Своими руками - Данилов Алексей - Страница 8

• Предыдущая
• 8/31
• Следующая

Я расстался с ребятами на перекрёстке лесных дорог. Корзины наши были переполнены рыжиками. Я считал, что не за здорово живёшь узнал грибные места. Во-первых, я разрешил ребячий спор, во-вторых, рассказал им, хотя и не полностью, о почётном звании: ветеринар.

Это было давным-давно, когда в России были богатые помещики.

В богатстве своём они могли позволить себе любые причуды, недоступные беднякам. Вот один из случаев, о котором я услыхал ещё в детстве от старика, прослужившего у богача помещика долгие свои годы. Рассказ этот, как я помню, начинался так.

Много их, богатых чудаков, живало на нашей земле. Один на собаках с ума сходил. Разведёт псарню: и гончие у него, и борзые, и легавые, и пойнтеры с сеттерами, и лайки, и таксы. Свора тебе на волка, свора на медведя, на барсука, на вальдшнепа с бекасом, на белку с тетеревом. День прокормить все псарни с псарями — телка хорошего подавай. Другой дерева невиданные выписывал, вместо хлеба на земле сажал, тень наводил; третий музыками болел, театры строил; тот с лошадьми занимался. А мой барин молочным делом заболел. Всё был барин как барин, пока за границу в Швейцарию не съездил. А там говорит как-то мне: «Погляди, Яков, направо и налево и скажи мне, что ты там видишь». Поглядел я на все стороны и говорю ему: «Вижу, барин, коровок. Коровки на травах пасутся. Невелика невидаль. Ваше стадо, барин, побольше будет». — «Ничего ты, Яков, не увидал. Слеп ты и неразумен. Смотри ещё да не льсти мне ответом».

Повертел я головой, будто и не рассмотрел всё разом, а опять главного не говорю, но речь веду: «Вижу, барин, луга у них травянисты и коровёнки смирны, без пастуха кормятся». — «Коровёнки, говоришь?» — спрашивает барин. «Коровёнки, — твержу ему. — Без пастуха. У нас этого нет». — «Ну, ещё разок погляди, Яков. И не скажешь истины — эко я по твоей спине кучерским кнутовищем прогуляюсь».

Не всяк холоп лыком бывал шит. Иной барин сам слеп да глух, а холоп его видит и слышит за двух. Вздохнул я, не хотелось мне болячку барина трогать. Наслышан был от него, что коровёнки в его стаде только корм переводят, а маслом с сырами не кормят и на мясо худы. «Не обессудь, барин, слугу твоего верного. Знамо мне, что усмотрел ты в коровах тутошних. Ростом велики они, и вымена под ними ведёрные». — «То-то же, Яков. Вот и будем мы с тобой такую породу приобретать. Удивим соседей и обогатим наш край российский доброй скотиной». — «Как знать-стать, барин, — отвечаю ему. — Денег, поди, больших будет стоить. На ветер бы они не пошли». — «Молчи, Яков. Я вот закрыл глаза и вижу этих коров на своих лугах, в своих ворках[1] и коровниках. И тяжёлыми вёдрами бабы молоко от них носят. Реками молоко льётся. Маслом подвалы заполнены. Лабазы сыров под навесами. И сам царь шлёт провизоров[2] своих. И от купцов отбою нет». — «Загадывал, барин, мужик один поймать зайца, шкурку содрать с него и продать на базаре, на деньги купить курочку, дождаться от неё яичко, а от яичка цыплёночка да ещё цыплёночка. Разбогател мужик на словах. Зайца он не поймал, шкурки не содрал, курочку не купил, беден до сей поры». — «Я же не бедняк, Яков. Я поеду в банк, возьму деньги и куплю на них этих коров, а дальше всё пойдёт само собой. Молись за удачу нашу, Яков».

Свернули мы к фермам ихним, нашли хозяина, и мой барин торг зачал. Лопочут они чужим языком, долго лопотали — долопотались, вижу. Вино пили, а потом строения смотреть пошли и работника лошадь запрягать послали, на коров смотреть поехали. Вернулся мой барин довольнёшенек. Со мной будто бы с братом родным обходится. А я гляжу на их жизнь, и сомнение меня берёт, что скотина ихняя приживётся в наших краях. Сказал барину: «Сдаётся мне, барин, впросак мы попадём с нашей покупкой». — «Почему так думаешь, Яков?» — спрашивает он. «А языка нашего русского они не разумеют, обхождения нашего не поймут, голодать будут», — хитрю перед ним. Барин рассмеялся и ответил: «Глуп ты, Яков. С какими людьми большими ты при мне виделся, разговоры умные слушал, а умом не вырос». — «Ум, барин, не словом сказывается — делом, и не для показу он даётся, а на дело». Посмеялся барин над моими словами, философом меня обругал и на своём дело оставил.

