Футбол на всю жизнь - Блохин Олег Владимирович - Страница 52

Нам с женой часто задают один и тот же вопрос: «Будет ли дочь заниматься спортом?» Можно сказать, что она уже занимается. Жена в буквальном смысле слова с пеленок, когда дочке и месяца не было, привезла ее в спортзал (дома ведь оставлять было не с кем!). Так она и растет у нас в мире движения и музыки — в школе олимпийского резерва по художественной гимнастике киевского «Спартака», где работают ее мама и бабушка. И нам, родителям, приятно, что дочурка не остается ко всему окружающему ее равнодушной. Когда ей было два годика, мы брали ее с собой на концерты популярного итальянского эстрадного певца Риккардо Фольи и нашего Валерия Леонтьева. И надо же, Ириша на этих концертах была очень внимательным и непосредственным слушателем и зрителем. Мы рано заметили, что она вообще любит музыку, и музыка у нас в доме звучит постоянно. Мне порой кажется, что дочурка по-своему чувствует такой «музыкальный фон» своей жизни и обязательно должна это выразить какими-то своими, подвластными только ей, движениями. Во всяком случае, она не может спокойно стоя или сидя слушать музыку — сразу начинает фантазировать. Она чувствует ритм. В такт музыке бегает, прыгает, кувыркается, делает различные упражнения. И все это началось где-то с двух лет. А мы никогда этому не препятствовали.

Будет ли Иришка всерьез заниматься художественной гимнастикой? Время покажет. Во всяком случае, уже в трехлетнем возрасте она прекрасно садилась в шпагат, выполняла прыжок в шаге, упражняясь с лентой, занималась импровизацией. Если у нее что-то не получалось, дочурка проявляла завидную настойчивость, повторяя какой-то неудачный элемент снова и снова. Нам с женой все это импонирует, и мы поддерживаем любовь нашей Иришки к музыке и движению…

С 1970 года я храню открытку: «Поздравляю с Новым годом, 1970 годом! Желаю хороших успехов в учебе, железного здоровья, счастья в жизни и золотых медалей в футболе. Е. Лядин».

Лаконичный, вроде бы ничем не примечательный текст. Но для меня он звучал как музыка. Ведь с Новым годом меня, семнадцатилетнего парня, поздравлял старший тренер юношеской сборной СССР. Пусть юношеской, но все-таки сборной — кто из нас не мечтал надеть алые футболки с белыми буквами и гербом Родины!

Потом — более десяти лет! — мне довелось выступать в молодежной, олимпийской и первой сборных страны. Жаль, но подобных — окрыляющих спортсмена! — поздравительных открыток от тренеров сборных я уже никогда не получал. Более десятка лет в составах различных сборных страны — это не только много матчей, зарубежных поездок, голов, побед или поражений. Это еще и общение с людьми — нашими известными игроками из других клубов, со многими из которых завязывалась крепкая мужская дружба.

К великому сожалению, не могу сказать, что с тренерами и руководителями футбольных сборных у меня всегда устанавливались хорошие человеческие взаимоотношения. С некоторыми из них у нас не было даже доверия друг к другу. Надо ли об этом рассказывать? Убежден, что надо. Потому, что это правда

жизни со всеми ее радостями и горестями, приятными и малоприятными событиями. Надо еще потому, что мы твердо решили рассказывать о нашей жизни в футболе без вранья. С 1972-го по 1987-й — в годы моего пребывания в сборной Советского Союза — в этой команде произошло тринадцать смен тренеров!

