Дочь палача и ведьмак - Пётч Оливер - Страница 64

• Предыдущая
• 64/105
• Следующая

Себастьян Земер прошелся по дому, временами что-нибудь приподнимая кончиками пальцев. Он с явным отвращением пересек комнату и остановился у подоконника. На нем лежал маленький мешочек, и Себастьяну он показался знакомым. Он вывернул его, и на пол посыпались крошки табака.

– Ха, а это у нас что? – торжествующе прокаркал Себастьян. – Я лично знаю только одного, кто курит это вонючее зелье. А именно – нашего палача!

– А тут уж вы глубоко заблуждаетесь, – возразила Магдалена, и глазом не моргнув. – Я тоже иногда трубочкой балуюсь. Хорошо, знаете ли, для пищеварения. Попробуйте и вы как-нибудь, перестанете так ветрами страдать.

– Ты? Женщина? – Себастьян с трудом справился с изумлением. – Это… гнусная ложь!

– Могу подтвердить, – отозвался Михаэль Грец. – Курит, как сарацин.

– Так… так ты тоже врешь. Я…

– Это я-то вру?

Грец тоже повысил голос, это было просто необходимо, чтобы перекричать вопли детей. Несмотря на свой маленький рост, живодер встал перед растерянным юношей, и рука его потянулась к ножу на поясе.

– Я хоть и грязный обдирала, но и у меня есть свое достоинство! – рассвирепел он. – Не вам обвинять меня во лжи! Не вам! Кто вы вообще такой?

– Это сын нашего бургомистра, – попыталась успокоить его Магдалена, укачивая при этом орущих детей. – Я уверена, это просто недоразумение.

– Тогда сыну вашего бургомистра неплохо бы уйти, откуда он пришел, – проворчал Грец уже не так свирепо. – Во всяком случае, здесь ему не рады.

У Себастьяна отвисла челюсть, он задрожал и повернулся к отцу:

– Отец, ты слышал, что этот…

Земер грубо от него отмахнулся. Он уже готов был взорваться, но держал себя в руках.

– Ладно, палачка, мы уйдем, – процедил он. – Только знай, если я увижу твоего отца где-нибудь в Андексе, то велю схватить его и допросить. По подозрению в ограблении монастыря и богохульстве. И тогда посмотрим, кто упрямее: наш палач или здешний. Я слышал, у мастера Ганса рука тяжелая. Он с радостью возьмется за собрата, который выдавал себя за францисканца… – Земер прищурился. – Как знать, может, отец твой и с трупом часовщика связан как-то. Его утром как раз из колодца выловили…

Магдалена уставилась на бургомистра:

– Нашли труп Виргилиуса? Но…

Земер усмехнулся. Ему явно приятно было видеть, как столь самоуверенная женщина перед ним наконец растерялась.

– Именно так. Этот гнусный аптекарь, наверное, сжег его и сбросил в колодец. Приор, который скоро уже станет настоятелем, только что мне все рассказал. Так что все встало на свои места. – Бургомистр самодовольно улыбнулся. – Отец твой зря тут вынюхивал; этого аптекаря сожгут в Вайльхайме за убийство, а мы сможем вернуться к своим делам.

Он делано поклонился.

– А теперь я действительно вынужден раскланяться. Пока меня не вывернуло от этой вони. – Бургомистр сморщил нос и потянул за собой трясущегося от ярости сына. – Идем, Себастьян. Это место явно не для нас.

Задрав подбородки, Земеры прошагали за дверь, охотники с растерянным видом последовали за ними. Магдалена и Грец молча смотрели им вслед.

– Боюсь, тебе придется мне кое-что объяснить, – сказал Михаэль, когда шаги охотников наконец стихли. – Почему отца твоего не должно здесь быть, если он здесь? И с какой стати ему выдавать себя за францисканца? Я ведь помню, что как-то раз видел в доме монаха…

Он подмигнул Магдалене.

– Не то чтобы я без удовольствия облапошил этих толстосумов только за то, что они нашего брата унизили. Но вот узнать бы еще, чего этот бахвал так взбесился…

– Это… долгая история, – вздохнула Магдалена. – Давай я сначала детей уложу, а потом расскажу, может, что-нибудь. Все равно теперь все насмарку, наверное. Если Виргилиус мертв, то и на помощь настоятеля нам рассчитывать не придется. И Непомук, похоже, на костер отправится.

Она отнесла детей в соседнюю комнатушку и снова их убаюкала, после чего вернулась, села за стол рядом с Михаэлем и нерешительно произнесла:

– Ну… с чего начать?

