Подарок девушки по вызову - Серегин Михаил Георгиевич - Страница 15

• Предыдущая
• 15/60
• Следующая

— Не я распоряжаюсь в этом доме, Дима. И не я плачу деньги. Церетели не хочет ни малейшей огласки в таком жизненно важном для себя и крайне щекотливом деле. Поэтому он делает все, чтобы максимально обезопасить себя от возможных утечек информации.

— Я в самом деле могу помочь ему? — тупо спросил Кропотин, почти не сознавая, что говорит.

Монахов весело засмеялся.

— Все будет хорошо, — повторил он. — Отдыхай.

Завтра с утра начнем работу.

И вышел из комнаты. Дмитрий остался один.

— Кто бы мог подумать, — пробормотал он, — что я попаду к Церетели в дом затем, чтобы спасти ему жизнь…

— Этот парень знаком с моим братом, — сказал Свиридов Станиславу Перевийченко. — Я даже как-то раз был с ним в «Полишинеле». Кто бы мог подумать, что произойдет такая неприятная встреча?

— Это не тогда ты навешал Дамиру и Винникову? — весело спросил тот.

— Ну да.

— И не жалко теперь тебе его под нож? — осведомился Перевийченко. — Ведь Монахов на нем живого места не оставит.., столько ему заплатил Церетели.

Свиридов индифферентно передернул плечами и отвернулся. Если он видел пристальный взгляд своего шефа, сверкнувший, как выхваченный из ножен клинок, и сразу ставший смертоносно острым и зловещим, то, без сомнения, не стал бы лишний раз поворачиваться к тому спиной…

Когда Кропотин проснулся и открыл глаза, он увидел, что находится уже не в доме Мамуки Шалвовича, а в просторной белой палате, в которой из мебели наличествовало только несколько шкафов вдоль стен, большой сейф в углу с наброшенной на него занавеской да кушетка, на которой, собственно, и лежал Дима.

Не требовалось большого ума догадаться, что это не что иное, как иммунологический центр профессора Михаила Иннокентьевича Монахова.

В палате никого не было. Не было и часов, по которым можно было бы определить время. Кропотин поднялся, чувствуя во всем теле какую-то необыкновенную легкость, и подошел к окну. Если судить по солнцу — а судить по нему можно с большой степенью точности, это же не Уголовный кодекс Российской Федерации, — было где-то в районе девяти утра.

Крепко я спал, подумал Дима.

Скорее всего тут не обошлось без содействия доброго профессора Монахова, наверняка не преминувшего подложить ему какое-нибудь снотворное или транквилизатор в обед, а потом и в ужин.

Дверь открылась, и вошел старый доктор Василий Ипатьевич в сопровождении того самого молодого человека в стильных очках, что так по-джентльменски задержал его на железнодорожной станции. Кажется, его зовут Станиславом, фамилия, соответственно, Перевийченко, раз он имеет честь являться шефом службы безопасности концерна «AJAX Cereteli».

— Пойдем, — коротко и на этот раз без всяких расшаркиваний проговорил он. — Профессор ждет.

…Профессор ждал в палате, по размеру ничем не уступавшей той, где проснулся Кропотин, но только сплошь заставленной разнообразными медицинскими приборами, с большим, накрытым белоснежной простыней столом посередине.

На столе неподвижно лежал обнаженный человек. Это был Мамука Церетели.

— Привели? — отрывисто спросил сидящий спиной к входу и напряженно смотрящий на мигающий экран компьютерного монитора Монахов.

— Привели, — ответил невесть откуда появившийся Влад Свиридов.

— В подсобку его.

Помещение подсобки оказалось небольшой комнатой, смежной с операционной. Оно до отказа было загромождено различными приборами и всяческими атрибутами скорее не медицинского учреждения, а химической лаборатории: банками, колбами, пробирками, ретортами, всевозможными металлическими конструкциями для их закрепления и фиксирования в определенном положении.

Венчало все это научно-непопулярное безобразие огромное белое кресло у стены, сплошь опутанное проводами, датчиками, ремнями, рычагами, обвешанное какими-то трубочками, веревочками и иголочками. Возле кресла находился черный электронный пульт самого что ни на есть современного вида, вероятно, координирующий деятельность всех вышеупомянутых разномастных научных причиндалов.

