Возвращение. Части 1-3 (СИ) - Ищенко Геннадий Владимирович - Страница 70

• Предыдущая
• 70/143
• Следующая

По его просьбе Люся спела несколько песен.

— Поступишь в консерваторию, — сказал Брежнев. — С таким голосом только туда. Или на театральный вместе с женихом.

— Леонид Ильич! — осмелела подруга. — А вы нас, правда, пожените в шестнадцать?

— А тебе не терпится?

— Я его люблю, — пролепетала она. — Честно.

— Это даже такому не разбирающемуся в женщинах человеку, как я, понятно, — засмеялся он. — Посмотрим на ваше поведение.

Когда мы говорили о будущем, Люся уходила гулять в парк, чаще всего с кем-то из ребят охраны. Их здесь все знали, и к ней никто не приближался. Леонид Ильич больше ни разу не задал ни одного вопроса о том времени, когда был у власти. Я ему подробно рассказывал о перестройке, о крахе экономики и развале Союза. Рассказал и о маразме времен президентства Ельцина, и о медленном восхождении России к прежнему величию, которого она так и не смогла достичь.

— Но ведь вы уже жили хорошо, — сказал он. — Какой конец света? Судя по твоим словам, все было не так уж и плохо.

— И в мое время не всем жилось так хорошо, как мне, — сказал я. — Народ не голодал, и почти все имели крышу над головой, но качество пищи было низким, а воздух, особенно в городах, очень грязный. В реках и морях почти никто не купался, а питьевая вода тщательно очищалась, и ее не хватало. Нефть выбрали почти всю, и опять начали сверлить в океане километровые скважины. Если учесть, какие были ураганы, время жизни таких платформ было невелико. Правда, при разрыве трубопроводов срабатывали специальные отсекатели, но тысячи тонн нефти все равно выливались в океан. Остался еще газ, но его должно было хватить лет на тридцать. Начали добывать газ, лежащий на дне океана в твердом виде, но вряд ли успеют собрать много. Океан потеплел, и эти гидраты начали превращаться в газ. А льдов на полюсах осталось мало, поэтому все шло в атмосферу, повышая ее температуру. Тропические леса, которые давали кислород, частью вырубили, частью погибли из-за жары. Много еще чего было. Может быть, я немного сгустил краски, и человечество или его остатки еще протянули бы пару сотен лет, но это уже не жизнь, а выживание. Плохо, когда человечество гибнет быстро, не имея возможности спастись от беды, но, когда агония растягивается на сотни лет, убедить людей действовать сообща не получается. Каждый тянет все, до чего может дотянуться, а на остальных плюют. На наш век хватит, а дети-внуки пусть о себе думают сами. И одна страна, какой бы сильной она ни была, ничего не сможет сделать, а собраться вместе не получается. Поэтому так важно выиграть время.

— А как ты вообще сюда попал? Машеров сказал, что тебе помогли. Вы уже научились работать со временем?

— Нет, это не наш уровень, — ответил я. — Повезло встретить одну беглянку из другого мира.

Я подробно ему рассказал о встрече, давшей мне новую жизнь.

— Одна маленькая девчонка, которая сунула свой нос куда не надо, и второй шанс для целого мира, — задумался он. — Мне кажется, что такое не могло быть простым совпадением.

— Наши реальности никак не связаны, — возразил я. — Зачем кому-то на нас влиять?

— Это по ее словам. А если она солгала? Ты же, как я понял, в этом тоже не разбираешься.

— Я в ее рассказе не почувствовал вранья, — сказал я. — Да и не сможем мы это проверить, поэтому лучше думать, что все так и было, чем бесплодно ломать себе голову. А через шестьдесят пять лет я у нее спрошу.

— Как спросишь? — не понял он.

— Реальности не связаны, так что ее реальность из-за изменения нашей не поменяется. Поэтому она опять будет стоять точно в то же время возле ограды парка, а я ее встречу с шубой и кульком вафель. Наверное, мы туда придем вдвоем с Люсей.

— Хочешь прожить еще одну жизнь? — спросил он.

— Нет, — ответил я. — Если не получится и в этот раз, пусть все остается, как есть. От жизни тоже можно устать. В тот раз я был к этому близок, но не дошел до конца. В этот раз на еще одну попытку у меня просто не хватит сил.

