Право писать. Приглашение и приобщение к писательской жизни - Кэмерон Джулия - Страница 13

И как же пойти глубже? Когда пишем регулярно и размеренно, стремимся примечать детали. Сосредоточиваемся на прокладывании пути, а промежуточно следим за дыханием. «Замечаем» пришедшее в голову точное слово. Применяем найденное – и «замечаем» следующее. Наша задача – прислушиваться, наблюдать за тем, что приходит, и записывать.

Я люблю писать по утрам, но сегодня, в День матери, за письменным столом я провела полдня. За окном моего кабинета настойчиво щебечут птицы – а сейчас вдруг перестали. На невысоком дереве свила гнездо сорока. Оно такое большое и неустойчивое, что в грозу я за него беспокоюсь. А потом напоминаю себе: «Сороки знают, как лучше. Они заняты своим делом».

Дашь себе писать – тоже узнаешь, как лучше. Мы знаем, как лучше писать, потому что заняты своим делом. Чем больше им занимаемся, тем более «своим» это дело становится – и тем проще дается: как и забивать гвоздь проще, если возиться с этим чаще, чем по праздникам, когда нужно что-нибудь починить.

Многие привыкли писать только в порядке починки чего-нибудь. Мы «чиним» себя, подчиняясь бумаге (по-моему, я тут «вписалась» в поворот) – выплескиваем на страницу острую боль и смотрим, можем ли выразить сильные переживания: гнев, страсть, негодование, удивление, любовь – в особенности любовь. Любовные письма существуют как отдельный жанр именно потому, что эмоции заставляют нас писать. «Не знаю, как тебе сказать», – пишем мы…

Но ведь знаем же, как. Узнаем, если дадим себе узнать. Если позволим себе приглядеться.

Приглядеться в писательстве означает взять нечто общее и присмотреться к нему поближе. «Я нормально отношусь к этому» превращается в «Мне это не очень-то нравится, но и не могу сказать, что совсем не нравится. Я разочарован и не хочу больше вмешиваться. Попахивает унынием, хотя, надеюсь, это пройдет».

Иногда, или даже часто, приметчивость – это просто факты. «Лошадь» превращается в «маленькую гнедую лошадку с белой звездой и легким хвостом». Каждый факт добавляет достоверности. Читатель верит нам, потому что мы делимся с ним множеством подробностей – он же смотрит нашими глазами.

Бывает и чувственная приметчивость. «Жарко» или «холодно». «Светло» или «темно». «Аромат» или «зловоние». Наши чувства дают читателю «почувствовать» то, о чем мы пишем.

Иногда приметчивость бывает тоновой. Комната «элегантная» или «уютная». Голос любимого «теплый» или «отстраненный». Небо «просторное» – или «гнетущее».

Бывает, приметчивость – в глаголах. Лодка «режет» воду или «скользит» по ней. Кот «прыгает» или «набрасывается». Телефон «звонит» или «трезвонит».

Писать – значит делать выбор, и можно сделать его в пользу чего-нибудь общего, потеряв при этом доверие читателя, а можно в пользу чего-нибудь конкретного, и тогда читатель снова поверит нам. Подробности позволяют нам точнее передать, что мы имеем в виду.

Лично мне писать пристально легче, если я представляю себе, что пишу для кого-то определенного, кто хорошо меня понимает. Часто писателям советуют не думать о читателях, но, мне кажется, этому совету затруднительно следовать. Тогда читатель становится чем-то призрачным и бесформенным. А как с этим чем-то общаться? И не жеманность ли – не обращать на это нечто никакого внимания?

Пусть ваш читатель будет живым человеком – возлюбленным, лучшим другом, коллегой, кем-то, кто понимает ваш юмор, и кому нравится, как вы мыслите. Пусть этот кто-то не будет слишком придирчив, пусть он любит жизнь во всех ее красках. Такому понравится ваша приметчивость. Вот и попробуйте писать с точностью – для этого человека. Это поможет вам выражаться целенаправленнее и сосредоточеннее. И поможет сохранить чистоту намерения.

В практике пения многого можно достичь, владея техникой исполнения. Однако нечто неуловимое проявляется, когда певец исполняет «с любовью». Это намерение делает голос таким неуловимо и безошибочно чистым. То же очищение происходит, когда пишем с любовью. Удивительно, но чем более личным, целенаправленным и точным делается ваше письмо, тем доступнее оно читателю.

И хотя мы редко воспринимаем внимание к деталям с этой точки зрения, оно – свобода. Называя вещи своими именами, именно так, как их видим, мы освобождаем свои произведения от недоразумений, двусмысленности, неясности. В основе своей писательское ремесло – это труд любви, а когда мы занимаемся им осознанно, целенаправленно, с душой – на нас нисходит еще и благодать. Мы – а также наши читатели – ощущаем, как сквозь наши творения ведет повествование нечто большее, чем мы сами. И это нечто большее – без кого ни одна птица малая не упадет на землю[15] – побольше нашего умеет ценить приметчивость.

«Бог в деталях», – сказал Людвиг Мис ван дер Роэ[16]. Когда пишем точно, в подробностях, встречаемся не только с самими собой, с собственной истиной, но и с той, на которой держится все искусство и все общение. Мы предстаем перед фактом: какими бы отделенными друг от друга мы себя ни чувствовали, тем не менее мы – Одно целое. Именно это и сообщает нам все, написанное по-настоящему, – подробно, приметчиво.

И хотя мы привыкли думать, что писать – это линейный процесс, письменная речь все-таки очень визуальный вид искусства. Даже если пишем о внутреннем опыте, все равно применяем образность. Именно поэтому запасы образов нужно осознанно и регулярно пополнять. Для этого необходимо сосредоточиться на том, что нас окружает. Эта методика не требует от вас создания высокого искусства или серьезных литературных произведений. Это просто упражнение в умении наблюдать.