Февраль (СИ) - Сахарова Ирина - Страница 36
- Предыдущая
- 36/90
- Следующая
Судя по разочарованному виду Габриеля, он принял на веру мою игру, и впрямь подумав, что мне наплевать на него. Не такой реакции он от меня ждал, это точно. Но я умела удивлять!
И старшую Вермаллен, судя по всему, я тоже несказанно удивила. Она наверняка ждала, что я расстроюсь этой новости, а уж если бы я выбежала из салона в слезах – было бы совсем хорошо! Но никто же всерьёз не думал, что я окажусь настолько слабой, не так ли?
Поэтому я улыбалась, вела себя непринуждённо, и время от времени ловила на себе полные благодарности взгляды Габриэллы. Девушка не знала, куда деваться от всеобъемлящего счастья, свалившегося на неё так внезапно – и, видимо, уж точно не ожидала она, что наш с ней вчерашний разговор принесёт такие плоды! Она наверняка считала моей заслугой то, что Габриель наконец-то сделал ей предложение, но, с другой стороны, а так ли она ошибалась?
А что касается меня… я бы предпочла об этом не говорить и не думать. И старательно не обращала внимания на то, как переворачивается всё у меня внутри, когда я невольно смотрела на Габриеля…
Ничего. Переживу. В жизни моей случались вещи и похуже.
– Господи, я только сейчас заметил! А где же мадам Фальконе? – Голос Гринберга вернул меня к реальности, и мигом отрезвил. Я, признаться, за своими переживаниями тоже не обратила внимания на пустующее место мадам Соколицы, и не обратила бы, если бы Гринберг не указал нам на её отсутствие.
– О, нет, – простонала старшая Вермаллен.
– И Тео, между прочим, тоже нет! – Сказал Лассард, озадаченно покосившись на пустой стул.
Вспомнились вчерашние зловещие угрозы в адрес Фальконе, а так же вопрос Тео, заданный, вроде как невзначай: «А с чего вы взяли, что я не солгал вам?» После этих его слов всё пошло наперекосяк. Настроение за столом живо поменялось, кто-то начал затравленно оглядываться по сторонам, подозревая кого угодно, вплоть до своего ближайшего соседа, и самого Тео в том числе.
Я ожидала, что Габриель как-то прокомментирует эту ситуацию, но потом вспомнила, что он, вроде как, не разговаривал со мной больше. И поэтому повернулась к Франсуазе. Она сказала озадаченно:
– Ох, и не надо ему было всего этого говорить! Теперь, если Витторию найдут где-нибудь в овраге с перерезанным горлом и цветком в руке, обязательно сыщется умник, который доложит комиссару, как Тео грозился вчера убить её!
– Ты знаешь, если Фальконе и впрямь найдут в овраге, я в первую очередь подумаю на Лассарда, – шепнула я ей. – По-моему, он её на дух не выносил!
– И швед тоже, – подтвердила Франсуаза.
– Швед, по-моему, не выносит на дух всех, включая нас с тобой!
– Значит, пора начинать бояться! – Провозгласила моя подруга, и, изобразив испуг на своём лице, прижала к губам чайную ложечку. Меня позабавил её шутливый настрой, но неприятное ощущение, возникшее после исчезновения Соколицы, увы, не пропадало. И не в Габриеле было дело, и не в нашем вчерашнем разговоре – я, похоже, и впрямь сумела на время об этом забыть.
Куда больше меня тревожило то, что за столом, помимо Тео, отсутствовал так же Ватрушкин (вроде как, возлюбленный Селины) и Эрик Гарденберг. Гарденберг, чёрт возьми! Тот самый Гарденберг, к которому я вчера собственными руками толкнула Франсуазу! А что, если это он?!
Но подозрения мои оказались беспочвенными – Фальконе обнаружилась живая и невредимая, явившаяся к самому концу завтрака. Чему весьма и весьма расстроился мсье Лассард, даже и не думавший скрывать своего огорчения. А шведский доктор и вовсе сказал:
– Мы думали, вас уже убили!
Прозвучало, скорее, как: «Мы надеялись, что вас уже убили!»
– В самом деле? – Мадам Соколица рассмеялась, прижав руку к полной груди. – О-о, я представляю, как вы волновались за меня, доктор Эрикссон!
Все посмеялись её шутке, а я подумала, что этим утром Виттория Фальконе выглядит как-то иначе. На удивление счастливой и возбуждённой, что ли?
– А я-то, так и вовсе представил вас, лежащую бездыханной у озера, с цветком незабудки на груди! – Ядовито заметил Лассард. Нана попросила его быть повежливее, а Габриель вдруг сказал:
– Куда больше подошла бы маргаритка.