— В кресло, пожалуйста, — вежливо, как предвкушающий богатые чаевые официант в ресторане, предложил Василий Ипатьевич.

Кропотин не успел усесться, как его ноги и руки в мгновение ока опутали вышеописанные ремешки, трубочки и проводочки. В руке у Василия Ипатьевича мелькнул шприц, и уже через долю секунды игла неуловимо вошла в его, Дмитрия Кропотина, вену.

Мир как-то сразу поблек, померк — и сорвался в пустую ласковую тьму…

Быть может, навсегда.

Она шла по аллее парка, окружавшего клинический городок, и бросала по сторонам быстрые настороженные взгляды. Почему-то казалось, что за каждым деревом притаился тот, кто подведет итог ее бестолковой и, наверное, преступной двадцатилетней жизни. Возможно, эта болезненная настороженность проистекала из того, что у нее кончились деньги и не на что было купить.., впрочем, Кропотин уже говорил ей, как должна кончиться ее жизнь. Или нет, он не произнес этих слов, но она прочла их в его беспощадных серых глазах с короткими выцветшими ресницами.

Она повернула направо — туда, где за небольшим мостиком через канал, соединявший два пруда, уже виднелась широкая асфальтированная дорога с лавочками по обе ее стороны. Дорога, ведущая к дверям иммунологического центра профессора Монахова.

Лера шла сюда вторично — еще раз убедиться, что приговор положительного ВИЧ-теста справедлив и обжалованию не подлежит. Что он безапелляционно ставит крест на всей ее жизни.

— Стоять! — вдруг совершенно неожиданно прозвучал над ее плечом знакомый грубый голос.

Ей не надо было даже оборачиваться, чтобы узнать человека, которому он принадлежал. Ее тезке Валере Винникову по прозвищу Винни-Пух.

Лера повернула голову. Винников в самом деле чем-то напоминал культового персонажа детских мультфильмов, особенно если присмотреться к мощным неуклюжим линиям шеи и плеч, к смешно косолапящим коротким ногам и круглой, с жирком, блиновидной физиономии, на которой сейчас расплывалось, словно масляное пятно, глухое и злобное недовольство.

И даже то, что он сразу узнал Леру, не изменило выражение его грубого лица. Винников только шмыгнул носом и спросил:

— И что, тебе типа не сказали?..

— Что? — не поняла она.

— Ну типа что сюда нельзя.

— Ты что, Валера, перетрудился, что ли? — с сарказмом, который становился особо убийственным, когда она волновалась или находилась в жестоком и мучительном недоумении, сказала Лера. — Как это — сюда нельзя?

— Нельзя, — тупо повторил тот и метко высморкался на свою кроссовку, да так удачно, что сам этого и не заметил. — Так ведено.

— Кем ведено?

— А вот это не твое дело, — буркнул Винни. — Кажется, там на воротах объявление повесили специально для таких, как ты.., написано русским языком, что сегодня до обеда эта богадельня не работает ваще. Или ты типа, бля, читать не умеешь?

— Умею, остолоп, — грубо ответила Лера, — до обеда, говоришь? А тебя чего тут выставили, родной?

Таких непонятливых, как я, отпугивать, что ли? Или Мамуку Шалвовича на проверку завезли? Так что ему волноваться? Он человек продуманный — пять гондонов нацепит, прежде чем хотя бы в щечку поцеловать.

— Может, и так. Не твое дело, шалава.

По всей видимости, Винни достаточно общался с Лерой в «Полишинеле», так как теперь решительно и красочно демонстрировал полное отсутствие каких бы то ни было манер, если не хороших, так хоть просто по минимуму — так называемому «гоблинскому набору», которым Винни еще недавно роскошно щеголял в ночном клубе своего босса. В этот набор традиционно входят несколько обиходных фраз типа «че будем типа заказывать, па-адруга?», «шампусику накатим?» и т, д.

При слове «шалава» он довольно бесцеремонно схватил Леру за руку и потянул к себе, одновременно пятясь спиной к перилам мостика.

• Предыдущая
• 15/60
• Следующая