Царьград. Трилогия - Посняков Андрей - Страница 7
- Предыдущая
- 7/200
- Следующая
Беглец запоздало пожалел, что выбросил мантию – пригодилась бы теперь, скрыть цепи, а так – куда же их теперь спрячешь? Издалека видны этакие вериги. Вериги… А что, если… Алексей тут же так и сделал – как придумал: разорвал тунику, сняв, выбросил к черту сапоги, вывалялся в грязи, взъерошил волосы. Да, выбравшись на узкую улочку, пошел себе, ничуть не таясь к церковной площади. Гремел цепями, гнусавил:
– Подайте-е-е-е Христа ради-и-и-и богоугодному страннику!
Люди косились, некоторые даже подавали медяхи, да так, что ближе к церкви скопилось на лепешку и жареную рыбку. Позавтракал, поглазел искоса на постепенно собиравшуюся на площади перед храмом толпу, выискивая знакомых, и, не найдя таковых, направился к стене Константина. Знал, там, на одной из прилегающих улочек, располагалась кузница некоего Демьяна Калитоса, более известного в определенных кругах под именем Демьяна Свинячье Рыло. Никого по пути не спрашивал – дорогу ведал.
Кузница оказалась там, где и была – почти у самой стены, серо-кирпичной, старой, местами разваленной – слышно было, как стучал молот. Алексей огляделся, но в кузницу не заходил, устроился неподалеку, в кусточках, у захламленного ручья. Ждал.
Ожидание его длилось недолго: не прошло и пяти минут, как из мастерской выбежал молодой подмастерье в кожаном фартуке, с объемистыми ведрами в руках, и, насвистывая, спустился к ручью. Выбрав место поглубже, наклонился, черпанул водицы…
– Хозяина покличь! – неслышной тенью возник за его спиной беглец.
– Ась?! – Парень обернулся – косая сажень в плечах, не слабый хлопчик, и в глазах – никакого страха, еще бы.
Со скрытой насмешкой оглядел незнакомца:
– А что тебе за хозяин нужен?
Лешка прищурился:
– Демьян. Кто же еще-то? Иль ты, вьюнош младой, еще какому-нибудь хозяину служишь?
Вот этих слов парень испугался! Вздрогнул даже, оглянулся по сторонам, сплюнул:
– Типун тебе на язык! Нету у меня никого другого, окромя господина Демьяна Калитоса.
– Тогда зови, да побыстрее!
– А, – опустив ведро, парень махнул рукой. – А ты кто будешь?
– Кто надо! – жестко отрезал беглец. – Экий ты любопытный, как я погляжу. Таким любопытным одно место – на погосте.
– Иди ты! – подмастерье испуганно заморгал. – Я к тому, что вдруг Демьян спросит – кто звал, да зачем?
– А ты поклон ему передай. От Елизара.
– Передам, ладно.
Схватив ведра, парень быстро зашагал к мастерской, в воротах которой немного погодя возник и сам хозяин, Демьян Свинячье Рыло, и в самом деле, чем-то напоминавший раздобревшего кабана. Осмотрелся, засунув большие пальцы рук за пояс, крякнул и неспешно зашагал к ручью.
Алексей выступил из-за кустов:
– Здорово, Демьян.
– Здорово, коли не шутишь. – Кузнец внимательно оглядывал путника. – От Елизара, говоришь, поклон?
– От него, – невозмутимо кивнул беглец. – Есть у него к тебе одно дело.
– Так он что, на свободе? – удивленно-недоверчиво переспросил Демьян.
– Нет, но, думаю, скоро будет.
Кузнец хмыкнул:
– Будет он. Каменоломни-то глубоки! Так что за дело-то?
– Не знаю, – Лешка пожал плечами. – Выйдет – скажет.
– Ага, выйдет…
– Я же вышел! Слышь, Демьяне, мне бы лишние украшенья снять, – Алексей красноречиво позвенел цепью.
– Украшения, говоришь? – насмешливо прищурился кузнец. – Так, верно, ведаешь – я в долг не работаю.
– Так я не в долг, – прищурился Лешка. – Бери сейчас крест, вон, на шее висит – серебряный, а завтра я его у тебя выкуплю… дуката за два.
– За три, – быстро поправил Демьян и, не дожидаясь ответа, махнул рукой. – Идем. Только быстро.
– А подмастерья? – заосторожничал беглец.
Кузнец лишь усмехнулся:
– Не боись! Мои парни не из болтливых.
Не прошло и десяти минут, как освобожденный от оков Лешка уже шагал вдоль стены Константина, направляясь на западную окраину города – к Пятибашенным воротам. Далеко впереди, в утренней туманно-золотистой дымке вздымалась в голубое, с небольшими белыми облачками, небо величественная колокольня церкви Иоанна Студита. За церковью синело море.
