Петровка, 38 - Семенов Юлиан Семенович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/39
• Следующая

— Сейчас немного полегче, — сказал Ленька, — сейчас все-таки можно самому высказывать точку зрения… А раньше, говорят, надо было пересказывать, что писали в учебниках… И ничего своего… Лев Иванович ставит пятерку, если говоришь свое — пусть даже ошибаешься. А кто бубнит по учебнику, тем он больше четверки не ставит.

— Вообще школа сейчас ждет реформы, — заметил Костенко. — Кое-кто из моих друзей бранит кибернетику и счетно-вычислительные устройства, а ведь именно они будут определять будущее развитие прогресса. Через двадцать лет в седьмом классе на партах будут стоять маленькие счетные машины, ей-богу… Один мой дружок, математик, говорит, что в математике произошла революция: раньше надо было дать один ответ, в этом был смысл математики, а теперь высший смысл состоит в том, чтобы расчленить задачу на елико возможно большее количество вопросов, а потом эти вопросы засадить в счетную машину… А мы заставляем ребят зубрить формулы. Мозг костенеет, инициативы нет…

— Кое-кто из твоих знакомых, — сказал Росляков, — видимо, бранит кибернетику с этической точки зрения, опасаясь ее самодовлеющего влияния на человечество…

— Потом доспорим, — вздохнул Костенко, — мой парень какие-то пассы делает, надо пойти посмотреть…

Он быстро пересек улицу Горького и спросил давешнего оперативника:

— Что случилось?

— Вспотел я, — ответил тот, — машу руками, чтоб тело проветрить…

— Большой ты человек…

— Испохабили планету, — сказал тот, — зима слякотная, весна — как в Африке, а летом дожди… Завтра вообще тридцать градусов ожидается.

— Во-во, — чертыхнулся Костенко, — а поедешь в отпуск, так калоши надо брать.

— Земля остывает, скоро все переменится. У меня дед говорит, что зима обернется летом, а весна — осенью.

— Прозорливый у тебя дед.

— Дед что надо. «В наше, — говорит, — время не соскучишься».

— На что это он, интересно, намекает?

Оперативник ответил:

— Он без умысла, что вы…

Костенко усмехнулся, весело оглядел оперативника и подмигнул ему.

— Нет, серьезно, — повторил тот, — просто дед с фантазией.

— Какая у деда может быть фантазия? У деда сплошной реализм должен быть. Давай воды выпьем, а то горло совсем пересохло. Сволочь, не идет до сих пор…

— Кто?

— Чита, кто…

Так и ходят они по улице. Говорят о пустяках, подшучивают друг над другом, а в голове только одна мысль: где он?

Внешне они спокойны, даже несколько расслабленны. А ведь под пиджаками не видно, как напряжены у них мышцы рук и спины; посторонний не знает, как устают глаза, потому что надо все время смотреть по сторонам и искать, и не просто искать, а так, чтобы непременно найти.

Прохор позвонил в гараж и попросил к телефону шофера Виктора Ганкина.

— Он сейчас на линии, — ответили ему, — позвоните через час.

— Не уйдет? Может, он вернется и сразу уйдет…

— Нет. Он до трех сегодня.

— Спасибо, — ответил Прохор, — вы ему передайте, пожалуйста, что к нему Архип Иванович через час перезвонит, ладно?

…Через неделю после свадьбы Виктор сделал хорошего «левака»: перевез за два часа три холодильника. «Москвичок» у него с кузовом, свеженький, всего тридцать тысяч набегал. Развал, правда, дрянной, левый передний скат здорово жрет. Да черт с ним, со скатом. Тридцать рублей в кармане. Любке на платье. В Пассаже продают. Импортное, с красными цветами по сиреневому фону. Кошмар!

Женившись, он в рот не брал водки. Раньше-то пил много. И не водку, а политурку. Она дешевая, водичкой разбавишь — и ничего, пить можно. В нюх, правда, шибает. И рыгается потом плохо, прямо керосином рыгается, спички не подноси. А как Любку встретил, так перестал пить. Ребята говорят, что от политурки с мужским делом вроде плохо. А Любка девка что надо, за ней глаз да глаз. А водочки — это, пожалуй, можно. Чекушку с удачи. Она ж не политура, ее в магазине государство продает. И с закуской. В последний раз, чего там…

Орудовец, задержавший Ганкина по ерундовому поводу, не хотел даже сначала его штрафовать. А потом отправил на проверку, дуть в трубочку этого самого Раппопорта. Чтоб сдох этот Раппопорт с его трубочкой… Права отняли. И все. Разнорабочим сколько в месяц получишь? Два раза двор подметешь — и весь труд. Деньга — соответственно.

