Шевалье де Мезон-Руж (другой перевод) - Дюма Александр - Страница 32
- Предыдущая
- 32/90
- Следующая
— Надо бы через Мони, Тулана или дочь Тизона как-то сообщить королеве, чтобы она была начеку, — прошептал Диксмер.
— Я подумаю об этом, — ответил Моран.
И они спустились вниз, где в салоне их ожидал нотариус с приготовленной купчей.
— Хорошо, — сказал Диксмер, — дом мне подходит. Отсчитайте гражданину 19 тысяч 550 ливров, и пусть он ставит свою подпись.
Владелец дома тщательно пересчитал деньги и расписался.
— Тебе известно, гражданин, — сказал Диксмер, — мое главное условие? Дом должен быть освобожден сегодня, потому что завтра сюда придут мои рабочие.
— Да, конечно, гражданин. Ты можешь взять ключи. Сегодня вечером, к восьми часам, дом будет абсолютно пуст.
— Извини, — сказал Диксмер, — но нотариус говорил, что из дома есть также выход на улицу Порт-Фуэн?
— Да, гражданин, есть, — ответил домовладелец, — но я его закрыл, потому что у меня один слуга, ему трудно следить сразу за двумя входными дверьми. Если поработать там пару часов, то и ту дверь можно будет прекрасно использовать. Хотите в этом убедиться?
— Спасибо, не стоит, — ответил Диксмер, — мне совершенно не нужна та дверь.
И они удалились, в третий раз напомнив владельцу, что тот обещал освободить дом к восьми часам вечера.
Они вернулись в девять. За ними на некотором расстоянии следовали человек пять-шесть, на которых при общем беспорядке, царившем в Париже, никто не обратил внимания.
Сначала они вошли в дом вдвоем: бывший владелец сдержал слово, дом был абсолютно пуст.
Ставни были тщательно закрыты. Высекли огонь и зажгли свечи, которые захватил с собой Моран.
Затем в дом, один за другим, вошли сопровождавшие их мужчины. Это оказались контрабандисты, которые однажды вечером хотели убить Мориса, а впоследствии стали его друзьями.
Заперли двери и спустились в подвал.
И вот подвал, на который днем совсем не обращали внимания, вечером стал самой важной частью всего дома.
Сначала закрыли все отверстия, через которые любопытный взгляд мог проникнуть внутрь.
Потом Моран перевернул пустую бочку, взял лист бумаги и стал чертить на нем карандашом геометрические фигуры.
А в это время его товарищи с Диксмером вышли из дома, прошли на улицу Кордери, туда, где она пересекается с улицей Бос и остановились у закрытого экипажа.
В этом экипаже находился человек, который молча выдал каж дому шанцевые инструменты: одному — заступ, другому — кирку, третьему — лопату, четвертому — мотыгу. И каждый спрятал полученный инструмент под широким плащом. «Горняки» опять направились к дому, а экипаж исчез.
Моран закончил свои расчеты. Он встал прямо в углу подвала.
— Копайте здесь, — сказал он.
И спасители королевы тотчас же принялись за работу.
Положение узниц Тампля становилось все более тяжелым и мучительным. Какое-то время у королевы, мадам Елизаветы и принцессы была небольшая надежда. Гвардейцы из муниципальных войск Тулан и Лепитр сочувствовали августейшим узницам и проявляли к ним внимание. Сначала не привыкшие к этому бедные женщины им не доверяли. Но разве можно не доверять, когда надеешься? Да и что еще могло случиться с королевой, которая была разлучена с сыном тюрьмой, а с мужем смертью? Погибнуть на эшафоте, как он? Она уже думала об этом и свыклась с этой мыслью.
Когда в первый раз дежурили Тулан и Лепитр, королева спросила у них, действительно ли они интересуются ее судьбой и попросила подробнее рассказать о гибели короля. Это было грустное испытание, которому она подвергла их сочувствие.
Королева попросила принести ей газеты, в которых рассказывалось о казни. Лепитр пообещал захватить их с собой в следующий раз, их смена была через три недели.
Пока был жив король, в Тампле дежурили четыре гвардейца из муниципалитета. После смерти короля гвардейцев стало трое: один дежурил днем, а двое — ночью. Тулан и Лепитр придумали хитрость, благодаря которой всегда дежурили вместе по ночам.
