Охонский батюшка - Клецко Марина Ивановна - Страница 2

«Никогда не думал, что придется зарывать собственную могилу!»

Перечеркнула эту жизнь война. В 1941 году Украину оккупировали немецко-фашистские войска: железнодорожную станцию Дроздовка, расположенную в 17 километрах от села, начали бомбить в первые дни войны, а чуть позже по пыльным сельским дорогам уже неслись немецкие танки.

Рослого, коротко остриженного юношу немцы заприметили сразу. Уж больно вид его не соответствовал возрасту. С трудом матери удалось убедить немецких солдат, что ее пятнадцатилетний сын не красноармеец, не партизан и в боевых действиях не участвовал. Расстрела избежать удалось, но вскоре его, как и других подростков, угоняют на работу в Германию. Несколько последующих лет превратятся в кромешный ад, воспоминания о котором будет преследовать охонского батюшку до конца жизни.

Сначала город Бремен, где он работал в «Геманшафто-лагере» слесарем на фирме «Форман». Вспоминать об этих годах батюшка не любил. Мы можем лишь догадываться о характере этой работы. Известно одно – через некоторое время его, обессиленного и уже не годного ни для какого труда, отправляют в концентрационный лагерь. Здесь, отрезанный от всего мира забором и колючей проволокой, в деревянном бараке с мокрым земляным полом и нарами, расположенными в несколько ярусов, Василий Денисенко ощущает зримое присутствие Господа, отводящего смерть и дающего надежду на спасение.

«В первый раз со смертью я столкнулся в 42-ом году, – вспоминает батюшка. – В лагере был особо ненавидящий меня фельдфебель. Измывался, как мог. Однажды выгнал меня из барака, сунул в руки лопату и погнал в лес. Там приказал рыть себе могилу.

– Длинный, тебе хватит! – в какой-то момент крикнул немец. – Вылезай, коленки подберешь.

Лагерный надзиратель достал из кобуры пистолет и направил его в сторону подростка. Каким чудом рядом с ними появился еще один охранник, Василий так и не смог понять. Немцы начали горячо спорить, жестикулировать.

– Ладно, закапывай, – с досадой махнул рукой охранник».

«Уж я с таким удовольствием закапывал эту яму, – улыбаясь, вспоминал батюшка. – Никогда не думал, что с такой радостью буду зарывать собственную могилу!»

«Господи, укрой! Господи помоги!»

«Мы судим о войне, о концлагерях по фильмам, – часто повторял отец Василий, – но это выдуманные и приукрашенные картинки. Пленные, перетаскивающие гигантские валуны и огромные бревна… На самом деле концлагерь – это, прежде всего, место тотального уничтожения людей. В центре стояли газовые камеры и крематорий. И огромная очередь истощенных людей перед входом в них. И даже не людей, а теней, еле-еле поддерживающих плечами друг друга. Какая-то чуть живая человеческая масса».

Несколько раз водили пленного Денисенко в газовую камеру. Несколько раз он стоял в очереди обессиленных, утративших надежду людей. Несколько раз молил Господа отвести беду. И чудесным образом вновь и вновь избегал смерти.

Пунктуальность была присуща немцам всегда. Четкий распорядок дня в концлагере соблюдали неукоснительно. В пять вечера рабочий день заканчивался, за полчаса до этого подготовленных к уничтожению людей распускали по баракам. И каждый раз очередь до пленного подростка не доходила. Вечером, стоя у своих нар, он потихоньку молился Господу, благодаря за избавление от неминуемой гибели.

Вспоминает охонский батюшка и то, как в апреле 45-го бежал из плена. Десять дней скрывался в лесах. Спасаясь от ночного холода, зарывался в стога сена. «Господи, укрой! Господи помоги!» – шептал он, слыша, как лагерные охранники с собаками прочесывают территорию. В это же время на родине Василия, в далекой Украине, его мать молилась о спасении сына. Три года назад его угнали в германское рабство, три бесконечных года она просила Всевышнего сохранить жизнь своему первенцу. «Жив твой сын. Он нигде, он и в поле, и в лесу», – отвечал ей преподобный Лаврентий. Великий молитвенник, имевший от Господа дар прозорливости, служил в то время в Троицком Черниговском монастыре. Именно к нему за молитвенной помощью обращалась несчастная женщина. «Ничто не может быть сильнее материнской молитвы, – много лет спустя скажет охонский батюшка. – Молитва матери творит чудеса». А преподобного Лаврентия Черниговского отец Василий почитал особо. Как своего молитвенного заступника и покровителя.

