Своими руками - Данилов Алексей - Страница 23

• Предыдущая
• 23/31
• Следующая

— А вот ты как, не завидуешь ему? — спросил Николай Сергеевич.

— Завидую, — буркнул Илья.

— Ему многие завидуют. А чем человек взял свою славу? Трудом, Илюша. Честным трудом! Да-да! — ответил он на стук в дверь. — Войдите.

— У вас не заседание? — спросил Фёдор Михайлович, остановясь в двери.

— Нет, нет. Проходи, дорогой.

— Здравствуйте. — Фёдор Михайлович шагнул к столу, протянул руку Илье, подошёл к директору. — Что не заходишь? Чайку со сливками погоняли бы.

— Будет время, — ответил Николай Сергеевич, — на чаёк загляну. Как с молоком, с делами?

— А знаешь, начало хорошее. Удои выравниваются. Тревога была напрасная. Известно ведь, что с переходом на стойловый период, на зимний корм, у животных перестраивается организм, соответственно и с молоком колебания, Ну, а теперь о нашем деле.

— Надеюсь, не секретном? — спросил Николай Сергеевич.

Илья, подав руку Фёдору Михайловичу, остался стоять, насторожился на разговор о «несекретном».

— Илюша знает, о чём пойдёт речь. Мы с ним вчера об этом беседовали, — ответил Фёдор Михайлович.

— За чайком со сливками? — поддел теперь Князева и Николай Сергеевич.

— Был и чаёк, и сливки, и творожок со сметанкой.

— Да, теперь ясно, — глядя на Илюшку, проговорил директор. — Какие-нибудь новые идеи пришли в голову?

— А пришли, — ответил Фёдор Михайлович. — Мы решили… Ты, дорогой друг, только не пугайся. Это дело тебе, твоей успеваемости не повредит. Мы решили организовать кружок дояров…

— Что, что? — закричал испуганно Николай Сергеевич, обхватил голову, закрыв ладонями уши, и заходил по кабинету. — Ты решил окончательно погубить меня.

— Да послушай, отчаянная голова! — взмолился Фёдор Михайлович. — Не кипятись. Я объясню тебе, в чём дело, почему у Илюши срыв получился. Мне стало известно…

— А что мне от твоих знаний? Мне пятёрки нужны в журнал, а не объяснения за каждую двойку. Вы попили чайку со сливками, о кружках переговорили, а моему ученику двойки в журнал посыпались. Докатиться до такого… — Николай Сергеевич гневно взглянул на Илью. — Сидеть! — приказал он. — Сидеть и слушать!

— Не клокочи, Сергеич, — вмешался Фёдор Михайлович. — У него дело действительно серьёзное. Не вечный же он двоечник. Я от своей Аньки знаю. Они вроде за одной партой сидят.

— Ну, что там у него ещё за серьёзные дела? У бездельника серьёзные дела, — смягчился Николай Сергеевич.

— Видишь ли, дорогой, его батька решил продать корову. А Илюшке жалко, не хочет он оставаться бескоровным. Выхаживал её с телёнка — порода хорошая: от моей коровы потомство. Мальчуган переживал — отсюда и двойки.

— Они что, бедствуют, что корову продают, или более важная причина? — спросил Николай Сергеевич.

— Причина сверхважная. Видите ли, Вера Семёновна их настраивает на магазин, рекомендует переходить на городской образ жизни, — пояснил Фёдор Михайлович.

— И тут Вера Семёновна. — Николай Сергеевич зло махнул рукой, обратился к Фёдору Михайловичу: — Откуда вы такого работника выкопали? Ты знаешь, что она у меня организует кружок собаководства?

— Что ты говоришь? — удивился Фёдор Михайлович. — То-то моя Анька спрашивает у меня книжечек про собак, но не сказала зачем.

— Будем разводить собак. Вы не подсчитывали, сколько их у нас сейчас по селу?

— Много. А считать и в голову не приходило, — ответил Фёдор Михайлович. — Тявкают, брешут — и ладно.

— А я прикинул, — сказал Николай Сергеевич. — На каждого хозяина приходится по полторы собаки. Это же достижение в хозяйстве. А научимся разводить — удвоим или утроим поголовье, как крупного рогатого скота.

— Собака тоже дело хорошее, друг человека, предана ему, дом сторожит, сад. Но и корова не враг человеку. Так вот, дорогой Николай Сергеевич, пусть Вера Семёновна занимается собачьими науками, а я буду учить ребят своему делу. Надеюсь, они охотно пойдут в мой кружок. Правда, Илюша?