Я не раз обдумывал свой первый разговор с Брежневым. Что он имел в виду, говоря о контроле? Явно не полиграф, о котором не имел никакого понятия. Тогда что? Аналитиков? Пусть попробуют поймать меня на лжи. Фактически я рассказывал всю правду, меняя лишь несколько фактов. С моей памятью меня никакой перекрестный допрос не поймает, да и не знают они толком, о чем спрашивать. Лежа под солнышком, я попробовал на всякий случай управлять сердцебиением. В небольших пределах это оказалось не проблемой даже без длительных тренировок. Этого было достаточно, потому что достоверно пойманным на лжи считался человек, у которого полиграф показывал изменение всех трех параметров.

Отдыхать в санатории был куда приятней, чем в "Сосновом", несмотря на то, что нашим номерам было далеко до палат главного корпуса, поэтому мы были расстроены, когда на пятый день после завтрака все собрались и на двух машинах выехали в Симферополь. К нашему приезду в аэропорту уже стоял личный ИЛ-18 Брежнева. Люся летела самолетом первый раз и сильно волновалась, хоть и пыталась это скрыть. Я за свою жизнь налетал сотни три часов и не испытывал ни малейшего волнения, зная, что с этим самолетом ничего не случится. В салоне на сотню пассажиров их было не больше десятка. Полет прошел буднично. Люся прилипла носом к иллюминатору и так просидела до тех пор, пока не пошли на посадку. Тогда она откинулась в кресле и вцепилась в мою руку. Вот боялся ли я лететь первый раз? Кажется, да.

Самолет приземлился, погасил скорость и ушел в сторону от ВПП. Почти тотчас же подкатил трап, и прямо на поле выехали два ЗИЛ-а. В одну машину сел сам Брежнев, который показал нам на нее рукой. Помимо нас в салон сел Рябенко. Остальные охранники заняли второй автомобиль, и мы через отдельные ворота выехали с аэродрома.

— Давай домой! — сказал Брежнев шоферу, после чего повернулся к нам. — Будете сегодня моими гостями. Квартира у меня большая, так что не стесните. И жене будет приятно познакомиться с Людмилой, а завтра уже решим, где вы будете дожидаться родителей.

Мы, как ехали вчетвером, так и зашли в лифт. Александр Яковлевич надавил на кнопку четвертого этажа и через минуту мы уже входили в просторную прихожую квартиры Брежнева. Открыла нам его жена.

— Леня! — обрадовалась она. — А ну-ка покажись! Посвежел и похорошел, вот что значит море. Шура, проходите в комнаты, я вас накормлю обедом.

— Спасибо, Виктория Петровна, но я еще не голоден, — отказался Рябенко. — Сдаю вам мужа с рук на руки.

Он повернулся к двери, и она увидела нас.

— У нас гости? Что же ты молчал? Проходите, ребята. Неужели? Вы та самая Черзарова, которая пела о матери? Леня, большего подарка ты мне не мог сделать! А Вика как обрадуется! А кто этот молодой человек? Кажется, я вас тоже где-то видела.

— Здравствуйте, Виктория Петровна! — поздоровался я. — Слава недолговечна, вот меня уже и не узнают.

— Иди в комнату, артист, — сказал Брежнев. — Берите вон там тапочки. Вика, эти молодые люди у нас сегодня переночуют.

— Пусть остаются хоть на неделю! — сказала жена. — Идите в гостиную. Вещи пока оставьте здесь, я вам потом покажу, куда их поставить. Тебя ведь Людмилой зовут?

— Лучше Люсей, — ответила подруга. — А это Гена. Мы с ним вместе выступаем, а пою я его песни.

— Вот как! — сказала она. — Действительно, вы же пели вдвоем песню о войне. Только я тогда больше смотрела на тебя. У тебя было такое одухотворенное лицо, что слезы наворачивались на глаза!

Мы вошли в гостиную и осмотрелись. Что можно было сказать о квартире генсека? Особой роскоши я в ней не увидел, но она была… просторной. Пять комнат, из которых самая маленькая была не меньше нашей большой. В то время Галина жила отдельно, а Юрий с семьей вообще был в Швеции, так что мы их точно не стеснили.

— Садитесь на диван, — сказал Брежнев. — Можете включить телевизор.

Мы послушно сели на большой диван, а Леонид Ильич ушел на кухню к жене. Почти тотчас же кто-то отпер входную дверь и зашел в прихожую.

• Предыдущая
• 70/143
• Следующая