Друг-апрель - Веркин Эдуард - Страница 22
- Предыдущая
- 22/53
- Следующая
На столбе гладиолусы смотрелись красиво, но опять не так, Иван не мог долго понять, что же именно не так. Удалился на двадцать шагов и понял – это выглядело как цветы на могиле. Словно об этот столб кто-то расшибся и его родственники принесли цветы на память. Аксён подумал, что так делать неправильно – получается, вроде как этот столб метить. А если пометишь, то к нему потом обязательно притянется недоброе.
Аксён вернулся и убрал гладиолусы. Но выкидывать их тоже было жалко, и он решил поступить, как в кино – подарить первой встречной женщине. Но первой встречной никак не встречалось, только та собака, которая уже съела у него конфеты. В девять часов он забросил цветы на крышу фургона «Хлеб», этого никто не видел.
Он остался без конфет и без гладиолусов, опять с пустыми руками, идти к ней с пустыми руками он не мог. Он будет говорить ей о самом важном, а куда руки девать? Можно положить их ей на плечи, так многие делают. Можно обнять ее за шею, так тоже многие делают. Или за руку взять. Или так, прислониться к стене.
За спиной держать, а кулаки в фиги! Аксён представил: он стоит перед Ульянкой, руки за спиной и в фиги свернуты. И тут он ей говорит… Сказать – это тоже… не просто. Как сказать – из трех слов или одним? Все равно с пустыми руками глупо говорить…
Иван отправился на Советскую. Там магазин «1042 мелочи», название смешное. Купил там часы. Отличные часы, они блестели, вертелись и тикали одновременно.
Он представил, как будет стоять с часами. Сначала они (не часы) будут слушать и смотреть на блестяще-вертящееся, а потом он ей и скажет.
На улице Пионерской он вдруг понял, что часы остановились, ни звука, ни колебаний. Он достал их из пакета, потряс и постучал о колено. Часы не сдвинулись. Аксён вскрыл батарейный отсек и обнаружил, что «пальчики» протекли. Надо было заряжать заново.
Он вытряхнул батарейки на землю и отправился на поиски новых – какой смысл приносить часы, если они не тикают? Как назло, батареек не находилось. Аксён заглянул в «Промтовары», «пальчиков» не было, только «мини». Отправился дальше, до «Энергии», но в ней обнаружились лишь липкие китайские «Панасаунды». Они часы потянули, но ненадолго, на тридцать минут, после чего тоже сдохли.
Иван начал нервничать. Все получалось через ручку: часы, которые должны были стать отличным фоном для их объяснения, не шевелились. Побежал дальше. На базар, там батареек было множество. Он купил два комплекта, так, на всякий случай. Часы ожили. Он твердо свернул на Кирова. Оставалось немного, Аксён шагал, повторяя про себя заветные слова. Спешил, стараясь попасть в такт, выйдя на финишную прямую, вдруг понял, что забыл слова. Нет, он их не забыл совсем, просто слова вдруг перемешались в голове в кашу, их надо было выстроить в правильном порядке.
Пришлось остановиться. В очередной раз. Аксён сидел у забора и старался организовать слова. Это почти получилось, но тут снова заглох будильник, и снова пришлось менять батарейки, в процессе замены Аксён их, разумеется, перепутал. Разозлился и вышвырнул батарейки в канаву. Разозлился так, что прокусил губу.
Решимость между тем серьезно упрочилась, и он двинулся к дому Ульяны, намереваясь высказать ей все прямо на пороге, невзирая на личности, но тут мимо пролетел Семиволков-старший на своем вездеходе. И еще бибикнул. Причем не так бибикнул, просто, а как-то особенно, с подвохом. Аксён сразу подумал, что на крыльце ничего не получится. Там наверняка будет сидеть дядя Федор, курить папиросы и воспитывать дочь. Он ее несильно воспитывает, так, чтобы не забывала, что родители еще присутствуют. А как повоспитывает, так пойдет рубать яичницу с сухарями. А он, Аксён, не сможет так – говорить и знать, что совсем рядом ее папахен хрустит обедом…
Значит, перерыв на час.
Поглядел на часы и обнаружил полдень. Время проскочило незаметно, вильнуло в сторону дикой кошкой, растянулось, застыло, начало трескаться по краям, Аксён решил пообедать. Это даже очень полезно, ведь может случиться глупо – он ей руку на плечо, наберет воздуха и решится сказать то, что хотел сказать уже давно, а тут в животе забурчит. Громко так, с вызовом.
