Возвращение. Части 1-3 (СИ) - Ищенко Геннадий Владимирович - Страница 37

• Предыдущая
• 37/143
• Следующая

— Ладно, поезжайте, — сказала Зинаида, забирая у меня телеграмму. — Директор заболел, а завучу я скажу.

Валентин приехал в одиннадцатом часу. Шофером у него опять был Николай.

— Готовы? — осмотрел он нас. — Ну если да, то садитесь в машину. Ты собирался подготовить новую песню. Закончил работу?

— Вообще-то, да, — ответил я. — Но до смотра еще месяц. Нам нужно потренироваться, может быть, еще что-то подправить. Мы вам для чего нужны?

— Вы нужны не мне, — пояснил он. — Вас попросили доставить ребята из отдела культуры. Смотр организуют они, филармония им только помогала. Смотр намечен на первую декаду марта, а сегодня должны утвердить репертуар, с которым вы поедете в Москву, потому я тебя и спрашивал о песне. О чем она?

— О тех, кто по призыву партии строил в Сибири электростанции и возводил города. Называется "Прощание с Братском".

Пахмутова написала эту песню в шестьдесят восьмом году. Я знал, что для большинства ее песен не использовались уже готовые стихи. Ей их писали в основном Гребенников или Добронравов, а "Братск" — это их совместная работа, поэтому, выбирая эту песню, я почти ничем не рисковал.

— Серьезная тема, — сказал Валентин, пытливо посмотрев на меня. — И очень необычная для твоего возраста. Чем вызван ее выбор?

— Если бы я жил только своим опытом, мы бы с вами сейчас не ехали в этой машине, — ответил я. — А книги для чего? Сколько я пересмотрел газет и журналов! И потом, остальные наши песни уже все слышали, а необычность темы может здорово помочь.

Когда мы подбирали песню, Люся мне сказала почти то же самое.

— Это совсем недетская песня. Помнишь, что тебе сказала Лена после твоего пения в классе? Здесь примерно то же самое. И напишут ее, по твоим словам в шестьдесят восьмом. Стоит ли рисковать, может быть, взять песню из далекого будущего?

— Хороших песен и в будущем всегда не хватало, — возразил я. — Три четверти из них о любви. Кто нам их даст петь? А за некоторые сесть не сядешь, но жизнь испортишь, и себе, и близким. Ну, например, есть очень красивая песня о белых казаках. Называется "Конь вороной". Музыки я к ней не подбирал и не собираюсь, а так спеть могу. Слушай. Над Доном снег кружиться словно пух, снежинки крупные ложатся в воду. Нам надо выбирать одно из двух, жизнь или смерть, позор или свободу…

— Понимаешь? — сказал я, допев песню. — Многие наши песни просто не для этого времени.

— Песня красивая, — сказала она, поежившись, как от озноба. — Спел ты очень душевно. Но как так можно, у них же руки по локоть в крови?

— Гражданские войны всегда очень кровавые, — сказал я. — И побеждают в них не те, кто прав, а правыми получаются те, кто побеждает, а на проигравших вешают всех собак. Они теряют все: имущество, Родину, многие — жизни, и в истории о них трудно найти доброе слово, потому что историю пишут победители. Если бы ты знала, сколько в нашей истории темных пятен, о которых большинство просто не знает! Руки, говоришь, в крови? А у наших? Знаешь, что творили отряды ВЧК? А в Крыму, когда его взяли? Не хочу об этом говорить. А белые… Нам ведь всегда говорили, что они сражались за фабрики и земли.

— А разве не так?

— Ну кое-кто, может быть, и сражался. Но таких было мало. Те успели перевести деньги и бежать. А большинство белых дралось не за барахло, а за свой мир, который разрушали у них на глазах. Ты права, мне их жалко. Ладно, бог с ней, с историей. Когда-то совсем молодым я видел съемку, когда исполнялось "Прощание с Братском". В глазах многих пожилых людей стояли слезы. Эта песня из нынешнего времени, и это должны оценить.

Машин на трассе было мало, и Николай ехал на предельной скорости, обходя редкие грузовики. Я задумался и не заметил, что мы уже едем по городским улицам. Наконец машина подъехала к знакомому зданию ЦК комсомола и остановилась.

— Все выходим, — сказал Валентин, открывая дверцу.

