Пан Володыёвский - Сенкевич Генрик - Страница 10
- Предыдущая
- 10/125
- Следующая
И до самого утра гудело веселье.
На другой день пан гетман прислал Володыёвскому дорогой подарок — буланого жеребца благородной испанской породы.
ГЛАВА VI
Кетлинг с Володыёвским поклялись друг другу, если только будет случай, стремя о стремя ездить, у одного костра греться, одно седло под головы подкладывать.
Но не прошло и недели со дня встречи, как случай их разлучил. Из Курляндии прибыл гонец с вестью, что Гасслинг, который молодого шотландца усыновил и своим наследником сделал, вдруг неожиданно заболел и желает видеть приемного сына. Рыцарь немедля верхом отправился в путь.
Перед отъездом он попросил пана Заглобу и Володыёвского лишь об одном: чтобы они не чинились, дом его считали своим и гостили, пока не наскучит.
— Может, и Скшетуские пожалуют, — говорил он. — К выборам сам он прибудет наверняка, да хоть бы и со всеми чадами, милости прошу ко мне. У меня родни нет, но вы мне как братья родные.
Особенно радовался приглашению пан Заглоба: привольно было ему у Кетлинга, но и Володыёвекому гостеприимство оказалось не лишним.
Скшетуские так и не приехали, но о своем прибытии сообщила сестра пана Володыёвского, та, что была замужем за паном Маковецким,[18] стольником латычёвским. Она прислала на гетманский двор человека спросить, не видел ли кто маленького рыцаря. Ему тотчас указали на дом Кетлинга.
Володыёвский был рад этой вести; с тех пор как они виделись с сестрой, минули годы, и, узнав, что, не найдя иного пристанища, она остановилась в Рыбаках, в убогой лачуге, пан Михал тотчас же поспешил за ней — пригласить ее в Кетлинговы хоромы.
Уже стемнело, когда он вошел в дом, но, хотя в горнице были еще две женщины, он тотчас же узнал сестру: супруга стольника была маленькая, кругленькая, словно клубок пряжи.
И она его узнала тотчас. Они кинулись друг другу в объятья и долго не могли вымолвить ни слова. Она почувствовала, как по лицу ее текут его теплые слезы, и он ощутил тепло ее слез; а барышни все это время стояли неподвижно, прямехонькие, как две свечки, наблюдая за чужой радостью.
Наконец пани Маковецкая, первой обретя дар речи, громко заговорила тоненьким, пронзительным голоском:
— Столько лет! Столько лет! Помоги тебе боже, любимый брат! Как только узнала я о твоем несчастье, не выдержала, сорвалась с места. И муж меня не удерживал, потому что от Буджака жди беды… Да и про белгородских татар ходят слухи. И, наверное, скоро на дорогах станет черным-черно — вот и сейчас птицы слетелись со всех сторон, а так всегда перед набегом бывает. Боже тебе помоги, любимый брат! Золотой мой! Единственный! Муж к выборам приедет и сказал так: «Забирай девок и езжай немедля. Михала, говорит, в час скорби обогреешь, от татар, говорит, искать прибежище надо, того и гляди, пожар разгорится, словом, одно к одному. Подыщи жилье там поприличнее, чтоб было нам где остановиться». Он вместе с земляками на дорогах врагов караулит. Войска мало. У нас всегда так. Михал, брат мой любимый! Подойди-ка к окну, хочу я на тебя поглядеть. Вон ведь как с лица спал, да ведь горе не красит. Хорошо было мужу на Руси говорить: найди постоялый двор! А тут нигде ничего: мы сами в халупе. Еле три охапки соломы для постелей наскребли.
— Разреши, сестра!.. — вставил было маленький рыцарь.
Но сестра все не разрешала и тарахтела как мельница:
— Тут мы остановились, больше-то и места не было. Хозяева глядят волком. Кто знает, что за люди. Правда, и у нас четверо дворовых, ребята надежные, да и мы не из пугливых, в наших краях в груди у женщины сердце воина бьется, иначе не проживешь. У меня мушкетик имеется, у Баськи два пистолета. Только Кшися оружия не любит… Но город чужой, я бы хотела найти место понадежней.
— Разреши, сестра… — повторил пан Михал.
— А ты где остановился, Михал? Помоги мне жилье подыскать, ты, чай, и в Варшаве как дома.
— Жилье для тебя готово, да такое, что и сенатора со всем двором пригласить не стыдно. Я остановился у моего друга, капитана Кетлинга, и сейчас тебя к нему отвезу.
— Но помни, нас трое, двое слуг и челядинцев четверо. Боже ты мой! Я тебя не представила.
