Вечный бой - Семенов-Спасский Леонид Григорьевич - Страница 38

В тот солнечный день ранней осени доктор Флеминг — «молчаливый Флем», как называли его коллеги, — примостившись у края стола, плотно заставленного штативами с пробирками, десятками чашек Петри, засеянных микробными культурами, писал научную статью о лизоциме — неизвестном веществе, содержащемся в живых тканях и пагубно влияющем на рост микробов. Статья рождалась легко, и на страницах, исписанных мелким каллиграфическим почерком, почти не было помарок. О лизоциме Флеминг знал все, кроме его химического состава. Шесть лет жизни посвятил он этому веществу, открытому случайно, но так и не нашедшему применения в практической медицине. Интересен был сам факт: лизоцим — продукт живой ткани — подавлял другую жизнь — жизнь микробов. Одна жизнь мешала другой жизни. Лизоцим в разных количествах содержался абсолютно во всех тканях, даже в человеческих ногтях, относимых морфологами к мертвым тканям. Флеминг демонстрировал студентам любопытный опыт: в чашку Петри, засеянную микробной культурой, он помещал кусочек ногтя и рост микробов вблизи ногтя прекращался. Культура как бы растворялась. Больше всего лизоцима содержалось в белке куриного яйца...

Иногда, обдумывая очередную фразу, он ненадолго отрывался от листа бумаги и скользил взглядом по Фаунтин-аллее и лавочкам антикваров на Прайд-стрит. Обе улочки, как всегда в эти утренние часы, были пустынны, погружены в решетчатую тень, отбрасываемую кронами деревьев.

Статья была уже почти закончена, когда в дверь постучали.

— Войдите! — крикнул Флеминг и недовольно отложил в сторону ручку.

Это был Прайс — молодой врач-бактериолог, недавний сотрудник больницы Святой Марии.

— Кстати, Прайс, — добродушно-ворчливо начал Флеминг, ответив на приветствие коллеги, — кое-какие ваши опыты с колониями стафилококков мне пришлось повторить. Одним словом, я проделал часть той работы, которую следовало бы сделать вам, мой юный друг.

Фраза оказалась слишком длинной для Флеминга, и в конце ее он облегченно вздохнул.

Прайс смущенно молчал, а Флеминг снимал крышки с чашек Петри и рассматривал микробные колонии, выросшие на агар-агаре. Некоторые культуры были испорчены плесенью.

— Знаете, Прайс, — все в том же ворчливом тоне продолжал Флеминг, — как только вы открываете чашку с культурой, вас ждут неприятности. Обязательно на агар попадает что-нибудь из воздуха. Чаще всего споры плесени.

Он неожиданно смолк и принялся с особым любопытством рассматривать одну из чашек, наклоняя ее из стороны в сторону.

— Забавно! — наконец уронил он, — Весьма странно...

В чашке, которую, близоруко сощурившись, разглядывал Флеминг, на агаре, как и в некоторых других посевах микробов, выросла плесень.

— Забавно! — повторил он.

Колонии стафилококков вокруг плесени расстроились, и вместо желтой мутной массы на агаре проступали капли, напоминающие росу. Плесень уничтожила микробную культуру. Следовательно, в этой плесени содержалось нечто смертоносное для стафилококков — гноеродных палочек. И в этом было ее сходство с лизоцимом. Правда, лизоцим действовал на безвредных для человека бактерий...

Флеминг молча запалил фитиль спиртовки, обжег в пламени платиновую петлю и перенес ею немного плесени в пробирку с питательным бульоном и только после этого снова вспомнил о Прайсе.

— Коллега Прайс, — улыбнулся он, прищуриваясь, — есть ли у вас старые башмаки? Старые башмаки, покрытые плесенью?

— Башмаки? — недоуменно переспросил Прайс.

— Да! И если вы их еще не выбросили, подарите, пожалуйста, их мне.

Впоследствии Прайс, ставший известным ученым, так напишет об этом дне: «Меня поразило, что Флеминг не ограничился наблюдениями, а тотчас же принялся действовать. Многие, обнаружив какое-нибудь явление, чувствуют, что оно может быть замечательным, но лишь удивляются и вскоре забывают о нем. Флеминг был не таков...»

