Драгоценность, которая была нашей - Декстер Колин - Страница 8

— Миссис Уильямс?

— Джин с тоником, это было бы чудесно.

— Джин с тоником для дамы, Льюис... Лед?

— Зачем портить хорошую вещь, инспектор?

— А все равно здесь нет льда, —  буркнул Льюис.

— Послушайте, — начала Шейла Уильямс. — Собственно говоря, не я отвечаю за группу. На мне лежит контакт с группой и организация лекторов, ну и вообще... А руководитель группы Джон Ашенден.

Но Морс не проявил никакого интереса к деятельности Ашендена.

— Миссис Уильямс, я намереваюсь опросить каждого из членов группы о том, чем они занимались между половиной пятого и четвертью шестого, то есть с момента, когда мистер Стрэттон в последний раз видел жену, до момента, когда он вернулся с прогулки с... э... миссис Браун...

Льюису показалось, что, когда Шейла выплеснула в горло остатки джипа с тоником, в глазах у нее, мелькнуло что-то похожее на улыбку, но Морс в это время повернулся к стене и самым внимательным образом изучал фотографию Генри Тонта (XIX век), на которой были запечатлены телеги, вывозящие пиво с пивоварни, и в его последних словах, очень возможно, и не было никакого намека.

— Не сомневаюсь, все с удовольствием помогут вам, инспектор, но они пока что в полном неведении...

— Что ж... может, подождем еще немного? После ужина? Но не позже. Мне бы не хотелось, чтобы сержант Льюис поздно лег спать. Еще, миссис Уильямс?

— Простите... Я так...

— Ничего, ничего...

— Тогда повторите еще раз, сержант. Только, пожалуйста, поменьше тоника.

Брови Льюиса поднялись на целый сантиметр.

— А вам, сэр?

— Нет, благодарю, Льюис. Я же на службе.

Брови Льюиса поднялись еще выше, когда он принял от Шейлы пустой стакан.

Как выяснили Морс с Льюисом, этот тур был весьма и весьма дорогостоящим. Многие его участники уже бывали в Англии (впрочем, не все), и большинство из них оказались достаточно состоятельными, чтобы позволить себе приехать сюда снова через непродолжительное время, невзирая на курс фунта. Верно, теперь одна из них сделать этого не сможет... Да, Шейла Уильямс имеет представление, что такое Волверкотский Язык, но конечно же настоящим авторитетом в этом вопросе считается доктор Кемп. Насколько помнится, первый муж Лауры Стрэттон, торговец недвижимостью в Калифорнии и заядлый коллекционер, однажды обнаружил, что у него хранится редкостный предмет древнего искусства, отделанный драгоценными камнями. Установив его происхождение, он завещал старинную вещь Эшмолеанскому музею, а через два года умер. О да, она видела этот предмет десяток раз, но только на цветных фотографиях, с которых даже сделала эскиз для графического монтажа целого предмета, пряжки и языка. В общем-то тот рисунок в красках, который сейчас можно видеть в музейной экспозиции Эшмолеана, тоже выполнен ею. Подумать только, как хорошо, что существует этот рисунок, что бы теперь ни случилось, люди будут знать, как выглядела волверкотская реликвия. Она нисколько не сомневается, что полиции обязательно найдет Язык, но все же...

— Можете быть уверены, мадам, мы сделаем все, что в наших силах, — вставил Льюис, хотя в голосе у него не слышалось особого оптимизма.