Каждый новый тренер — это иные взгляды на футбол, новое отношение к стратегии и тактике сборной, свой подход к тренировкам, наконец, другие жизненные принципы. Отсюда и всякого рода разногласия. Бывало, тренеры клуба и сборной даже чисто в футбольном плане не всегда находили между собой общий язык. В чем это выражалось? Приведу конкретный пример. В свое время не раз возникали споры между тренерами сборной Симоняном или Бесковым, с одной стороны, и тренером нашей команды Лобановским — с другой. Тренеры сборной были убеждены в том, что Лобановский, заставляя меня участвовать в оборонительных действиях команды, снижает мой боевой потенциал форварда. В разные годы Симонян и Бесков, не сговариваясь между собой, считали, что форвард моего плана должен выполнять свои главные функции — играть только на острие атаки. Как же я выходил из положения, когда приходилось выполнять тренерскую волю в сборной и в клубе? Ведь мы, футболисты, тренеров себе не выбираем. Я считаю, что хороший игрок в тактическом плане должен уметь быстро перестраиваться. В определенной степени мне это удавалось, особенно в молодые годы. В клубе мне вполне хватало энергии, скорости, сил то и дело возвращаться назад и помогать партнерам в обороне, а после этого тут же мчаться вперед, чтобы забивать голы. А в сборной я играл только на острие атаки. Но с годами я понял, скорее даже почувствовал, что куда полезнее использовать меня впереди. Если и отходить назад, то эпизодически, чисто в тактических соображениях. Впрочем, менялись мои взгляды, но, что, пожалуй, самое главное, менялся и футбол, о чем разговор у нас впереди.

И все-таки подобные разногласия тренеров клуба и сборной, хотя и сказывались на игре, мешали делу гораздо меньше, чем возникавшие иногда в команде конфликтные ситуации.

В 1979 году, играя в сборной СССР, я выходил на поле с повязкой капитана команды. Старшим тренером в тот период был Никита Павлович Симонян. Выдающийся в прошлом форвард, грамотный тренер, тонко понимающий футбол, интеллигентный и обаятельный человек, он пользовался у нас, футболистов, большим авторитетом. Мне нравилось работать с Симоняном. В том году дела в сборной не очень-то ладились. Как это бывало и раньше, мы побеждали в товарищеских матчах и теряли очки в официальных.

Девятнадцатого мая на стадионе в Тбилиси мы слабо провели отборочный матч чемпионата Европы со сборной Венгрии (2:2). Четвертого июля нам предстояла официальная встреча с финскими футболистами. Перед выездом в Финляндию на базе сборной СССР в Новогорске состоялось собрание команды, о котором долгие годы я вспоминал с горечью.

Один из бывших спортивных начальников, который вел это собрание, поднимал игроков и предлагал рассказать, что каждый думает об игре команды и о своем личном вкладе в общее дело. Меня, как капитана, подняли последним. Причем не в очень-то вежливой форме:

— Давай, Блохин, расскажи, почему с марта голов не забиваешь?—буркнул председательствующий, когда очередь дошла до меня.

На этот, откровенно говоря, неожиданный для меня вопрос я ответил, что если и не забивал сам, то делал передачи партнерам. Одним словом, пытался, как мог, объяснить спортивному начальнику суть командной игры и свое отношение к ней. Но напоследок не удержался и сказал:

— Если сейчас не подхожу для сборной, не включайте меня в нее пока и дайте возможность игрой в клубе вновь завоевать это право.

— Садись! С тобой все ясно, — махнув рукой, сказал ведущий собрание и объявил перерыв на десять минут.

Когда нас снова пригласили в зал, он объявил:

— Блохин, ты отчисляешься из сборной! Со всеми вытекающими отсюда последствиями — снимем звание заслуженного мастера спорта, сообщим в газеты и так далее. Покинь сборы в течение получаса…

Я уже отправился было к выходу, но, подумав об отъезде домой, обратился к председательствующему:

— Извините, вопрос можно задать?

— Какой еще вопрос?

— Как мне уехать отсюда? Лето все-таки, а в Москве не так-то просто с билетами…

Ведущий аж побагровел.

— Ты уже не в составе сборной! Как хочешь, так и добирайся. Хоть по шпалам… — услышал я в ответ.

Конфликт был улажен с помощью игроков. Ребята просили меня не покидать сбор, а руководство они уговорили не отчислять меня из состава сборной.