Харки и, не оглядываясь, продолжал свой путь.

Харка оставался на месте, пока всадник не скрылся из вида. Лишь тогда он направился назад, но не к типи, а к табуну. Потихоньку от дозорного мальчик отвел далеко в сторону своего бизоньего коня и стреножил его. Затем он направился к типи, которая уже не была типи вождя. Это было жилище семьи изгнанника.

Женщины, Харбстена и Шонка уже улеглись спать. Харка взял свою постель и от входа перенес ее в глубь палатки, к Унчиде и Уиноне. Взял праздничное платье сестры, которое она приготовила прошедшим утром, и тоже переложил его поближе к постели сестры.

— Харка перебирается к женщинам, — пробормотал Шонка.

Харка сделал вид, что не слышит этих слов. Слева, у входа, он разглядел постель, приготовленную для Татанки-Йотанки. Значит, жрец решил провести эту ночь не у Хавандшиты, а в семье Матотаупы. Справа от постели жреца лежало связанное вместе оружие Матотаупы. Тут же было и ружье, подаренное Рэдом.

Мальчик прищурил глаза. Он прислушивался и ждал. Ждал, как ждал весь этот день. Только теперь Харка ждал не того, что сделают другие, а ждал момента, когда можно будет действовать самому.

Час за часом прислушивался он к дыханию спящих. Первыми заснули Шонка у Харбстена. Потом пришел и улегся спать Татанка-Йотанка. Он тоже скоро заснул. Не засыпала только Унчида, которая лишилась сегодня сына. Ее глаза чуть поблескивали в темноте. Харка положил руку на ее лоб, и она повернулась к мальчику, положила свою холодную руку на его руку, и этим все было сказано.

Харка посмотрел на Уинону. Казалось, она спала, но ее дыхание не было дыханием спящей. Харка провел рукой по ее волосам, и девушка приоткрыла глаза, но не шевельнулась. Мальчик осторожно подтянул к себе праздничное платье сестры и стал надевать его. Нож, вложенный в ножны, висел у него на шнурке: он не снимал его вечером. Осторожно подтащил к себе ружье и снаряжение. Свернул меховое одеяло. Неслышно, совершенно неслышно поднялся, двинулся к выходу. Бросил последний взгляд в глубь типи и заметил, как Уинона натянула одеяло на голову. Дочь изгнанника и сестра убежавшего брата будет очень одинокой, очень…

• Предыдущая
• 37/79
• Следующая