Часы дежурства обычно распределялись по жребию: на одной бумажке писали «день», а на двух других — «ночь», бросали в шляпу, а затем гвардейцы по очереди вытаскивали их. Таким образом случай определял время дежурства.
Каждый раз, когда дежурили Лепитр и Тулан, они на всех трех бумажках писали «день» и предлагали третьему гвардейцу тянуть жребий. Тот испытывал судьбу, и, конечно же, на его бумажке всегда было написано, что он должен дежурить днем. Тулан и Лепитр брали оставшиеся бумажки и тихонько ворчали, что им всегда достается самое неприятное для дежурства время, то есть ночь.
Когда королева убедилась в их добром отношении, то наладила через них связь с шевалье де Мезон-Ружем. Но тогда попытка освобождения не удалась. Королева и мадам Елизавета должны были бежать, переодевшись в офицеров муниципальной гвардии, их должны были обеспечить пропусками. Что же касается детей королевы, принцессы и дофина, то для их похищения был придуман другой план. Служитель, который зажигал в Тампле масляные лампы, всегда приводил с собой двоих детей, которые были такого же возраста, что и принц с принцессой. Один из заговорщиков, Тюржи, должен был одеть костюм этого служителя и вывести королевских детей.
А теперь несколько слов об этом Тюржи.
Это был старый лакей, который обычно прислуживал королю за столом, он был переведен в Тампль из Тюильри вместе с несколькими слугами, потому что на первых порах стол короля был просто роскошен. В первый месяц заключения он стоил нации в 30–40 тысяч франков.
Но можно легко догадаться, что подобная расточительность не могла продолжаться долго. Коммуна издала приказ. Из Тампля отослали поваров, кухарок и поварят. Оставили только одного лакея, это и был Тюржи. Вполне естественно, что Тюржи был посредником между узницами и их сторонниками, потому что имел право выходить из Тампля, а стало быть, мог относить записки и приносить ответы.
Обычно эти ответы были скручены и спрятаны в пробки графинов с миндальным молоком, которые приносили королеве и мадам Елизавете. Они были написаны с помощью лимонного сока и становились видимыми, только когда их подносили к огню.
Все было готово для побега, но однажды Тизон раскурил свою трубку с помощью пробки от графина. По мере того, как бумага горела, он стал замечать проявляющийся на ней текст. Тизон потушил наполовину сгоревшую бумагу и принес ее остатки в Совет Тампля. Там ее поднесли к огню, но прочитать могли лишь обрывки слов, поскольку другая половина записки превратилась в пепел.
Опознали почерк королевы. Тизона допросили, и он рассказал, что со стороны Лепитра и Тулана, по его мнению, наблюдается в отношении узницы попустительство. На гвардейцев донесли в муниципалитет, и они больше в Тампле не появлялись.
Оставался Тюржи.
Но подозрительность достигла высшей точки. Его никогда не оставляли с принцессами наедине. Всякое сношение с внешним миром сделалось невозможным.
В один из дней мадам Елизавета отдала Тюржи маленький ножичек с золотым лезвием, которым она пользовалась, разрезая фрукты, чтобы он его почистил. У Тюржи появились кое-какие догадки, и во время чистки он отделил ручку. Внутри лежала записка.
В этой записке был перечень условных знаков.
Тюржи протянул нож мадам Елизавете, но находившийся поблизости гвардеец вырвал его и внимательно осмотрел, также отделив ручку от лезвия. К счастью, записки там не было. Но гвардеец тем не менее конфисковал нож.
Это было как раз в то время, когда неутомимый шевалье де Мезон-Руж мечтал о повторной попытке и собирался осуществить задуманное с помощью дома, который только что приобрел Диксмер.
Мало-помалу узницы потеряли надежду на спасение. В этот день королева была напугана криками, доносящимися с улицы. Она поняла, что обвиняли жирондистов, которые были последним оплотом умеренности. И от всего этого королеву охватила смертельная тоска. Если не будет жирондистов, то в Конвенте некому будет защищать королевскую семью.
В семь часов подали ужин. Гвардейцы тщательным образом осмотрели все блюда, развернули одну за другой все салфетки, прощупали хлеб и вилкой, и пальцами, разбили орехи, короче, все прошло через их руки. Они очень боялись, чтобы какая-нибудь записка не дошла до узниц. Проверив все, они пригласили членов королевской семьи к столу:
- Предыдущая
- 32/90
- Следующая
