Непримиримость - Семенов Юлиан Семенович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/58
• Следующая

— Хорошо. — ответил Герасимов, — на следующей неделе я передам вам все, Владимир Федорович!

Этим же вечером Герасимов нанес ряд визитов, в том числе повстречался и с адъютантом принца Ольденбургского ротмистром Линком: «Хотя здание блокировано, но каждый, кого увидите с револьвером в руке, — ваш! Стреляйте без колебаний, это бомбист. Но его высочеству ничего не говорите, не надо его нервировать попусту»

Третьего января фон дер Лауниц был застрелен на лестнице медицинского института, ротмистр Линк всадил две пули в затылок бомбиста — концы в воду!

Вот так-то на чужое покушаться, господин свитский генерал! С нами шутить опасно, мы окусываться умеем, Владимир Федорович!

Понятно, о передаче самой секретной агентуры охранки новому градоначальнику никто не заикался более; Столыпин повелел на террор ответить террором. Акция была оправданной, эсеры не сдержали своего слова, отмщение будет безжалостным, око за око, зуб за зуб!

…Дзержинский быстро записывал происходящее в зале, за время работы в газете научился скорописи, чуть ли не стенографии, ни одну фразу, которая казалась ему существенной, не пропускал.

Герасимов обвел взглядом зал — ряд за рядом, лицо за лицом, не торопясь, отчет о реакции собравшихся (в случае, если она будет такой, как предполагалась) доложит Столыпину сегодня же.

По тому, как хорохористо поднимались со своих скамеек подсудимые, понял, что его задумка удалась, гордые дракой, веселые, окруженные толпой репортеров, бывшие члены Думы шли к выходу, как триумфаторы; вполне демократичный спектакль, Столыпин будет доволен, о нынешнем положении в стране речи не было, а именно этого и опасался Петр Аркадьевич что ж, победа!

Задержавшись взглядом на Дзержинском (очень значительное лицо, черты кажутся знакомыми, явно нерусский, значит, поэтому и не сидел в закутке, а устроился здесь, среди слушателей, добрую половину которых составляла агентура охранки, «положительно, я видел его, только не могу взять в толк, фотографическое ли изображение или же встречались в свете»), Герасимов медленно поднялся со скамьи. Чуть прихрамывая (конспирация, на хромого не подумают, что шеф охраны), двинулся следом за подсудимыми, которым загодя дали понять, что никому из них не грозит арест: джентльменский уговор можно и не скреплять актом подписания, народ у нас извилистый, все между строк читает, там же ищет надежду, ненависть, любовь и страх…

Кучеру сказал везти на конспиративную квартиру обедать, и сам отдохни, дружок, будь у меня через два часа, не раньше.

На второй день процесса, когда объявили очередной перерыв, Дзержинский вышел на Литейный и остановил мальчишку, который размахивал над головой пачкой газет, выкрикивая:

— Думские интеллигентики поднимают руку на святое! Русь не пощадит отступников! Читайте «Волгу» и «Россию»! Самая честная информация, истинно национальный голос.

— Ну-ка, давай мне все истинно национальные голоса, — улыбнулся Дзержинский.

— А — вот оне! — Мальчишка с трудом разжал синие, скрючившиеся на морозном ветру пальцы. — Берите, дяденька, у меня сил нету рукой шевелить…

Дзержинский достал из кармана своей легкой франтоватой пелерины перчатки, надел мальчишке на руки:

— И не кричи так, не надрывайся, голос сорвешь, ангину получишь…

Перешел проспект, толкнул тяжелую дверь чайной и устроился с газетами возле окна (после первой ссылки норовил устраиваться так, чтобы обзор был надежней, тогда же понял, как важно пробиться поближе к свету в тюремной теплушке, особенно когда открывается кровохарканье, не мог забыть, как студент. Ежи Словацкий, боевик Пилсудского, как-то сказал «Милый Юзеф, учитесь мудрости у собак: они ложатся именно там и так именно, как более всего угодно их организму, животные осознают себя с рожденья, мы — только перед смертью»).

Пробежав «истинно национальные голоса», Дзержинский задержался на тех абзацах, которые можно использовать в развернутых корреспонденциях.

