Драгоценность, которая была нашей - Декстер Колин - Страница 49

Но ничего, никаких следов.

После того как его нашли в 1873 году, Язык попал и руки перекупщикам, втихую продавших его лондонскому дилеру, который, в свою очередь, перепродал его американцу-коллекционеру, согласившемуся в 1922 году предоставить его для размещения в экспозиции одной из выставок в Филадельфии, что и послужило через шестьдесят пять лет ключом к началу похожего на настоящий детектив поиска, предпринятого Теодором Кемпом из Эшмолеанского музея, человеком, чей труп покоился в настоящий момент в морге Радклиффской клиники. Но человек, согласившийся рассказать главному инспектору Морсу со всеми подробностями, где он стоял и как замахнулся, бросая Язык обратно в реку у Волверкота, этот человек находился, вполне живой и здоровый, в огромном, запутанном комплексе аэропорта Кеннеди. Рядом с ним восседал человек столь необъятных пропорций, что Эдди Стрэттон удивлялся, как только он сможет уместиться в кресле самолета, отлетающего через сорок минут рейсом до Хитроу. Он гадал также и о том, захочет ли тот отстегнуть наручники, врезавшиеся Эдди в правое запястье. Ведь он, Стрэттон, не замышляет ни побега, ни угона самолета во время перелета через Атлантику.

Наступило время для кофе, но казалось, никто этого не заметил.

— Кемпа встретили на вокзале, — продолжал Морс. — Сказали ему что-то, как можно догадываться, убедившее его проехать с водителем до его собственной квартиры на Уотер-Итон-роуд. Возможно, ему сказали, что с его женой стало неожиданно плохо, даже что она скончалась. Возможно, обошлись и менее драматичным предлогом. Там, дома у Кемпа, — это опять мои догадка — разгорелась ссора, во время которой Кемпа ударили по голове, и он растянулся на полу в гостиной, ударившись головой об угол камина, отчего и умер. Поразительно, как трудно бывает иногда убийце прикончить свою жертву. У нас однажды расследовался случай, когда завершить грязное дело не смогли и двадцать три зверских ножевых удара. Но в то же время бывает так легко и просто отнять жизнь у человеческого существа: легкий толчок автомобильного бампера, и велосипедист вылетает из седла, ударяется головой о дорогу и через секунду-другую испускает дух. Вот и у Кемпа оказался тонкий череп, и убить его ничего не стоило. Но тело? Вот тело явилось настоящей проблемой!

Ладно, если убийство произошло около пятнадцати сорока пяти, как я предполагаю, то почему жена Кемпа, Марион, ничего не предпринимает по этому поводу? Ибо мы ни секунды можем не сомневаться, что она находилась там все время. Может быть, причина в том, что она мстительно торжествовала и наслаждалась тем, что ничего не предпринимает, и мнение моего сержанта таково, что она ненавидела мужа почти с такой же силой, как и убийца. Но убить мужа Марион Кемп, по-моему, не могла и уж конечно не смогла бы сдвинуть его тело ни на дюйм. С другой стороны, Кемп отличался худобой, и для большинства из присутствующих здесь, скажем так, людей подвижных и достаточно физически крепких вполне возможно переместить это тело, по крайней мере на незначительное  расстояние. Даже для женщины, если она достаточно крепко скроена.

Скрытый подтекст этого уточнения показался невыносимым для маленькой женщины в первом ряду, она выслушала последние слова инспектора со страдальческим выражением лица.

— Инспектор! Вернее, главный инспектор! Послушайте, как вы только можете допустить мысль, что я, например, могла перетаскивать тело, это же какой-то абсурд! И если вы думаете, что я буду сидеть здесь...

Морс слабо улыбнулся даме, снова занявшей место в первом ряду, даме, которая вряд ли потянула бы на весах больше тридцати — тридцати пяти килограммов.

— Я бы никогда в жизни, миссис Роско, не обвинил вас в этом. Прошу вас, поверьте мне!