— Сам Язык? Об этом, конечно, лучше поинтересоваться у Кемпа. Но она конечно же может описать, как он выглядит. Треугольной формы, приблизительно три дюйма длиной и два дюйма шириной у основания, тусклого грязновато-коричневого цвета (золото!), первоначально с тремя рубинами, по одному в каждом углу треугольника, но сейчас, остался только один, в самой узкой оконечности всей вещи. Величайшее, уникальнейшее значение этого предмета заключается в том, что он подходит (абсолютно!) к золотой пряжке, найденной при археологических раскопках у деревни Волверкот в начале тридцатых годов и с 1947 года являющейся гордостью эшмолеанской коллекции, как свидетельство (до той поры неизвестное) высокого уровня золотых дел мастеров конца восьмого века новой эры. Лаура Стрэттон (как Шейла узнала от Джона Ашендена) привезла реликвию, она лежала в бархатной коробочке, которую Лаура носила с собой в сумочке: она не решилась доверить ее трансатлантической почте, туристическому агентству и самым безопасным сейфам. Самое интересное это то, что Лаура в той же сумочке носила нитку искусственного  жемчуга, которую надевала к вечернему платью. Ни малейшего представления, имелись ли там какие-нибудь другие драгоценности, у Шейлы не было. Однако она высказала мысль, что по ее личному опыту последнего времени, а также вопреки недавнему укреплению фунта стерлингов, некоторые из американцев не имеют должного представления о реальном достоинстве английской валюты, находящейся в их кошельках или карманах. Она бы нисколько не удивилась, если бы у любого члена группы там лежало несколько купюр по десять, двадцать и даже пятьдесят фунтов, это  же богатые калифорнийцы. Так что случайный вор мог бы быть приятно удивлен, найдя такую сумму? Но мистер Стрэттон, вернее Эдди Стрэттон, знает лучше, не проще ли спросить его? Верно?

Шейла уставилась большими меланхоличными глазами на  Морса, и Льюис на какое-то мгновение испугался, не загипнотизировала ли она его начальника. Поэтому он решил сделать полезный вклад в прояснение обстановки:

— Значит, миссис Уильямс, вы говорите, что группа вряд ни будет против, если я стану выяснять, где они находились между половиной пятого и четвертью шестого? И не будете ли вы любезны сказать нам, где находились вы?

Эффект, произведенный таким невинным вопросом, оказался совершенно неожиданным и мелодраматическим. Шейла Уильямс поставила пустой стакан на стол перед собой и разразилась слезами. Морс уничтожающе посмотрел на подчиненного, словно тот одновременно нарушил все правила дипломатии, этикета и устав вольных каменщиков.

Но сам Морс не растерялся, он повелительно кивнул Льюису на пустой стакан, и Льюис проворно плеснул щедрую порцию «Гордонса», слегка только сдобрив его капелькой тоника.

Внезапно, вызывающе взглянув на полицейских, Шейла выпрямилась в кресле, постаралась уловить момент не очень уверенного равновесия и одним духом хватанула предложенную смесь, чем вызвала тайный восторг Морса. Сказала же она лишь несколько слов:

— Спросите доктора Кемпа, он объяснит!

Когда она ушла, сопровождаемая в лучших джентльменских традициях сержантом Льюисом, и с его помощью без потерь выбралась из коридора, Морс быстро открыл буфет, налил себе добрую порцию «Гленфидича», посмаковал изрядный глоток божественного напитка, затем поместил стакан в стратегически безупречное место, на полку, где его не мог увидеть никто из входящих в кабинет. Включая сержанта Льюиса.

Как это ни странно, но и сержант Льюис, и инспектор Морс прошли мимо того очевидного факта, что Шейла Уильямс так и не ответила на единственный существенный вопрос, который был ей задан.

Столь удивительно воздействуют слезы любой женщины.

Позже Джон Ашенден вспомнил в точности, что он делал в те сорок пять минут, о которых говорил Морс...

Без четверти пять он вышел из «Рэндольфа», перешел Брод-стрит, миновал памятник Мученикам. Солнце больше не играло на желтоватых камнях мостовой, наступавший вечер становился все прохладнее, и Ашенден надел легкий плащ. Он быстро прошел вдоль фасада Бейллиола, оставил позади большие ворота Тринити, книжный магазин и теперь остановился, ожидая зеленого сигнала светофора, чтобы перейти Холиуелл-стрит. Здесь он увидел их, стоящими перед зданием Шелдониана, он держал ее под руку, по-видимому, оба ничего не замечали вокруг и были заняты только друг другом. Прибавив  шагу, Ашенден прошел мимо «Кингс-Армс», музыкального салона «Холиуелл», Нью-колледжа и оказался на Лонгуолл-стрит. Здесь Ашенден повернул налево и через деревянную калитку вошел на Холиуеллское кладбище, где под каменными плитами и крестами — сколько же там кельтских крестов! — упокоились останки выдающихся оксфордцев, заполнивших немного запущенные, но никогда не заброшенные акры владений мертвых. Вьющаяся среди травы тропинка привела его к деревянной скамейке, над которой к большому тису проволокой была прикручена доска с планом кладбища, где номерами были помечены самые знаменитые памятники: