Преступления в психиатрии - Фадеева Татьяна Михайловна - Страница 50

Есть все основания полагать, что биоэнергетическое воздействие по своим результатам страшнее атомного или ядерного. Многие люди знают об атомном воздействии после событий в Чернобыле, однако продолжают слепо верить в безопасность биоэнергетического воздействия. Они не в силах понять его потенциальной опасности и возможных последствий. К сожалению, многие экстрасенсы, в руках которых по существу находится биоэнергетическое оружие, теоретически не подготовлены. Экстрасенс способен излечить, но и уничтожить много людей. Как правило, в течение трех — пяти лет никто не наблюдает за последствиями экстрасенсорного лечения. Вначале действительно может произойти значительное улучшение здоровья, так как происходит активизация резервных возможностей организма. Однако позже наступает расслабление — и люди снова заболевают. Именно это и является самым страшным фактором. Необходимо наблюдать и изучать процессы, происходящие в организме, особенно спустя три года после сеанса. Следует также изучать и использовать американский опыт: каждый экстрасенс должен работать с тремя — четырьмя врачами одновременно.

Я убежден, что массовое воздействие на сознание и поведение людей стоит в одном ряду с событиями в Степанакерте, Тбилиси, Вильнюсе. От массового гипноза лежит прямой путь к психофашизму, психоциду, напрямую связанных с геноцидом, а, значит, с вырождением нации».

Далеко не всегда целители стремятся к тому, чтобы их тайны были раскрыты. Исследователь необычных феноменов Б. С. Волков отмечает, что, например, «А. Кашпировский категорически отказывается от клинического обследования самого себя. Не составит труда объяснить прогремевшие на весь Союз слова Кашпировского о том, что в его установках присутствует элемент тайны, которая, как он утверждает, никогда не будет раскрыта… Возможно, Анатолий Михайлович опасается какого-то разоблачения, реально представляя создавшееся щекотливое положение таким образом: лучше отказаться от желанного экрана, чем подвергнуть самого себя объективному исследованию».

Директор Института экспериментальной медицины Н. П. Бехтерева, неоднократно предлагавшая Кашпировскому провести комплексное изучение последствий его воздействия на человеческий организм, так описала свои впечатления о целителе:

«Первое знакомство с А. М. Кашпировским состоялось в академической гостинице Москвы, куда он пришел ко мне то ли за советом, то ли за помощью. Потом я неоднократно видела его и наблюдала за тем, как он создавал свой образ. Вначале я разговаривала с провинциальным врачом, который, по его словам, мог и хотел помочь детям избавиться от энуреза. Для этого нужно было телевидение, так как страдающих таким заболеванием много, а телевизионный контакт способен обеспечить лечение огромного числа больных. Во время разговора я не предвидела никаких сложностей. Ведь помогать больным — это не только право, но и обязанность врача. Что же касается этого случая, то он чрезвычайно подходил для психотерапевтического воздействия. Так к чему же запреты? В тот момент я и представить себе не могла особенностей влияния Кашпировского, его истинных претензий и стремлений.

Наверное, моя степень внушаемости близка к средней — я могу и согласиться с чужим мнением, и противостоять ему на словах и на деле. Во всяком случае, от избытка внушаемости я никогда не страдала. И все же… Через час после разговора с Кашпировским, во время которого он вскользь коснулся моей возможной диеты, рекомендовав исключить хлеб и картофель, мы с моей приятельницей отправились обедать в наш плохонький, но привычный ресторан. Мы разговорились, и я заметила, что моя визави как-то не так ест. Когда же я посмотрела на свою тарелку, то оказалось, что „не так“ ем именно я. Жареный картофель, который я так люблю, был аккуратно сдвинут в сторону. „Ничего себе влияние!“ — подумала я и немедленно как бы закрылась от Кашпировского. Мне трудно судить, вполне ли это удалось, однако при других моих контактах с Анатолием Михайловичем ничего подобного больше не происходило. Я действительно хотела и хочу избавиться от лишнего веса, но не считаю, что к этому должен иметь отношение А. М. Кашпировский.