— Правда! — радостно отчеканил Илья, встав, словно за партой. — Я первый запишусь, и Васька Трутнёв пойдёт…

— А с учёным псом по улице прогуляться вечерком нет желания? — спросил Николай Сергеевич. — Вера Семёновна будет учить разводить породистых собак, не простых дворняг.

— Когда тут гулять? Просто так побегать некогда, — зачастил Илья.

— Вам забота — побегать, а на меня Вера Семёновна грозилась сочинить жалобу, что я против служебного собаководства. Понимаете, слу-жеб-ного! И сочинит, и пошлёт, если ещё не отправила… Да ладно с Семёновной и с её собаководством. Ты, Илюша, можешь идти на урок… Хотя… минуточку. Надо тебе охранную грамоту выдать.

Николай Сергеевич взял лист бумаги и написал:

— Пусть положат в журнал. До понедельника, надеюсь, ты подтянешься. И впредь не распускать нюни. Если что не так, заходи ко мне. Свободен.

Николай Сергеевич переставил к столу свободный стул, сел на него и показал депутату на кресло:

— Садись, Михалыч, поговорим. Есть серьёзное дельце.

— О дровах? — спросил Фёдор Михайлович.

Илье очень не хотелось уходить из директорского кабинета. Послушать бы их серьёзный разговор, а то живёшь и настоящего слова не слышишь, только и оговаривают: «Ты ещё мал взрослые разговоры слушать» или: «Любопытной Варваре в дверях нос оторвали». Но надо было возвращаться в класс, если приказано.

Корову продать было решено окончательно. Отец-Лапшин сводил её на весы, взвесил. Вера Семёновна подсчитала барыши: сколько за неё дадут денег, если она пойдёт на сдачу через Заготскот, и сколько следует просить у частных покупателей. После работы она зашла по пути к Лапшиным, принесла вина.

Илюшка усиленно учил запущенные уроки и новые. Мать была на работе. Сестра где-то болталась. Отец уже пришёл с работы, сидел у телевизора.

— В этом доме гостей принято принимать или как? — спросила гостья, переступая порог.

Илюшка ни разу не слышал, чтобы Вера Семёновна постучалась в дверь. Такая у неё была привычка — заставать хозяев врасплох. Деревенские бабки и то долго нарочно громко топчутся на крыльце, шаркают ногами, а иная покашляет или поговорит сама с собой, потом дверью сенной хлопнет и поскребёт избяную дверь, будто не находит скобку. Он ходил со своей бабушкой в чужие дома — рванётся, бывало, с ходу к двери, а она его за полу: повремени, дай людям перед гостем оправиться, красоту навести.

— Верочка! — обрадовался отец. — Заходи, душа! Заходи, ласточка наша весенняя.

Илью от отцовского заискивания передёрнуло. Если бы отец знал всё про эту ласточку…

— А у нас что-то есть такое, чего не у всех найдёшь, — пропела гостья, поставила на стол сумку и плюхнулась на стул, глухо заскрипевший под ней. Она сразу закурила, сунула спичку в вазу со старыми цветами, которые давно пора было выбросить, но Илюшка назло не выбрасывал. Матери не до этого было, а Ленке с отцом в голову не приходило, глаза не замечали и носы не чувствовали, что из вазы несёт давно протухшей водой и окурками. Следом за брошенной спичкой Вера Семёновна стала стряхивать в вазу пепел.

— Так какие на горизонте, Лёшенька, новости? Здравствуй, Илюшенька, — бросила она Илье. — Говорят, взвешивал корову? Посчитаем, посчитаем…

Илья суматошно отправился убираться по хозяйству, сыпанул птице корму, задал корове с овцами сена и принёс в избу дров на утреннюю топку, наносил воды. Возвращаться в избу не хотелось. Вера Семёновна без конца курила, и вонь от её сигарет была для него невыносима. Но надо было ещё много учить уроков, ведь не на всю жизнь дал ему защитную грамоту директор школы. По геометрии двойку он исправил и получил четвёрку за новый урок. С геометрией у него ладилось. Хуже было с литературой и русским языком. Немецкий шёл легче.

Отец уже пировал с Верой Семёновной, по-прежнему ссыпавшей табачные искры в цветочную вазу.

• Предыдущая
• 23/31
• Следующая