— А у вас здесь и пианино есть? — спросил я, покинув салон и помогая выйти Люси.

— В отделе культуры все есть, — ответил Валентин. — Идите за мной.

— Валентин Петрович! — решившись, спросил я. — Вы не знаете, где живет Машеров?

— Какой именно? — спросил он, не оборачиваясь.

— Петр Миронович.

— А тебе он зачем? — повернулся Валентин. — Это очень занятый человек.

— Есть мысль написать повесть о его партизанской деятельности, — соврал я, не моргнув глазом. — Не все же писать фантастику. А он мне мог бы кое-что рассказать и разрешить допуск к архивам. Там и секретного уже ничего нет, а они по-прежнему закрыты.

— Точного адреса я не знаю, только дом, — ответил Валентин.

— Я ему написал письмо, — сказал я. — Давайте после смотра проедем к тому дому, и я его просто брошу в почтовый ящик. А дальше пускай он сам решает, помогать мне или нет.

— Это можно, — кивнул Валентин. — Этот дом в десяти минутах езды. А если хочешь, я могу передать твое письмо через секретариат ЦК. Я у них бываю раза два в неделю.

— Нет, так не хочу. В секретариате они, наверное, просматривают и сортируют письма. А там есть очень личное.

— Ну, как знаешь, — он подошел к гардеробу и снял пальто. — Что стоите? Быстро раздевайтесь. У меня, между прочим, и своей работы навалом.

Мы сняли верхнюю одежду и поспешили за Валентином на второй этаж, где он завел нас в помещение, похожее на студию записи в телецентре, только без камер.

— Подождите здесь, — велел Валентин. — А я сейчас быстро всех соберу.

"Быстро" вылилось в минут сорок. Вот стоило так спешить? Наконец за столами собрались три парня, девушка и один пожилой мужчина.

— Вы выбрали, что будете исполнять? — спросил он. — По-прежнему "Качели"?

— Мы бы хотели спеть новую песню, — сказал я комиссии. — Называется "Прощание с Братском". Песня только закончена, поэтому исполнение может хромать. Но у нас еще есть время подготовиться.

— Исполните, — сказал пожилой. — А мы посмотрим.

— Я в таежном смолистом краю встретил лучшую песню свою, до сих пор я тебя, мой палаточный Братск, самой первой любовью люблю…

Отзвучала песня, но все молчали.

— Странно, — сказал пожилой. — Как вы смогли это почувствовать? У меня просто нет слов! Говоришь, мало тренировались?

— Вряд ли на конкурс выставят что-нибудь лучше этой песни, — сказала девушка. — Я голосую за нее.

Все были "за", поэтому Валентина не задержали, и он решил проехаться к дому Машерова с нами.

— На всякий случай, — пояснил он. — Чтобы ты случайно не влип в неприятности.

Ехали действительно совсем недолго. Когда подъехали к дому, все остались в салоне, а я направился к крайнему подъезду. Из него как раз вышла женщина.

— Извините, — обратился я к ней. — Вы не скажете, в какой квартире живет Машеров?

— А тебе он для чего? — спросила она. — Постой, это ты с девочкой пел "Качели"? Петя, тебя ищет этот молодой человек.

Я повернулся в ту сторону, куда она смотрела, и увидел подходившего Машерова, который был гораздо моложе, чем на запомнившихся мне фотографиях.

— Ты куда, Поля? — спросил он. — Надолго уходишь?

— Да нет, минут на двадцать, — ответила жена Машерова. — Я тебе все разогрела, обедай.

— Так, — он повернулся ко мне. — Хорошо поешь, и песни у тебя замечательные, особенно о Белоруссии. Пойдем домой, там и расскажешь, зачем я тебе нужен. Жаль, Лена в школе, ей с тобой было бы интересно познакомиться. Возраст у вас примерно одинаковый. Ты в каком классе?

Мы с ним вошли в подъезд и подошли к двери.

— В седьмом, — ответил я, понимая, что влип и все планы нужно менять.

— Ну а она в восьмом. Заходи и раздевайся, у нас тепло. У тебя разговор короткий или длинный? Если короткий, то начинай, а с длинным придется подождать, пока я пообедаю. Может быть, составишь мне компанию?

Мне почему-то вспомнился фильм "Чапаев", где он говорил: "Я обедаю — садись обедать". Я решился.

• Предыдущая
• 37/143
• Следующая