Я продолжала рассматривать телевизионные сеансы Кашпировского для лечения детей с энурезом не только как возможные, но и желательные, причем эпизод с моей неожиданной реакцией насторожил меня только в отношении меня самой. Ведь упоминание о хлебе и картошке имел место, да еще и в условиях прямого разговора. Значит, следует быть осторожнее. Возможно, я сама уж очень хотела похудеть.

Чувство настороженности появилось позже. Мне показали видеофильм, который был снят во время сеанса Анатолия Михайловича на стадионе в Киеве. Я увидела, как легко, с каким удовольствием и даже сладострастием Кашпировский делает почтенных людей смешными, заставляя их рыдать, заламывать руки, выходить на лужайку стадиона. Вслед за этим был показан сеанс „обезболивания“, во время которого Кашпировский топтал каблуками пальцы ног выстроившемуся ряду мужчин. Они не чувствуют боли, хотя один просто падает. А целы ли их пальцы — этого никто не проверяет. Ну нет, подумала я, это абсолютно недопустимо. Так может поступать садист, но не врач-психотерапевт. И никакие дальнейшие телевещания Кашпировского не могли убедить меня в его искренности — мол, это удобная форма, так надо.

Еще до просмотра стадионного безобразия, все еще пребывая в уверенности, что имеем дело с врачом, мы обследовали двух добровольцев. Действительно, их физические и психические показатели „легко“ поддавались изменениям под воздействием Анатолия Михайловича. Считая это началом великой работы, мы не организовали ни контроля, ни повторения. Да и мог ли кто-либо предположить, что Кашпировскому этих двух исследований достаточно „на всю оставшуюся жизнь“. Отказ от продолжения работ поможет сохранить имидж непризнанного (или признанного не всеми) „гения“, у которого нет условий для научной работы, для желанной проверки и т. д.

А ведь изучить, „как изменяются показатели организма под влиянием воздействия“, причем какого бы то ни было, не составляет труда в любой работающей лаборатории. Несложно проследить также даже не словесный состав, а рисунок голоса Кашпировского. Ведь если влияние может реализовываться даже с пластинок-пленок, да еще и определенное количество раз (что-то около шести), а дальше „воздействие“ слабеет — то надо анализировать звук, искать в нем необычные компоненты, или же необычные сочетания обычных. Не стоит, конечно, надеяться, что при этом будет получен исчерпывающий ответ, объясняющий интенсивность воздействия (аналогичным, но более слабым воздействием наделены и владеют многие), но что-то обязательно прояснится. В частности, можно будет отыскать ответ на вопрос, за счет чего организмы людей выдают „чудеса“ Кашпировского. А если гипотеза подтвердится, следует ограничить до минимума эти и подобные им воздействия.

Суть данной гипотезы в следующем. Предполагается, что эффекты типа выпадения бородавок, папиллом и т. п., равно как и остальные, вызываются срочной, единовременной мобилизацией всех резервов организма. Если цель того заслуживает — ну что ж… Однако от главной возможной цели — онкологии — А. М. Кашпировский отказался. А когда цель сродни бородавке или папилломе, а через короткое время человек сталкивается с чем-то, требующим максимума его душевных и физических резервов, которые уже исчерпаны, что тогда? Иногда плохо, очень плохо, если резервы ушли с бородавкой…

Нет, Кашпировский не нуждается в изучении его влияния. Ему известно о самом себе больше, чем он говорит, иногда по желанию (своему?) Анатолий Михайлович намеренно причиняет зло. Мобилизация резервов? Направленное их истощение? Жаль, что научное сотрудничество с Кашпировским оказалось невозможным. Но теперь я и сама не стала бы играть с этим злым огнем. Он уже опалил — если не сжег — двух близких мне людей. Им обоим после контакта с А. М. Кашпировским потребовались душевные и физические резервы, а их не оказалось. Если бы Анатолий Михайлович был не согласен с этой моей гипотезой, он непременно потребовал бы проверки — во всяком случае на его месте так поступил бы каждый стремящийся доказать свою невиновность. Может быть, невиновность — это слишком громко сказано. Поэтому выразимся иначе: добрые намерения, пользу, пусть даже невредность.