Что такое плесень? Это растительные организмы, крошечные грибки, размножающиеся в сырых местах. Внешне плесень напоминает войлочную массу белого, зеленого, коричневого и черного цвета. Вырастает плесень из спор — микроскопических живых организмов, невидных невооруженным глазом. Микологии — науке о грибах — известны тысячи разновидностей плесени. Грибок, так заинтересовавший Флеминга, назывался Penicillium notatum. Впервые он был найден шведским фармакологом Вестлингом на сгнивших листах кустарника иссопе.

Когда в пробирке с бульоном появилась плесень, Флеминг перевил ее на агар-агар в чашках Петри.

Через несколько дней чашки с культурой Penicillium notatum были засеяны болезнетворными микробами и помещены в термостат. Это был первый эксперимент, поставленный Флемингом с плесенью, и от его результатов зависело многое. Если плесень, случайно занесенная на культуру гноеродных бактерий, действительно подавила их рост, то в эксперименте она непременно должна была проявить свои чудодейственные свойства.

Результаты первого же опыта ошеломили Флеминга. Плесень оказалась губительной не только для стафилококков, но и для стрептококков, дифтерийных палочек и бацилл сибирской язвы. Рост этих микробных культур начинался на значительном расстоянии от плесени. Очевидно, Penicillium notatum выделял какое-то вещество, останавливающее развитие возбудителей опаснейших заболеваний, которые медицина тех лет лечить не умела. На тифозную палочку плесень не оказала никакого влияния,

В больнице Святой Марии не знали об опытах Флеминга, и только однажды за чаепитием в библиотеке он сам как-то невзначай обмолвился: «Кажется, я обнаружил плесень, которая, может быть, принесет какую-нибудь пользу...»

Никто не придал тогда значения словам Флеминга. О них тут же забыли, как о чем-то незначительном.

В лаборатории под лестницей продолжались эксперименты с Penicillium notatum.

Флеминг пытался выделить из плесени действующее вещество.

В Лондон пришла осень. Деревья на Фаунтин-аллее сбрасывали листву. Ветер кружил их в разноцветной метели и пригоршнями швырял в окно лаборатории, где до полуночи засиживался Флеминг.

В большом широкогорлом сосуде он выращивал свой Penicillium. Поверхность питательного бульона покрывалась войлочной гофрированной массой. Вначале она была белого цвета, потом стала зеленой и, наконец, почернела. В первые дни опыта бульон оставался прозрачным, но с изменением цвета плесени менялся и его цвет. Он делался желтым.

«Почему изменился цвет питательного бульона?— спрашивал себя Флеминг. — Очевидно, в него перешло что-то из плесени, растущей на поверхности. Но что? Обладает ли жидкость теми же бактерицидными свойствами, что и плесень?»

Следующая серия опытов была несложной. В чашках с агаром Флеминг вырезал желобки и заполнил их желтой жидкостью из широкогорлого сосуда. Затем засеял агар микробными культурами и поместил в термостат. Жидкость остановила рост тех же микробных колоний, что и сама плесень, и, значит, она содержала в себе то же бактерицидное вещество, которое выделял грибок Penicillium notatum. Теперь необходимо было определить активность этого таинственного вещества, прозванного Флемингом ПЕНИЦИЛЛИНОМ.

Желтую жидкость он растворял в сорок, в двести, в пятьсот раз, и даже при этом разведении она останавливала рост гноеродных палочек. Ее бактерицидная активность оказалась чрезвычайно высокой!

Флеминг ставил опыты и с другими разновидностями плесени, но ни одна из них не обладала бактерицидными свойствами. Спора плесени, занесенная ветром в окно лаборатории, оказалась волшебной!

В конце года у Флеминга появился молодой ассистент — Стюард Карддок. Вдвоем они ежедневно изготовляли до двухсот кубических сантиметров плесневого бульона, содержащего таинственный пенициллин. Бульон они пропускали с помощью велосипедного насоса через специальный фильтр — фильтр Зельца — и изучали действие полученного фильтрата на культуры патогенных микробов, выращенных в чашках Петри. Фильтрат оказался значительно активнее плесневого бульона. В нем содержалось больше пенициллина.

— Ну что же, коллега Карддок, — сказал как-то Флеминг, — высокие бактерицидные свойства нашего пенициллина бесспорны, но мы не знаем, как он действует на живые ткани. Возможно, это токсическое вещество, разрушающее не только колонии болезнетворных микробов, но и клетки живой ткани. Возможно, пенициллин — яд. Сильнейший яд.