Жили два друга - Семенихин Геннадий Александрович - Страница 65
- Предыдущая
- 65/103
- Следующая
– Но ведь нас же только трое, – вздохнула Зарема, – а в домино нужен четвертый.
– Ах я старый хрыч, совсем об этом позабыл! – хлопнул себя ладонью по лбу старшина. – Вот видишь, дочка, как нам без командира приходится. Даже «козлика» не получается. Однако голь на выдумки хитра. Нашему горю помочь можно. Эва! – он заполз левой рукой в бездонный карман своего видавшего виды промасленного комбинезона и вытащил потрепанную колоду карт. – «Козлик» не получится, так «дурачка» врежем. Рамазанов, ходи сюда шибче.
Моторист, возившийся с маскировочной сетью, добродушно закивал головой.
– Приказ, старшина, для Фатеха закон. Сейчас у тебя буду.
Они сели за деревянный столик, за которым вместе с командиром часто коротали свободное время. Заморин ловко разбросал карты. Туз выпал Заре, но она, занятая своими думами, не обратила на это внимания, продолжала сидеть молча, скрестив руки на груди.
– Зарем, тебе сдавать, – напомнил вполголоса Рамазанов.
– Я сейчас, – быстро откликнулась девушка.
Сыграли три партии, и в двух из них Магомедова неизбежно оставалась в дураках. Рамазанов протяжно вздохнул, метнул на оружейницу добродушный взгляд.
– Счастливый ты, Зарем… в карты не везет, любовь повезет.
Заморин из того же глубокого кармана, из которого извлекал буквально все: гаечные ключи, пасатижи, махорку, карты, – достал тяжелые древние карманные часы, открыл тугую посеребренную крышку. По его расчету экипаж Демина должен был возвратиться минут через десять.
– Еще разок сдадим, что ли? – предложил он с деланным равнодушием. Играли молча и скучно, без обычных веселых выкриков и шуток. Закончив кон, больше тасовать колоду не стали. Она застыла в руках у Зары.
– Василий Пахомыч, – тихо спросила она, – может быть, я на КП схожу посмотрю, что на радиостанции делается, а?
– Сиди, дочка, не надо, – мягко отсоветовал старый механик, – ты же знаешь, что туда не пускают посторонних.
– Да какая же я посторонняя, – вспыхнула Зарема, по Заморин спокойно возразил:
– Майору Колосову ты этого не докажешь. Он хотя и добряк, но формалист.
– Да, вы правы, Василий Пахомович, – грустно согласилась она и нервно затеребила длинными тонкими пальцами подол юбки. Рамазанов, сочувствующими узкими глазами все время на нее глядевший, решил ее развеселить и вдруг запел веселый татарский куплет отчаянно громким голосом:
Все так и грохнули со смеху. Зарема даже слезинки смахнула с глаз. Но прошла минута, и снова напряженное ожидание сковало всех. Зарема с волнением смотрела на запад. Из-за Одера ветер нагонял тугие весенние облака, тяжелые от накопившейся влаги. Они быстро смыкались, образуя серый непроницаемый полог, упрягавший землю от солнца. Сколько ни вслушивалась Зара в нависшую над аэродромом тишину, так и не могла уловить ни одного звука, чем-либо похожего на далекий гул мотора. Молчал и Заморин, тяжело отдуваясь, смотрел на раскрытый циферблат часов, на быстро скользящую секундную стрелку. Лишь Рамазанов старался казаться беспечным.
– Уже время вышло, – прошептала Зарема, побледнев.
– Мои на три минуты отстают, – брякнул Заморин негромко, но вдруг весь подобрался, навис над столом своей огромной тяжелой фигурой. – Тише! Нишкните! – произнес он взволнованно, – кажется, идет! – На сером обветренном лице механика, иссеченном глубокими морщинами, появилась широкая, добрая улыбка. – А что я вам говорил, громадяне? Наш командир из любого пекла вырвется. Разве не так? А вы не хотели слушаться старика Заморина. Особенно ты, Зарема.
Девушка тоже вскочила и от радости повисла на его сильной руке:
– Василий Пахомович! Я действительно слышу.
– Якши, Зарем, я тоже слышу, – в тон ей выкрикнул Рамазанов.
И действительно, где-то далеко-далеко, трудно было даже понять, с запада пли с юга, смутно доносился гул одинокого авиационного мотора. Когда он окреп, стало ясно, что самолет приближается с запада. Все трое увидели быстро растущую точку. Самолет шел под нижней кромкой облаков, но потом резко снизился и продолжал полет почти над самой землей.
– Смотри ты, на бреющем возвращается, – отметил Заморин, – значит, с победой.
Уже отчетливо были видны не только нос, но и плоскости «Ильюшина», и его горбатые кабины. Совсем близко был он от окраины аэродрома, и Заморин, перевидавший на своем веку сотни посадок, знающе прокомментировал:
– Сейчас он над посадочным «Т» пробреет, «горкой» высоту наберет и потом по всем правилам заходец сделает…
Но вдруг он осекся. На глазах у всех зеленый горбатый ИЛ дважды поперхнулся синеватым дымком и, словно споткнувшись, стал терять последние метры высоты.
Не выпуская шасси, он с небольшим креном повернул нос в сторону своего капонира и пошел прямо на него, будто хотел врезаться в шершавые гребни насыпи.
– Что он творит! – испуганно вскрикнула Магомедова.
Тяжелое тело «Ильюшина» быстро проваливалось вниз, и уже было видно, что винт стоит во флюгерном положении, как лопасти мельницы в безветрие. На широкой посадочной полосе зачем-то дали три зеленые ракеты подряд, но это уже никак не могло повлиять на ход посадки. Хрупкий весенний воздух не мог удержать тяжелую машину, и она все валилась и валилась вниз.
Так, без выпущенных шасси, «Ильюшин» метрах в тридцати от капонира и плюхнулся на уже подсохшую землю. Винт выбросил вверх ее влажный пласты, зарылся в давно не паханную почву. Комья земли обдали фюзеляж, заляпали остекленный фонарь. И стало тихо только жаворонки, припадая к земле и отскакивая от нее, испуганно тренькали.
– С командиром беда! – закричал отчаянно механик, но Зара его уже не слышала. Все поняв, она уже мчалась по весенней земле к безмолвному самолету. Она бежала, откинув назад голову, ветер плескал ей в лицо ожесточенно трепал волосы. Иногда подошвы сапог оскальзывались, но она и не думала смотреть себе под ноги, чтобы выбирать хорошую дорогу. Глаза ее, сухие, остановившиеся, не моргая, смотрели на пилотскую кабину, пот струился по лицу. Было странно, что на самолете не совершалось никакого движения. Он словно врос в землю, как не на месте поставленный памятник.
- Предыдущая
- 65/103
- Следующая
