В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя) - Обручев Владимир Афанасьевич - Страница 23

• Предыдущая
• 23/76
• Следующая

Эта работа показала, что нужно тщательно раскапывать мусор, покрывающий пол комнат, который и даст разные находки, тогда как пол нужно проверять, не является ли он насыпным, позднейшим, и только в последнем случае копать его.

Первым днем работ профессор остался доволен и поручил нам раскапывать комнаты всех зданий одну за другой, а сам с секретарем начал подробный осмотр и опись развалин. Они наняли еще таранчу, который носил тяжелый фотоаппарат и мольберт для срисовки фресок красками. Последнее делал сам профессор, а секретарь был занят фотографированием, обмером зданий и комнат и составлением плана города. Он заходил раза два в день к нам, забирал то, что мы откопали, и записывал, в какой комнате что было найдено.

Несмотря на то, что шел еще только конец мая, жара была очень сильная. Обширная впадина у южного подножия Тянь-шаня, в которой стоят города Турфан и Люк-чун — настоящее пекло в течение теплого полугодия. Тянь-шань защищает ее от северных холодных ветров, а низкие цепи гор Ямшин-таг, Булуек-таг и Туек-таг, окаймляющие впадину с севера, сами накаляются словно печи и ночью от них веет жаром. На юге поднимается хребет Чол-таг, совершенно голый, по словам таранчей, а с востока впадину замыкают песчаные горы Кум-таг, состоящие целиком из сыпучего песка, который еще больше накаляется солнцем и ночью отдает этот жар впадине Последняя представляет почти пустыню за исключением оазисов, которые тянутся ленточками вдоль речек, питаемых подземными водами Тянь-шаня. Среди впадины прямо на юг от нашего местопребывания синело большое озеро с горько-соленой водой, окруженное широкой белой каймой соли, издали казавшейся пеленой снега, который манил к себе путника, изнывавшего от жары [36].

Поэтому после первого дня работы в развалинах, когда мы все изнемогли, было решено установить такой порядок: вставать с зарей и с восходом солнца итти на работу, выполнять ее до десяти часов утра, когда солнце начинает уже сильно припекать, возвращаться домой, обедать, отдыхать часов до четырех и потом работать до заката. В сумерки ужинать и спать до рассвета.

Воскресные дни были днями отдыха для меня и Лобсына, но профессор и секретарь работали дома, пересматривали, этикетировали и укладывали вещи, добытые при раскопках; секретарь вычерчивал планы города и зданий, снятые за неделю, а профессор подправлял красками свои зарисовки фресок и переписывал начисто свои наблюдения.

Нужно заметить, что работы у них было не так много. Статуи божеств были большею частью разбиты, без голов и часто без всей верхней половины туловища, а иногда и без ног. Штукатурка, на которой когда-то были нарисованы фрески, во многих комнатах и нишах отсутствовала, отвалилась или искрошилась от времени или была отбита таранчами в качестве удобрения для полей. Таранчи растащили также много кирпича из развалин в качестве готового материала для своих домиков. Поэтому уцелевшие фрески представляли только обрывки; полные встречались очень редко.

В одном из наиболее сохранившихся зданий профессор обнаружил на уцелевшей части свода изображение птицы Гарудэ [37] в виде человека с крыльями, с птичьими ногами с когтями и со стрелами в руках, а под ней фигуру женщины, падающей вниз головой. В другом здании часть фрески изображала свирепого злого гения Махакала индийского культа с четырьмя руками и свиной мордой, восседающего на трупах своих поверженных врагов. Части фресок представляли цветы, разные узоры, головы птиц, фрагменты людей в одеянии, вероятно украшенном драгоценными камнями, также Бодисатву [38], сидящего в цветке лотоса. Профессор сказал нам, что все эти изображения имеют много общего с искусством индийского буддизма и очевидно выполнены мастерами индусами.

Наши раскопки дали монеты медные, серебряные, редко золотые, обломки глиняной и фарфоровой посуды, пуговицы, маленькие глиняные, изредка бронзовые статуэтки божеств и обрывки исписанной бумаги с китайскими, уйгурскими и санскритскими [39] письменами. Надписи кое-где сохранились и в нишах на штукатурке и на подножиях статуй, и секретарь аккуратно копировал их буква за буквой.

Мусор в зданиях нам приходилось, выбросив кирпичи и их обломки, перебирать руками, а мелкий просеивать через сито, чтобы не потерять какую-нибудь маленькую вещь. Поэтому раскопки шли медленно, и каждая комната в зависимости от площади и количества навала требовала от двух до четырех или даже пяти дней работы.

Один раз с нами приключилась довольно неприятная история. Мы работали в здании, возле которого протекал небольшой арык для орошения поля, занимавшего часть площади города. На поле уже созревала пшеница. Выкидывая мусор через стену, мы неосторожно запрудили арык и не заметили этого. Вдруг нас окружили пять таранчей с серпами в руках и обвинили нас в затоплении поля, которое они пришли жать. Они назвали нас ворами, которые ищут клады, зарытые в городе. Мы оправдывались, говорили, что мы рабочие экспедиции, которая имеет разрешение турфанского амбаня на раскопки. Но таранчи не поверили нам, заставили сначала убрать мусор, запрудивший арык, а потом повели нас к старшине, но не селения Астана, где была наша квартира, а села Кара-ходжа. Здесь во двор старшины собралась толпа таранчей, которые, услышав о поимке воров, требовали, чтобы нас отправили под конвоем к люкчунскому вану [40], как начальнику всего округа. Перспектива прогуляться в Люкчун, отстоявший в 40 верстах, в самое пекло по пустынной дороге, была довольно-таки неприятна, тем более, что время было позднее, и мы собирались итти домой отдыхать.

К счастью старшина оказался сговорчивым. Узнав, что мы живем в селе Астана, он отправил нас к старшине этого села, который знал о работах и видел уже всех нас, посещая нашу квартиру. У него дело быстро уладилось. Оказалось, что поля в развалинах Идыкут-шари принадлежат частью жителям селения Кара-ходжа, которые еще ничего не знали об экспедиции — случилось это в начале наших раскопок. Старшина, конечно, отпустил нас домой.

Во время пребывания в селении Астана я узнал из разговоров с таранчами, что они применяют очень оригинальный способ получения воды, необходимой для орошения полей в сухом и жарком климате впадины, где дожди очень редки и без полива ни хлеба, ни овощи, ни сады расти не могут. Таранчи проводят длинные галлереи, которые начинаются в виде канавы в том месте, где хотят разделать поля и сады, затем, постепенно углубляясь, становятся подземными, т. е. штольнями, и, подвигаясь все дальше на север и соблюдая только небольшой уклон, необходимый для тока воды, наконец достигают в толще рыхлых наносов, составляющих почву впадины, водоносного слоя; из него вода по штольне и канаве вытекает и орошает поля. Эти штольни называют кярыз [41], длина их достигает 2-3 верст и больше. Проведение их представляет большой труд, так что его предпринимают силами целого селения. Работу ведут посредством простейших шахт, углубляемых на известном расстоянии друг от друга до уровня будущей штольни, а затем из каждой шахты проводят участки штольни в обе стороны, вверх и вниз, навстречу с такими же штольнями из соседних шахт. Ввиду дороговизны леса, необходимого для крепления шахт и штолен, обходятся минимальным количеством его, и кяризы почти на всем протяжении ничем не креплены. Поэтому в них нередко случаются обвалы, кярызы требуют надзора и частого ремонта, но зато дают возможность увеличивать посевную площадь за счет пустыни.

• Предыдущая
• 23/76
• Следующая