– Лучше со своего отца, – ответил Грец. – Чего там этот упрямый болван опять натворил?

Ни живодер, ни Магдалена не заметили, что снаружи их подслушивали. Услышав достаточно, лазутчик бесшумно скрылся в кустах боярышника.

Симон поднялся на третий этаж и вошел в господские покои монастыря. Сердце бешено колотилось.

Полчаса назад Якоб Шреефогль вернулся в лазарет и сообщил, что состояние графского сына резко ухудшилось. Лекарь осмотрел кое-кого из больных, после чего поспешил в монастырь – не забыв при этом настрого наказать Шреефоглю, чтобы тот не спускал глаз с раненого наставника. Советник удивленно кивнул и склонился с мокрой тряпкой над Лаврентием, чтобы смочить его ожоги.

Шагнув теперь в комнату больного, Симон сразу понял, что подоспел вовремя. Мальчик был бледен, как покойник, и метался во сне из стороны в сторону. Лекарь пощупал его раскаленный лоб, проверил пульс: сердце стучало, словно взбесившийся часовой механизм. На краю кровати сидели граф и его молодая жена. Она, по всей видимости, недавно плакала: глаза у нее раскраснелись. Чтобы навестить тяжелобольного сына, она оделась в плотно прилегающее шелковое платье с меховой оторочкой, что, по мнению Симона, явно было неуместно в такой ситуации. По примеру мужа графиня питала любовь к огромным количест-вам духов.

– Господи, да сделай же ты что-нибудь! – крикнула она на Симона, все еще занятого пульсом ребенка. – Дай ему лекарство или хоть кровь пусти! За руку сына держать я и сама могу, и врач мне для этого не нужен!

– Ваше сиятельство, я слушаю сердце мальчика, – попытался успокоить лекарь сердитую женщину.

– Через руку? Это как же так?

– Жозефина, не мешай ему работать, – пригрозил граф. – Мне порекомендовал его один из советников Шонгау.

– Этот толстяк, с которым ты торговался?

– Нет, другой. Во всяком случае, впечатление он произвел приятное. Думаю, цирюльник знает толк в своей работе. Возможно, даже лучше наших ученых дармоедов в Мюнхене. – Вартенберг окинул Симона грозным взглядом. – Кроме того, он знает, что его ждет в случае неудачи…

Графиня потерла заплаканные глаза.

– Ты… ты прав, Леопольд, – вздохнула она. – Просто… это бездействие, оно с ума меня сводит.

Симон покосился на женщину и усомнился в наличии у нее хоть какого-то разума.

– Ну и?.. – властно спросил Вартенберг. – Есть еще надежда, цирюльник? Говори честно, прошу тебя.

«Шансы у вашего сына настолько низкие, что молитвы в церкви будет явно недостаточно, – с отчаянием подумал Симон. – Но этого я вам говорить точно не стану, иначе вы тут же за веревкой отправитесь».

– Сейчас в первую очередь нужно сбить жар, – сказал он вместо этого. – Пару дней назад я нашел в монастырской аптеке иезуитов порошок. Средство это очень редкое и дорогое. Дам его вашему сыну.

– Иезуитов порошок? – в ужасе спросила графиня. – Это что еще за дьявольское снадобье?

– Это кора с дерева, растущего на востоке Индии, ваше сиятельство. Там с его помощью вылечили от лихорадки графиню, и вашему сыну он тоже поможет.

– Графиню? – Женщина покусала накрашенные губы. – Ну ладно, тогда давай, лечи его этим… средством.

Симон вынул из сумки горшочек с невзрачным желтым порошком, осторожно насыпал его в пробирку, разбавил вином и влил мальчику в рот. Он даже рад был, что позабыл про снадобье и не истратил его за эти дни. Теперь лекарству нашлось применение: крошечной порции как раз должно было хватить для ребенка.

– С Божьей помощью лихорадка должна теперь отступить, – сказал Симон, когда пробирка наконец опустела, и торопливо закрыл сумку. – Теперь остается только ждать и молиться, чтобы вашему сыну хватило сил самому справиться с болезнью.

– Молиться, постоянно молиться… – Графиня подняла руки к потолку. – Тут по всей округе все только и делают, что молятся, а мой Мартин все равно умирает!

– Закрой рот, Жозефина! – прошипел Вартенберг. – Не богохульствуй!

• Предыдущая
• 64/105
• Следующая