Шоферов на базе не хватало, и Ганкину выдали талон. Без прав. Заработок — на четверть меньше, чем раньше. А подкалымить надо? В том-то и дело. Ночью договорился с диспетчером и махнул к вокзалам. Ездил, ездил — везде ОРУД, сразу схватят за баки. Поехал к гостиницам. Тоже без толку. Потом вспомнил — Останкино! Рванул туда. Остановили двое. Повез одного в город, а другого — в Тарасовку. Адресок взял, десятку бросил. Уже другое дело. Жизнь. Хороший старичок. Архип Иваныч. Хроменький. Добрый такой, и все как попик говорит: ласково, душевно. Потом седьмого пришел. «Хочешь, — спрашивает, — сто рублей получить?» — «Дурак не хочет. Перевезти что?» — «Да нет, — говорит, — ребят надо подвезти в одно место, а потом забрать». — «Подвезем, чего не подвезти!» Пришел назавтра Сударь. Подвез его с Читушкой к скупке. Вышли оттуда, поехали в город, а вечером Архип Иваныч сотню приволок. Лучше б не приволакивал. Любка скандалит. «Откуда, — спрашивает, — деньги?» Баба, чего с нее возьмешь? Ушел из дому, а старик ждет на лавочке, около дома сидит. Пошли с ним, дали как следует. Тут уж он все и выложил. «Ты, — говорит, — теперь с нами. Заодно. А чего? — говорит. — В наш век надо каждой минутой жить. Как, — говорит, — водород рванут — так все марсианам останется. Живи, гуляй, пока можно!» Сволочь старая. Потом еще два раза с ним ездил. А вернулся домой — все деньги лежат на столе, а над ними записочка: «Уехала в деревню к тете». Ну и черт с тобой! С девчатами сейчас нет проблемы, только выбирай, сами напрашиваются, глазами стреляют, змеи…

Розку выбрал, в кафе «Ландыш» повел, портвейном поил, а как домой привел и до дела дошло, она морду расцарапала. Зараза! Водки выльешь, домой придешь — и такая тоска, что пропади все пропадом! «Эх, Любка, Любка, надо было тебе со мной по-хорошему поговорить! Я б, может, остепенился. Год всего живем, чего там… Думаю, поеду к ней, упаду на колени, вернется. А как выпью — так ну ее сразу к черту! А тут письмо: так, мол, и так — у меня будет ребенок. Она сама видная, значит, и родит кого надо. Все. Завязал. Сударя побоку. Ходит, морду кривит. От него все и шло. Сегодня день короткий, возьму билет — и к ней, а в понедельник вернемся вместе. А насчет этих я и знать ничего не знаю. Они ходили, я в машине сидел. Может, они папкин пиджак продавали, поди докажи. Так Любке и скажу, если будет пилить… Чего Архип Иванычу от меня надо? Он старик хороший. Если он скажет, те отстанут. Через час, сказал, позвонит. Час — не год, подождать можно. Эх, Любка, ты ведь и не знаешь, что я к тебе завтра утром приеду. Розка — зараза, в подметки не годится. Маникюр сделала и решила, что царица. Дура мордастая, думает, что если царапается — значит, в сети к себе завлечет… Черта с два… Идиоты повывелись».

Зазвонил телефон. Виктор ждал звонка в диспетчерской. Он снял трубку и сразу же услыхал голос Архипа Иваныча.

— Витек, — сказал тот, — здорово! Ты чего пропал? Я уж соскучился…

— Я не пропал, Архип Иваныч. Я вот он, тут весь, это вы пропали.

— Вить, а Вить, ты сейчас подъезжай в одно местечко, ладно?

— Не поеду.

— Ты чего, Вить? Ты обиделся, может, на меня? Ты мне правду скажи…

— Ни на кого я не обиделся. Просто сказал — не приеду, и все.

— Ты погоди, Вить, ты не думай там про чего-нибудь. Я ведь один тебя прошу. На полчасика, внучек помирает, мне только в аптеку надо, к приятелю, лекарства достать, а нога у меня болит…

— Какой внучек?

— Коленька. Он маленький, ему годика еще нет. Выручи, Витенька.

— У меня только полчаса времени есть. Больше я не могу…

• Предыдущая
• 21/39
• Следующая