И, как и после вчерашних слов Тео, в салоне повисла напряжённая тишина.
– Маргаритка? – Удивилась Фальконе, заинтересованно обернувшись к Габриелю. – Но почему?
– Вы часто надеваете оранжевые платья, – ответил за Габриеля русский журналист. – Однако я бы всё же склонился к чайной розе, если уж сравнивать даму с цветком. Как думаешь, Габриель?
– Нет, – категорично ответил Гранье. – Маргаритка.
Ни больше, ни меньше! Ишь, какой упрямый! А Фальконе, ещё не знавшая об их помолвке с Габриэллой, прямо взглядом его пожирала, безмолвно умоляя сделать ей хотя бы такой извращённый комплемент. Чайная роза красива, изысканна, благородна, а маргаритка? Что маргаритка? Какой-то глупый, ненужный цветок, тем и привлекающий, что своим ярким цветом…
Ровно как и сама Фальконе. Вроде красивая, а пустышка внутри. На удивление точно подмечено! Я бы с интересом посмотрела на Габриеля, если бы не наша вчерашняя размолвка, и наверное даже сказала бы ему, что и мне казалось прежде, что цветы рядом с телом жертв Февраль подбирает не случайно.
Каждый цветок как будто символизирует характер той или иной девушки. Иветта была колючкой. Красивой, но с острыми иголками, к такой запросто не подойдёшь, нужны рукавицы! У Дэвида Симонса, её супруга, эти рукавицы имелись, поэтому он сумел покорить её и сделать своей женой. Иначе – вряд ли бы у него что-то вышло.
Селина… лаванда. Интересный выбор. Но я бы сравнила её скорее с ландышем: чистый, невинный, приятный и прекрасный… Мой взгляд как-то сам собой поднялся на Габриэллу. Вот кто ландыш! Самый настоящий ландыш, хрупкий и ранимый нежный цветок…
А лаванда… что ж, и этому наверняка есть объяснения. Необычный, непохожий на остальных, прекрасный горный цветок, с редким, но очень сильным запахом. Мимо не пройдёшь, определённо. И, в любом случае, поддашься очарованию – сорвёшь хотя бы один, разотрёшь его между пальцами, и с задумчивой улыбкой пойдёшь дальше… А потом забудешь.
Господи, а я-то, кажется, начала понимать логику убийцы! Это меня изумило до такой степени, что продолжать завтрак я не могла. Кусок в горло не лез, особенно когда я осознала, до какой степени точно и чётко были выбраны эти цветы.
О, боже. Да он же… он, действительно, опасен! Нет, само собой, он опасен – убил одиннадцать человек и ни разу не попался! – но он невероятно умён, и, похоже, на удивление тонко умеет чувствовать человеческую натуру. Я вскинула голову и посмотрела на Планшетова, чья проницательность меня ещё вчера удивила, и русский журналист это моё резкое движение заметил, и вопросительно поднял бровь. Дескать: вы хотели что-то спросить, мадам Лавиолетт?
Хотела. А не вы ли убийца, мсье журналист? Даже если и так, мы этого никогда не узнаем. Отчего-то я была в этом убеждена.
Понимаете, когда я слышала слово «психопат», то отчего-то сразу представляла себе несдержанного дёрганого типа, вроде Эрикссона или Лассарда, ненавидящего всех вокруг и едва сдерживающегося, чтобы не начать бросаться на людей. Но сумасшедшие бывают разные, и обожаемый мадам Фальконе доктор Фрейд много об этом писал. С виду это может быть вполне нормальный человек, но со своими демонами внутри – например, как Гринберг, как Габриель, или… или как я сама.
Вот уж чьи демоны дадут фору демонам Поля Февраля! Как там вчера сказал Лассард? «Об эту женщину вы обломаете себе зубы»? Верно подмечено. А может, я просто льстила себе тем, что окажусь не по зубам маньяку-убийце?
Как знать.
Завтрак заканчивался на весьма оптимистичной ноте: Фальконе наконец-то перестала поднимать тему своего любимого маньяка-убийцы, и стала приставать к русскому журналисту со всё той же старой просьбой написать в «Ревю паризьен» статью о её фамильном замке в Турине. Арсен отшучивался как мог, а когда силы его иссякли, он призвал на помощь своего друга Габриеля, но Гранье всё утро был сам не свой, и ответил лишь лёгкой улыбкой в ответ на просьбу русского журналиста.
- Предыдущая
- 36/90
- Следующая