И все испортится. Она навсегда запомнит не то, что он сказал, а то, что он пробурчал.
Он заглянул к бабушке. Без особого настроения, но визит в столовую разорил бы его окончательно. У бабушки горели пироги, бабушка матюгалась и гремела посудой. Как он забыл про бабушку?
Он спросил: как лучше сказать? Ну, чтобы только по-человечески. Бабушка посоветовала, как. И куда. И сколько раз. Он взял несколько пирожков, но то, что посоветовала бабушка, он, конечно, не мог повторить даже в голове.
После обеда запустился дождь. Но не обычный, а какой-то дикий, с мелким острым градом. Зонтика у бабушки не нашлось, и Аксён отправился так. Его немного побило, но он это не очень заметил.
Шагал по дороге, навстречу текла вода вперемешку со снегом, Аксён собирал с сиреней лед и жевал. Снег был со вкусом недоваренных макарон, на улице Вокзальной, в канаве, торчал мотоцикл. «Днепр» с коляской, рядом под рябиной размокал человек, Аксёну стало его жалко. Нет, в любой другой день он проследовал бы мимо, даже не плюнул бы, однако тут остановился. Мужик все пытался прикурить, устраивал над сигареткой домик из ладоней и цокал оранжевой зажигалкой. Однако огня не получалось.
Аксён представил, как мужик будет маяться под дождем. В канаве со своим мотоциклом. До ночи.
Выталкивать «Днепр» оказалось не так просто, как представлялось. Мотоцикл тяжелый, а грязь скользкая, они толкали, а машина скатывалась обратно. Тогда Аксён придумал – уселся за руль и принялся газовать, мужик же подкидывал под колесо камни и ветки. Через пять минут вылетели. Благодарный мужик отсыпал Аксёну двести рублей, и Аксён добрался почти уже до самого ее дома, как вдруг посмотрел на себя. Выглядел он не очень, то есть очень не. Джинсы цвета грязи, рубашка тоже, в ботинках жижа. В таком ужасном виде идти к ней было совершенно невозможно, и Аксён снова вернулся к бабушке.
Пироги сгорели совсем. Дом был наполнен дымом и гарью, бабушка уже не материлась, сидела возле печи, вязала носок. Поглядела на Аксёна, рассмеялась. Притащила ему что-то из гардероба дедушки. Выбора не было, Аксён переоделся. И сразу сделался похож на лесоруба, только кепки не хватало.
Дождь не унимался, и он отрезал от тепличной пленки кусок и обернулся в него, как в плащ, но тут застучали зубы. Бабушка, уже тогда не отличавшаяся соколиным зрением, слухом обделена не была. Она схватила Аксёна за шиворот, растерла калганом с редькой, напоила чаем с медом и на час посадила в подушки – прогреваться. Прогрев получился на славу, Аксёну стало жарко, даже очень жарко, он рванул на улицу, но бабушка опять его опередила и всучила ватник, напомнив, что если выскочить так, то воспаление легких обеспечено.
Аксён ватник принял, в ватнике на самом деле теплее.
Простукало уже семь, когда он добрался. Ульяна сидела на крыльце, смотрела на дождь и грызла семечки. Аксён молча сел рядом. Часы вертелись и тикали под телогрейкой, рядом с сердцем. Ульяна посмотрела на него, как на ненормального. Аксён вздохнул и извлек из-под ватника часы. Набрал воздуха.
Она рассмеялась. И сказала, что ждала с утра, что им надо поговорить, она давно собиралась.
Аксён обрадовался. И набрал воздуха во второй раз.
За калиткой загавкала собака. Аксён сдулся. Беседовать с Ульяной под лай не хотелось, разговор предстоял серьезный, а собака лаяла требовательно и настойчиво. Аксён предложил подождать, когда собаке надоест, и они прождали почти двадцать минут. Собака лаяла. Она немного стала переходить на хрип, и Ульяна решила проявить милосердие – поглядеть, что там стряслось. Погода-то собачья.
Они выглянули за калитку и обнаружили псину. Ту самую, которая помогла Аксёну с «Птичьим молоком», теперь она приперлась сюда и зачем-то заявляла о себе.
Собака была вполне заурядная, но Ульяна пришла в умиление. Она затащила собаку во двор, под крышу, тут же побежала домой и принесла печенье, все внимание переключилось на животное.
- Предыдущая
- 22/53
- Следующая