Обернулись мы из-за границ — и коровушки швицкие за нами в имение прибыли. Барин рад. А я взглянул — коровки за дорогу исхудали заметно. Вымя под ними мешком болтается. Зашумел наш барин на скотников: корму срочным делом задавать велел гостьям дорогим, пойло подносить. Те в суматохе великой мечутся, а коровы подняли головы, раздувают ноздри, воздух улавливают, смотрят по сторонам и ревут на всю округу — ни на корм не смотрят, ни к пойлу губы не тянут.

«Привыкнут, — утешается барин. — После дальней дороги и человека смаривает, на еду не тянет. Будет у нас швицкая порода жить».

Слова барина сбылись. Швицкая порода утвердилась, только год от году мельчать она стала да и поборолась нашей великорусской. Скотники на барском дворе народ пройдошный был, всё норовили поменьше поработать да побольше поесть. С чего свои-то породы худы бывали? По нерадивости. Всякая скотина уход тёплый любит да ласку материнскую. Говорится же про лошадку: «Не гони коня кнутом, а гони овсом». И на коровку присловье было: «Не дои Бурёнку под батогом, а дои под стогом».

Увидал мой барин свою промашку, кинулся в Москву, книжек добрый воз понаскупал и читать засел. А когда начитался, объявил: «Едем, Яков, опять в Швейцарию за симменталками. Есть там кантон Берн, там-то мы и найдём этих симменталок. Скотников я новых для них поставлю. Должны будем развести у нас настоящую коровью породу». — «Ой ли, барин, — отвечаю ему, — только ли в скотниках дело? Может, им клевера наши не по зубам, а солому они там и во сне не видали». — «Не отговаривай, Яков, господина своего в добрых намерениях. Сказано — едем в Берн, значит, едем!»

Откупил мой барин и симменталок. Загляденье, а не коровы. Сколько прожил, а они всё перед глазами моими стоят. Словом, красоты их и не передашь. У барина моего ровно крылья выросли. Соседей забыл, в дворянство ни ногой, с гостями краток, вина пить бросил. Глаз не спускает со своего стада. Сам за пастуха, и ветеринара выписал умного, при себе постоянно держит. Наладил с симменталками, заказы ему пошли. Казалось, веди дело, а он опять мне: «Едем, Яков, в Англию за шортгорнской коровой. Мясо будем производить». Показал он мне эту самую шортгорнку — я ахнул: «Не прокормить, барин, нам такую гору. — Припомнил ему: — Швицкие-то видал, по каким травам гуляли да горную водицу пили, а наши корм-пойло не по заграничному брюху». — «Заведём новый скот, и корма новые вырастим, Яков», — обрезает меня барин и везёт за тридевять земель в аглицкий Дургам к братьям Коллингам.

Скажу вам, что всякое дело может стать человеку болезнью, азартом какая зовётся. Возьми хоть любую птицу: гуся, курицу, утку с индюшкой; свиньями увлекись, овцами, лошадьми — верно, в азарт войдёшь. А азарт к добру в любом деле может помехой стать, осмотрительность при нём теряется. Вот и тут было: братья Коллинги приняли нас учтиво, да за коровок по двадцать тысяч нашенскими рублями запросили, а быки и под сорок за голову.

«Рискованно, — говорю, — барин, деньгу такую бросать. Погодить стоило бы». Барин мне в ответ: «Яков, нам вернуть эти деньги — что раз плюнуть. Ты своими глазами видал на весах годовалого телка, сам на тридцать пять пудов гири ставил. Считай, какие деньги в год можно будет брать: лопатой греби». — «Лопат, барин, не наготовиться будет. Стачиваются они об деньги скоро». — «Молчи, Яков!» — сладко закончил барин разговор и ударил по рукам с англикашками. И хоть бы поторговался, дипломацию проявил, как наш великий князь Горчаков дела с ними вёл. Нет же, сам их руки золотом засыпал и ещё мне шепнул: «За такой товар торговаться — божий гнев на себя вызывать».

• Предыдущая
• 8/31
• Следующая