Миновав широкую улицу Пиги без задержки – хоть и очень хотелось остановиться у собравшейся около старого портика толпы, послушать, о чем судачат? – Алексей повернул направо и, пройдя проулками, оказался на тихой и неприметной улочке, поросшей тополями, липами и сиренью. За кустами белели стена и ворота дома Георгия – уютного двухэтажного особнячка, некогда знавшего и лучшие времена.
Подойдя к воротам, Лешка постучал условным стуком – подзывал слугу-сторожа. Внутри, во дворе, скрипнул засов, створка ворот отворилась…
– Ксанфия!
О, слава тебе, Господи, она уже здесь!
О блеск золотых волос, о небесная синь глаз, о…
Не в силах сдерживаться, Алексей крепко обнял жену, целуя в губы:
– Ксанфия, цветок мой!
– Я отослала слугу к отцу Григорию. Кое-что разузнать.
– А…
– Соврала, будто в нашем жилище ремонт. Дескать, поживем некоторое время тут.
– Умная ты у меня. А Сенька где?
– Спит. Утомился – мы ведь сюда на рыбачьей лодке. Да – вот твой амулет.
Алексей надел на шею «Кудрявого Зевса», поинтересовался:
– Кстати. Ты расплатилась с тем выжигой, что приходил от меня? Дала ему двадцать монет?
– Он сказал – тридцать. Столько и отсчитала.
– Вот гад!
– Симпатичный юноша. Что же касается денег – в серьезных делах не принято экономить, муж мой.
– Ты права, как всегда, права, – беглец наконец-то улыбнулся. – О Ксанфия! Какая еще жена понимает супруга с полуслова? С желания? С мысли? Поистине сам Господь вознаградил меня тобою!
– Ну уж, – Ксанфия хмыкнула, по блеску в глазах было видно, что слова мужа ей очень приятны.
– Я должен с тобой посоветоваться по одному очень важному делу, – входя в дом, тихо произнес Алексей. – Очень, очень важному. Возможно, тебе и сыну придется уехать. Возможно – надолго.
– Все настолько серьезно?
– Более чем!
– Тогда ничего не говори сейчас – ты, верно, голоден? Соверши омовение, подкрепись, остынь – а уж потом будем думать.
– О жена моя, похоже, ты лучше меня знаешь, что делать?! Кстати, я уже по пути подкрепился, а вот от омовения не откажусь, как и от стаканчика-другого вина.
Ксанфия улыбнулась:
– Я как раз нагрела воды – в бочку уж сам выльешь. Что же касается вина – подожди, принесу.
– Неси уж сразу к бочке!
Ах, каким наслаждением было сейчас выкупаться, смыть с тела липкий тюремный пот и дорожную грязь! И пусть вода оказалось прохладной – успела уже остыть – разве в этом дело?
– Пей, муж мой! – Войдя, Ксанфия принесла бокал на золоченом подносе. Бокал красного родосского – о неземное блаженство!
Лешка улыбнулся:
– А сама что не выпьешь?
– Ты забыл – сегодня пятница, постный день. Я ведь дала обет соблюдать все посты. Помнишь, в день нашей свадьбы?
– Да помню, помню, – расплескивая воду, замахал рукой Алексей. – Но сейчас исключительный случай. Думаю, отец Георгий разрешил бы тебе выпить… и не только выпить, но и нарушить пост как-нибудь… гм-гм… по-иному.
Лешка, прищурясь, посмотрел на жену – на синие, как море, глаза, на густое золото волос, стиснутое узеньким серебряным ободком, на плавные – такие соблазнительные – изгибы тела, коих не в силах была скрыть даже плотная одежда из тяжелого, затканного серебром бархата и парчи.
– А ну, подойди-ка…
Обняв жену мокрыми руками, Алексей погладил ее по волосам и, обняв за шею, принялся с жаром целовать в губы. Ксанфия лишь томно вздохнула…
Лешка поспешно выпрыгнул из бочки, торопливо расстегивая фибулы. Полетела на лавку мантия. Тяжело упала на пол красная бархатная стола, осталась лишь тонкая полотняная рубашка – длинная, небесно-голубая, до самых пят – ее Ксанфия сбросила сама, обнажая трепетно-молодое тело. О, она еще была хоть куда – в свои двадцать шесть выглядела точно так же, как и восемь лет назад, в первый день их знакомства. Лебединая шея, тонкая талия, стройные бедра, волнующая ямочка пупка, налитая упругая грудь… которую Лешка принялся уже целовать, тискать… И тут же, на широкой лавке, обнаженные молодые тела слились в едином порыве страсти… А потом – еще раз, и еще…
- Предыдущая
- 7/200
- Следующая