Абсолютное оружие (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 8

• Предыдущая
• 8/74
• Следующая

— Рискни здоровьем, — вновь оскалился красный, с видимым усилием фокусируя взгляд на мне. — Зато получилось. Она нас понимает.

— Ты так уверен, что ей осталось, чем это делать? — в одном этом движении брови было столько скепсиса и высокомерной снисходительности, что я даже удивилась — он, кажется, откровенно нарывался на скандал с красноволосым, а тот почему-то это терпел. И ведь явно не из опасения; очнувшийся анализатор сообщил, что опасность первого зашкаливает за красную зону, а вот второй едва дотягивал до оранжевого уровня.

Тот, что в форме, пристально глядя на меня, очень многообещающе, с каким-то нехорошим предвкушением сыто улыбнулся.

— Я был очень нежен, — невозмутимо ответил он, и под его тяжёлым взглядом мне стало очень неуютно. В голове зрела твёрдая уверенность, что емуэтот странный контакт дал что-то, кроме боли. — Хочешь, на тебе продемонстрирую?

— Избавьте меня Предки от твоей нежности, — скривился белый. — А кроме достижения вербального взаимопонимания ты чего-нибудь добился?

— Вполне. Я снял блокаду, можешь продолжать свои опыты. А меня зовут, там уже аномалия схлопнулась, пора головастиков подобрать и идти в порт. У нас ремонта на двадцать нормосуток, и это если главный калибр будет чем заменить.

— А…

— Потом, — отмахнулся красноволосый и быстро вышел. Белый медленно, очень задумчиво качнул головой, внимательно посмотрел на меня.

— Ну, что ж. Продолжим, — сам себе сообщил он, приближаясь к моей капсуле.

Объектом опытов, судя по всему, должна была стать я. Фантазия и память подсказывали множество крайне неприятных вариантов дальнейшего развития событий; однако всё оказалось иначе.

Я просто провалилась в сон. Может быть, про меня забыли; а, может, за облепившими мою камеру приборами я просто никого не замечала. Компьютер, всю мою жизнь функционировавший идеально, сейчас начал вести себя очень странно. Похоже, сбой повредил что-то в хрупкой структуре биологического конструкта. Псевдо-личность просто стёрлась, как будто её никогда не было, а аналитический аппарат нёс полную ерунду. Когда я просыпалась, он утверждал, что спала я не больше секунды. Слова чужого языка он тоже не воспринимал, только если я передавала напрямую. Проанализировать, как получилось, что я теперь могу понимать чужую речь, опять же не удалось: анализатор настаивал, что это невозможно.

В общем, либо он повредился вместе с псевдо-личностью, либо я просто столкнулась с технологиями, которых ни он, ни я, не могли даже представить. Впрочем, вспоминая странную невидимую стену, герметизировавшую сделанный «Андромедой» пролом, удивляться этому глупо.

Я уже решила, что так и останусь навсегда в этой изолированной камере, когда, в очередной раз очнувшись ото сна, обнаружила, что приборы куда-то расползлись, а за стенкой опять стоит красноволосый.

В этот раз он выглядел гораздо приличней в человеческом понимании этого вопроса. Точно такая же форма, но совершенно целая; та же коса до пояса, только гораздо более аккуратная, очень странно на мой взгляд смотрящаяся с военной формой. Окинув меня задумчивым взглядом, он кивнул; я не сразу поняла, что не мне.

— Сейчас я освобожу тебя, и ты будешь вести себя хорошо, — это был не вопрос, а приказ, но я всё равно на всякий случай кивнула.

Райш.

Я был прав с самого начала. То есть, правильно не ожидал от этого приказа вместе с этой аномалией ничего хорошего.

От контакта с чужим, да ещё не подготовленным для этого разумом, отходил около нормосуток. Полученные от объекта сведения, конечно, грели душу, но настроения не поднимали. Мне совершенно точно предстояло показать её Совету, а, значит, вместе с ней явиться туда. Перспектива общения с Советом уже была достойным поводом для отвратительного настроения, а тут ещё свою лепту вносили головастики.

Просто так, не трогая меня, ковырять неизвестный корабль они, конечно, не могли. Им постоянно что-то было нужно. То не хватало какого-то оборудования, то нужно было непременно воспользоваться психополем корабля, до которого, естественно, у них был крайне ограниченный доступ. Когда меня начали терроризировать требованием показать им пилота неизвестного корабля, я не сдержался.

Правда, потом мне за это долго выговаривал док, пользуясь собственной принадлежностью к кругу друзей, но ему так и не удалось доказать мне, что я был неправ. Зато после пары сломанных челюстей, сломанной руки и десятка гематом ко мне перестали обращаться с глупыми вопросами и вспомнили, наконец, что представляет из себя капитан крейсера. Статус-кво был восстановлен, но проблем почему-то не убавилось.

Проблемы были с дырой в боку. Предстоящий ремонт, конечно, муторная и долгая работа, но до этого ремонта ещё нужно было добраться. Для этого нужно было держать закрытым пролом и уговаривать корабль, что с ним всё хорошо, а скоро будет совсем замечательно. Одно это отнимало уйму сил, а ещё нужно было выполнять каждодневные обязанности…

Таким образом, когда мы добрались до Колыбели, я устал, был издёрган, морально и психически истощён и очень, очень хотел кого-нибудь убить. Когда я разговаривал с кем-нибудь, представлял, как под пальцами ломаются его шейные позвонки. Кажется, экипаж это понимал, поэтому меня избегали лишний раз трогать. Даже Кирш, даром, что тоже горячей крови, на провокации не поддавался. В итоге я всё-таки достал его до такой степени, что первый помощник согласился на тренировочный поединок; поэтому к Колыбели я подходил в чуть более спокойном состоянии, чем мог.

Злился я не столько из-за каждой конкретной проблемы, сколько из-за их совокупности и какой-то… бессмысленности, что ли? Пробоина сама по себе не представляла для меня какой-то трудности: доводилось приводить корабль похожим на сетку, когда не оставалось и половины обшивки. Раздражала причина и способ появления этой дыры; терпеть не могу случайностей. И так было со всем.

А особенно нервировала предстоящая встреча с Советом, которых я умудрялся избегать уже много нормолет.

Носители горячей крови крайне редко попадают в Совет и всячески избегают встреч с ним не только из-за общего отсутствия склонности к политике. Все мы эгоцентрики, одиночки и доминанты по природе, для нас наше «я» превыше всего. Поэтому мы не уживаемся большими группами, не умеем работать командой; если два-три носителя горячей крови ещё могут сосуществовать в небольшом замкнутом объёме и совместно плодотворно работать (вроде меня с Киршем на крейсере), то при численности больше пяти о порядке и результатах совместной работы можно забыть. Начнётся безобразная грызня (причём зачастую в прямом смысле) за территорию, влияние, власть и просто за «неправильно посмотрел». Наверное, во многом именно благодаря этому стремлению к лидерству уровень наших возможностей по управлению психополем — не важно, корабля ли, здания или даже чужого разума, — значительно выше, чем у других рас.

А Совет Старших, собираясь вместе, превращается в огромный коллективный разум, способный не только с большей эффективностью принимать решения, но и безоговорочно доминирующий над всем видом, включая и нас. Между тем, ни один горячий не способен ни открыть своё сознание в достаточной мере (что не позволяет входить в Совет; за всю историю было три случая), ни долго выносить рядом присутствие чего-то, настолько превосходящего его самого (что как раз и вызывает нежелание встреч с Советом).

У меня последний симптом отягощён осознанием собственного превосходства над всеми носителями горячей крови, а, значит, и каждым представителем всего вида, и полной (в определённой мере) свободой действий в роли одного из командиров флота. Кроме того, была ещё одна очень личная причина, по которой я не ждал от этой встречи ничего хорошего.

В итоге злость моя была обоснована. Во всяком случае, на мой взгляд. Худший вариант для окружающих — мотивированный на агрессию носитель горячей крови. Это тот случай, когда остатки здравого смысла, и так неярко выраженного в нашей расе, скромно прячутся в дальнем углу, а кровь закипает от любого неосторожного слова.

• Предыдущая
• 8/74
• Следующая