И тотчас же повернулась к барышням:
— Сударыни знают, кто он, а он про вас нет, прошу вас, познакомьтесь, хотя бы в потемках. Даже печь до сих пор не истопили… Это панна Кристина Дрогоёвская, а это панна Барбара Езёрковская. Муж мой их опекун, а они сироты и живут с нами. Столь юным барышням без опеки жить негоже.
Пока пани Маковецкая говорила это, Володыёвский поклонился, как это делают военные, а обе панны, придерживая подол платьев, сделали реверанс, при этом панна Езёрковская тряхнула головой, как жеребенок.
— Едем, пожалуй! — сказал пан Михал. — Пан Заглоба дома остался, он об ужине похлопочет.
— Пан Заглоба? Тот самый знаменитый пан Заглоба? — воскликнула панна Езёрковская.
— Баська, тихо! — одернула ее тетушка. — Боюсь, хлопот с нами много!
— Уж коли пан Заглоба об ужине хлопочет, — отвечал маленький рыцарь, — еды на целый полк хватит. Велите, сударыни, выносить вещи. Я и о телеге позаботился, а шарабан у Кетлинга просторный, все четверо усядемся. И вот что еще — коли слуги не пьяницы, пусть до утра здесь с лошадьми да со всем скарбом остаются, а мы самое нужное прихватим.
— Нечего им оставаться, — сказала хозяйка, — телеги еще не разгружены, запряжем коней — и в дорогу. Баська, распорядись, мигом!
Панна Езёрковская помчалась в сени и скоро, быстрее, чем можно прочесть до конца «Отче наш», вернулась со словами, что все готово.
— Да и пора! — сказал пан Володыёвский.
Через минуту шарабан вез всю четверку в Мокотов. Пани Маковецкая с панной Дрогоёвской устроились на заднем сиденье, а маленький рыцарь сидел спереди, рядом с панной Езёрковской. Было уже темно, лиц он почти не различал.
— Вы, сударыни, бывали в Варшаве? — громко, чтобы заглушить стук колес, спросил он, наклоняясь к панне Дрогоёвской.
— Нет, — отвечала он. Голос у нее был низкий, но приятный и мелодичный. — Мы росли в глуши, ни больших городов, ни людей знатных не видывали.
Сказав это, она слегка склонила головку, как бы давая понять, что к последним относит и пана Володыёвского, чем изрядно ему польстила. «Политичная, однако, особа», — подумал пан Володыёвский, мучительно размышляя, каким бы комплиментом ответить.
— Будь этот город и в десять раз больше, вашей красы ему не затмить, сударыни!
— А вы откуда знаете, сударь, чай, нас и не видно впотьмах? — неожиданно спросила панна Езёрковская.
«Вот зелье!» — подумал пан Володыёвский, но не ответил. Некоторое время они ехали молча, пока панна Езёрковская не обратилась к нему снова:
— Не знаете ли, сударь, довольно ли в конюшнях места, у нас лошадей десяток да еще два жеребеночка.
— Да хоть бы и тридцать, конюшня большая.
А барышня только свистнула в ответ:
— Фью-фью!
— Баська! — начала было свои увещевания тетушка.
— Ага! Баська! Баська! А лошади всю дорогу на ком?
За разговорами незаметно подъехали к усадьбе Кетлинга.
Все окна в честь приезда пани Маковецкой были освещены. Навстречу гостям выбежала прислуга, а впереди всех шествовал пан Заглоба, который, подскочив к экипажу и увидев в нем трех женщин, тотчас же спросил:
— Кто же из вас, сударыни, моя благодетельница и сестра Михала, лучшего моего друга?
— Я, — отвечала супруга стольника.
Заглоба тотчас же припал к ее ручке, повторяя:
— Кланяюсь, низко кланяюсь, благодетельница!
Потом он помог пани Маковецкой вылезти из шарабана и, расшаркиваясь, с большими почестями проводил в дом.
— Разрешите мне, как только переступим порог, еще раз поцеловать ваши ручки, — говорил он ей по дороге.
А тем временем пан Михал помог выбраться из экипажа паннам. Так как шарабан был высокий, а ступеньку в темноте нащупать трудно, он обнял за талию панну Дрогоёвскую, поднял ее и поставил на землю. Она не противилась этому, на мгновенье прижавшись к нему всем телом.
18
Станислав М а к о в е ц к и й, автор использованной Сенкевичем стихотворной «Реляции о Каменце, взятом турками в 1672 году» (ее прозаическая переработка была в 1886 г. издана), был стольником латычёвским и действительно был женат на сестре Ежи Володыёвского Анне.
- Предыдущая
- 10/125
- Следующая