Узбекские народные сказки. Том 1 - Афзалов Мансур Иноятович - Страница 93

• Предыдущая
• 93/146
• Следующая

Старик с Шавкатом тем временем беседу продолжали.

– Что же вы сделали с тем платьем? – спросил Шавкат.

– Да ничего, – ответил старик. – Оно и до сих пор у меня хранится.

Попросил Шавкат старика, чтобы дал он ему хоть разочек на этот портрет взглянуть. Тут Санобар и губами и глазами старику знак подает – не надо, мол. Старик тогда сказал:

– Оставь, сынок! Не надо на него смотреть!

Прошло еще несколько дней. Гостит царевич в саду, свадьбы ждет. Однажды Санобар с девушками обернулись голубями и улетели. Старик один дома остался. Шавкат этим воспользовался и опять попросил ему платье показать. После долгих уговоров старик принес узел, развязал его и показал царевичу платье. Подумал Шавкат, какой будет Сайора красивой, если это платье наденет. Рассматривал царевич платье, повернул его другой стороной и упал его взгляд на вышитый спереди портрет Мохистары. И сразу стало ясно ему, что по сравнению с ней красота Сайоры ничто. Мохистары красота, словно большой светильник, весь дом озаряет, а Сайоры красота лишь маленьким святлячком мигает. При виде портрета ошеломленный Шавкат упал без чувств. Прошло немного времени, очнулся он, рядом с ним старик стоит, Санобар и девушки.

Санобар в гневе накричала на старика:

– Говорила – не показывай ему этого платья! Зачем меня не послушал! Что же теперь будет?

Неловко стало старику, а у Сайоры из глаз слезы полились.

Не было больше прежнего веселья, все ходили печальные. А Шавкат совсем обезумел и, не обращая внимания на Сайору, все просил ему портрет Мохистары показать снова. Но платье убрали и больше портрета ему не показывали. У царевича совсем настроение изменилось. Не улыбался он, не разговаривал. На следующий день утром Шавкат попросил у старика:

– Дайте мне моего коня. Уезжаю.

Но старик ему коня не дал, все старался его успокоить. Санобар огорчилась и упрекала, зачем он Шавкату злосчастное платье показывал.

Прошло еще два-три дня. Царевич сделался мрачнее тучи. Сайора несколько раз к нему подходила, ласково с ним заговаривала, но он на нее и глядеть не стал. Все помыслы его были только о царевне Мохистаре.

Спустя несколько дней царевич сам пошел в конюшню и хотел коня взять и уехать. Но коня ему так и не дали. Тогда Шавкат заявил:

– Не дадите коня, пешком уйду.

Отдал тогда ему старик коня. Прежде чем попрощаться, Шавкат сказал:

– Отец, когда вы мне платье показали, я, увидев Мохистару, за глаза в нее влюбился. Теперь я к ней поеду. Расскажите мне дорогу, как мне в ту страну добраться.

– Эх, сынок, – ответил старик, – один ты туда не доберешься. Город этот очень далеко отсюда, дорога туда опасная. Да и что ты там найдешь – ведь портрет сорок-пятьдесят лет тому назад вышит. Мохистара старухой стала, красоту потеряла. Ничего я тебе не скажу.

– Ну, если не хотите мне дорогу показывать, ладно, как-нибудь и без вас доберусь, – заявил Шавкат.

Увидел старик, что царевича не уговорить, и решил: «Что ж, если я ему дорогу не расскажу, ни за что пропадет юноша».

Рассказал он Шавкату дорогу в Индию. Поблагодарил он старика за хлеб, за соль, за угощение, а девушек за то, что его развлекали, но Санобар слова ему не сказала.

Так попрощался Шавкат и поехал. А Сайора увидела, что ее любимый уезжает, горько разрыдалась.

Через шесть дней подъехал Шавкат к высокой горе. В одну сторону посмотрел, в другую – видит что-то вдали чернеет. Подъехал, видит: у подножья горы десять-пятнадцать деревьев растет, под деревьями усадьба, в ней два дома. С горы по желобу вода в арык стекает, арык через усадьбу проходит.

Слез царевич с коня и постучал камчой в дверь усадьбы. Прошло немного времени, дверь раскрылась и вышел старик.

Ехал царевич два дня и две ночи, горы кончились и пошла пустыня без конца, без края. Через три дня и три ночи начались пески. Еще пять дней проехал, а пустыне и конца не видно.

Ехал царевич, ехал, вдруг что-то сзади к нему на коня вскочило да как ударит Шавката по голове, у него из глаз искры и посыпались. Оглянулся царевич, видит: сидит у него за спиной какое-то чудовище. Глаза огромные, как миски, нос сплющенный, шерсть слиплась. Сказать, что это человек – не похож, что обезьяна – и на обезьяну не похоже. Смотрело страшилище на царевича – то хохотало, то зубами скрежетало, то, как собака, рычало. Царевич подумал: «Что это за чудовище такое ко мне прижалось? Что с ним делать?» И никак не мог решить, что лучше – убить его или не трогать. А страшилище встало на круп коня, вцепилось лапами в плечи царевичу и навалилось. Почувствовал Шавкат, что чудовище вот-вот его раздавит. Конь это тоже почуял, уши навострил, заржал и галопом пустился. Собрал царевич все силы, ухватился обеими руками за чудовище да как грохнет его с коня наземь. Завизжало оно и убежало.

– «Ну, – подумал царевич, – избавился от страшилища, наконец», – и поспешил дальше. Не успел он далеко отъехать – слышит, за спиной шум. Повернул коня Шавкат, посмотрел, летит пыль столбом, целая толпа таких чудовищ валит. – «Что же делать?» – подумал юноша. Ускакать – догонят. Бегают уж больно быстро. А не ускачу, может быть, как-нибудь справлюсь. Поскакал он навстречу чудовищам, а их с сотню набралось. Окружили они его, дорогу ему загородили. Так они три дня и три ночи вокруг него стояли. Наконец выхватил Шавкат саблю, коня разогнал и помчался на чудовищ, схватился с ними, многих порубил и дорогу себе проложил. Еще много раз на своем пути Шавкат сражался с дикими чудовищами.

Уже целый месяц был он в дороге. И вода в бурдюке уже кончилась. Днем жарко в пустыне, как в котле раскаленном.

Не выдержал конь, пал. Ничего не поделаешь – пошел Шавкат пешком. Шел, шел, еще пятнадцать дней минуло. Вдруг ночью послышались ему голоса. Оглянулся царевич, прислушался – со всех сторон какой-то щебет доносится, все слышней и слышней. Страх царевича охватил, он на песчаный бугор поднялся. Видит – змеи ползут. Подождал царевич рассвета и, чуть заря занялась, двинулся в путь. Сколько уж дней был он в дороге, а пустыне все конца-края нет. «Что же будет со мной? – думает Шавкат. Выберусь я когда-нибудь из этой пустыни или погибать здесь придется.

Еще несколько дней он прошел, видит; вдали что-то чернеет. Подошел царевич поближе, а там деревья, родник из земли бьет, большой арык начинается. Деревья ветви раскинули, кругом тень. Кинулся царевич к ручью, да сил не хватило до воды добраться, наземь свалился. Полежал немного, в себя пришел, с трудом до воды дотянулся, от радости слезы потекли. Вдоволь Шавкат воды напился и тут же уснул. Наутро встал, посмотрел на себя в воду, видит похудел он совсем, одежда обтрепалась, запылилась. Шавкат умылся. Ногам своим измученным отдых дал.

Пять-шесть дней отдыхал Шавкат у источника. Вдруг погода изменилась. Появилась на небе черная туча, и земля почернела, Показались вдали четыре вихря-смерча. И неслись они прямо туда, где царевич на отдых расположился. Ближе вихри подлетели и рассеялись, а из них четыре дива вышли, да такие высокие, что до тучи головой доставали, а носы у них длиной с минарет были. Со страха Шавкат на дерево залез, обхватил ветку руками, притаился в густой листве.

Дивы уселись и завели разговор. Старший див обратился к младшим:

– Братья, надо нам все-таки договориться.

Другой див ему возразил:

– Договориться нам очень трудно будет.

– Почему?

– Когда я это себе хочу взять, ты говоришь: «Нет, это мое!» А они тоже говорят: «Нет, это наше!» Так мы век спорить будем. Как же мы сможем договориться?

Тогда старший див решил: – Ну, раз мы сами договориться не можем, надо нам какого-нибудь справедливого позвать. Он не будет слушать, что каждый из нас говорит, а пусть или жребий бросит или одному из нас скажет: «Это тебе», или другому из нас – «Это тебе». И все должны с ним согласиться.

Понравилось это предложение другим дивам.

– Где только мы найдем такого справедливого человека? – задумались дивы.

Старший див сказал:

• Предыдущая
• 93/146
• Следующая