…Решив посетить биржу (почувствовал в себе игрока, хотя крупно ставить пока еще не решался), Герасимов загодя знал, что на вечернее заседание суда вполне можно и задержаться идет задуманный им и прорепетированный заранее спектакль, пусть говорильня продолжается — подарок прессе после безжалостного военного суда над социал-демократами второй Думы, распущенной полгода назад, дали голубоньке поработать только семь месяцев, пока Столыпин готовил новый выборный закон от тысячи дворян — один выборщик; от ста двадцати пяти тысяч рабочих — тоже один, тут уж левый элемент не пролезет, дудки-с, пришла пора сформировать Думу, угодную правительству, а не наоборот. Ан не вышло! Герасимов точно, в самых мелких подробностях помнил свою операцию по разгону второй Думы, которая оказалась еще более левой, чем первая, за счет ленинцев, плехановцев и трудовиков; Столыпин даже горестно усмехнулся: «А может, воистину Александр Васильевич, от добра добра не ищут»? Мы же во второй Думе получили настоящих якобинцев в лице социал-демократов, в первой Думе подобного не было".

Столыпин — всего за несколько месяцев пребывания у власти — научился византийскому искусству политической интриги он теперь выражал мысль и желание не столько словом, сколько взглядом, аллегорическим замечанием, намеком. Конечно, это сказывалось на темпо-ритме работы, ибо приходилось не час и не день, а порою неделю раздумывать над тем, как прошла беседа с премьером, вспоминать все ее повороты и извивы, строить несколько схем на будущее и тщательно их анализировать, прежде чем принять более или менее определенное решение.

После трех дней, прошедших с того памятного разговора, когда Столыпин заметил, что вторая Дума оказалась еще хуже первой, Герасимов отправился к премьеру и за чаем, перед тем как откланяться, пробросил.

— Петр Аркадьевич, полагаю, если бы правительство потребовало от Думы выдать закону социал-демократическую фракцию, лишив этих депутатов неприкосновенности, нужный баланс правого и левого крыла обрел бы желаемую стабильность.

Столыпин отставил подстаканник (никогда не держал блюдца), покачал головой:

— Да разве они пойдут на это? Думе престижнее принять из моих рук рескрипт о новом роспуске, чтобы затем попрекать диктаторством, нежели выдать правосудию социал-демократических террористов.

Это был уж не намек, но план желаемой комбинации никого не должно волновать, что социал-демократы были традиционными противниками террора; совершенно неважно, что доводы депутатов — будь то ленинцы или плехановцы — опровержениям не поддавались, отныне ход затаенных мыслей премьера сделался Герасимову совершенно понятным.

Утром пригласил в кабинет подполковника Кулакова.

— Вы как-то говорили о вашем сотруднике «Казанская», кажется? Она по-прежнему освещает социал-демократов?

— Конечно.

— Фамилия ее…

— Шорникова, Екатерина Шорникова.

— Она с вами в Казани начала работать?

— Да.

— Смышлена?

— Весьма.

— Сейчас, — если мне не изменяет память, — она состоит секретарем военной организации социал-демократов?

— Да. И пропагандистом.

— Прекрасно. Сколько вы ей платите?

— Пятьдесят рублей ежемесячно.

— Не будете возражать, если я встречусь с ней?

— Хотите забрать себе? — усмехнувшись, спросил Кулаков. — Обидно, конечно, я ее три года пестовал…

— Помилуйте, подполковник, — удивился Герасимов, — неужели вы допускаете мысль, что я могу позволить себе некорпоративный поступок?! Шорникова была, есть и впредь будет вашим и только вашим сотрудником. Речь идет лишь о том, чтобы я ее сам помял, — сколь может оказаться полезной в том предприятии, которое нам предстоит осуществить.

— Извольте назначить время, Александр Васильевич… Я вызову ее на конспиративную квартиру.

…Оглядев Шорникову оценивающим взглядом — ничего привлекательного, лицо обычное, хоть фигурка вертлявенькая, — Герасимов пожал влажную ладонь женщины (двадцать четыре года всего а выглядит на тридцать с гаком, что страх делает с человеком), поинтересовался:

• Предыдущая
• 8/58
• Следующая