Несколько успокоившись, Джанет снова приняла чопорный независимый вид, но Джон Ашенден, сидевший в том же ряду через проход (рядом с доктором Мол), бросил на нее хмурый тревожный взгляд. А Морс продолжал:

— На бетонной площадке за их домом по Уотер-Итон-роуд стояла легкая алюминиевая тележка на резиновом ходу, которой пользовался один из рабочих в первой половине дня. В эту тележку, а точнее, тачку, около семи вечера и положили тело, прикрыли его пластиковыми мешками, забросав их кучей облетевших листьев, под покровом темноты перевезли через деревянный мостик, потом по хорошо протоптанной тропинке через поле до быстрого потока Черуэлла, где тело бесцеремонно спихнули в воду. И, как я уже сказал, — Морс медленно обвел слушателей взглядом, — эту грязную работу проделал один из вас, член вашей группы, мужнина, человек, который не побрезговал сначала раздеть мертвеца, а это пришлось сделать, потому что пролилось много крови, липкой, запачкавшей все крови. Она почти наверняка запачкала и того, кто избавлялся от тела, человека, который за последние десять лет своей жизни, то есть своей трудовой жизни, вполне сжился с подобным неприятным занятием, будучи достаточно компетентным гробовщиком в Америке.

По комнате пробежал вдруг вздох удивления, и Морсу конечно же можно было бы не продолжать. Но он продолжил:

— Да! Мистер Эдди Стрэттон!

— Нет, сэр, этого не может быть!

Раздавшийся с последнего ряда голос заставил всех обернуться, хотя уже к этому дню всем был знаком мягкий выговор Фила Олдрича.

— У вас, сэр, есть мои показании, а также показании Эдди, что...

— Мистер Олдрич! Я вас хорошо понял и сейчас поясню. Но сначала давайте ненадолго вернемся к Стрэттону. Он стал второразрядным гробовщиком и специализировался на косметической обработке мертвых тел, «украшении», позвольте мне так выразиться! — трупов людей, умерших после тяжелых мучений, исказивших их внешность. И он был холостяком. Холостяком он пробыл два с небольшим года, пока не встретил вдову филантропа средней руки и не женится на ней. Брак оказался обыкновенным соединением взаимных интересов, брак по расчету, если хотите. Эдди ходил по магазинам, занимался садом, чинил краны и водопроводные трубы, ухаживал за автомобилем. Лаура — Лаура Стрэттон, как она стала теперь называться, — была более или менее довольна: ее уже не так пугали воры, ее возили дважды в месяц на регулярные консультации с мозольным оператором, — она забыла, что такое заботы  по дому, и могла отдаваться своей двойной страсти — курению сигарет и игре в бридж.

Но их обоих постигло разочарование, когда подошло к концу урегулирование наследства покойного филантропа. Деньги со счетов перекочевали в карманы адвокатов, предметов же искусства действительно оказалось множество, но большая их часть предназначалась для какой-нибудь галереи или коллекции. Получалось, что перспективы хорошо обеспеченного брака таяли на глазах, пока супругам не пришла в голову идея — конечно же Лауре Стрэттон. Волверкотский Язык был застрахован на полмиллиона долларов. Самый безопасный  способ доставить его в Англию — перевезти украшение на себе: мало кто доверит такой предмет почте или курьерской связи, а если кто и решится рискнуть, то страховка обойдется в фантастическую сумму и будет практически запредельной. Поэтому Стрэттоны взяли драгоценность с собой, а затем сделали все, чтобы ее украли. Таков был их план. Причиной того, что этот план столь печальным образом сорвался, является исключительно несвоевременная смерть Лауры Стрэттон, однако нам не суждено узнать, чем была она вызвана — возбуждением, угрызениями совести или еще чем-нибудь другим. План заключался в том — и, нужно сказать, совершенно простой план, — что Язык должен был быть украден сразу же после того, как Лаура водворится в своем номере в «Рэндольфе». Ей необходимо было так разохаться по поводу своих больных ног, чтобы без труда оказаться во главе очереди за ключами от комнаты, естественно, конечно, только после миссис Роско!