Видел батюшка смерть и когда союзнические самолеты начали бомбить немецкие города. Как стена, строем летели английские бомбардировщики и в шахматном порядке сбрасывали на землю бомбы. В Бремене тогда находилась одна из главных баз немецкого флота, и этот город почти сравняли с землей. Вывороченные булыжники мостовой, по которым течет кровь, как вода после дождя, горящие здания, обугленные деревья.

Не менее страшной, по словам отца Василия, была бомбежка крохотного немецкого городка Ахмер. Тогда, следуя непонятному зову, он побежал не в бомбоубежище, а в противоположенную сторону. Вместе с ним в огромной свекольной яме спряталась немка-графиня и поляк. Несколько часов они провели в кромешном аду «Молись, Василь, молись своему русскому Богу, а мы тебе хлеба дадим», – просили немка и поляк, прижимаясь к худенькому украинскому пареньку. А когда выбрались наружу, увидели, что все вокруг превратилось в горелую кашу, в месиво из человеческих тел, обломков зданий, спаленных деревьев. От бомбоубежища не осталось и следа. Опять смерть прошла мимо. Господь вновь смилостивился над Василием Денисенко, отведя от него неминуемую погибель.

Много лет спустя охонский батюшка рассказывал об этих событиях с удивительным для слушателей отстранением. Словно не он, а кто-то другой стоял в очереди в газовую камеру среди истощенных, ждущих своего смертного часа людей. Словно кто-то другой, сталкиваясь со смертью, снова и снова ее избегал. Возможно, ожидание конца стало для него уже привычным. То, с чем сталкиваешься ежедневно, ежечасно, перестает пугать.

А возможно и другое. Тогда, в далеком 43-ем году, восемнадцатилетний Василий Денисенко понял нечто очень важное. Столкновение со смертью может уничтожить, подавить человеческую волю, обнажить самые темные, звериные уголки твоей души. А может и преобразить. Все мелкое, суетное становится несущественным. В центре остается лишь самое главное – вера в Божий Промысел, в то, что твоя жизнь в руках Господа. Остается лишь полное доверие Ему, потому что больше довериться некому. Ведь кроме Него, тебе уже не поможет никто.

Годы мытарств

После возвращения домой в 1945 году домой бывший немецкий узник был арестован органами МГБ Украинской ССР. Ему предъявили обвинение как «изменнику Родины». Согласно приказу наркома обороны СССР от 16 августа 1941 г. всех, кто попал в плен, без разговора считали «изменниками Родины». И опять начались мытарства. Теперь уже в советских лагерях. В городе Березняки Пермской области Василий Денисенко провел еще три бесконечных года.

Казалось, злоключениям не будет конца, но именно здесь, на Урале, он встретил свою будущую жену. Худенькую девушку заприметил сразу. В тоненьких резиновых сапожках, в прохудившемся пальтишке, среди горя и отчаяния, она не утратила свой веселый, жизнерадостный нрав. Обрадовал и крестик на шее. Матушка Антонина станет верной спутницей отца Василия. Вместе они проживут долгую жизнь, разделят пополам и горести, и радости, воспитают детей.

Возвратившись в Чернигов, Василий Денисенко окончательно укрепляется в желании посвятить себя служению Богу. Днем он работает механиком на ремонтной базе, чуть позже – в цехе по пошиву шерстяных изделий, а вечерами штудирует курс по программе киевской семинарии. Жизнь рядового советского человека переплетается с жизнью глубоко духовной, озаренной светом Всевышнего.

«Первые мои детские впечатления, – пишет в своих воспоминаниях сын отца Василия протоиерей Николай Денисенко, – связаны с городом Черниговом. Я вспоминаю, как ранним утром отец несет меня на руках в Свято-Троицский собор (ныне здесь покоятся мощи святителя Феодосия, архиепископа Черниговского, преподобного Лаврентия Черниговского и Филарета архиепископа Черниговского). С самого раннего детства родители приучали нас с сестрой к молитве: утреннее и вечернее правило исполнялось дома неукоснительно. И постились всей семьей. Без поблажек на детский возраст. Помню, как мама готовила пасхальные угощения и по всему дому распространялся изумительный запах пасхальных лакомств. Мне тогда было около трех лет, я бегал вокруг стола и просил дать мне что-нибудь вкусненькое, хотя бы куриную ножку, но мама не разрешала. Ни взрослым, ни детям не позволено было нарушать пост».