Когда врут учебники истории [без иллюстраций] - Балабуха Андрей Дмитриевич - Страница 22

• Предыдущая
• 22/110
• Следующая

Но если в семейной жизни Малькольм III преуспел, то во всем остальном — никоим образом. Его противостояние с Вильгельмом I выливалось в непрерывные стычки, которые шотландец неизменно проигрывал. В конце концов Вильгельму это надоело — в 1072 году он решительно вторгся в пределы Шотландии и заставил Малькольма III признать свой сюзеренитет, — отныне Шотландия становилась вассалом английской короны. Вооруженные столкновения, правда, с этим не прекратились, хотя и велись по-прежнему неудачно для шотландцев. Однако их монарх не уставал грезить английским троном. И продолжалось это до тех пор, пока в очередной раз вторгшись в Англию, Малькольм III не погиб в битве при Олнуике [104] .

Нельзя не признать, что все тридцать шесть лет своего правления он оставался королем слабым.

Макбет же был правителем и мудрым, и могущественным. Так что не погибни он тогда, при Лумпанане, — Шотландия могла бы как минимум сохранить независимость. А иные историки даже утверждают, что он мог бы занять английский трон с неменьшим успехом, чем Вильгельм Завоеватель. И тогда история пошла бы совсем иным путем…

Невзирая на всю сослагательность, предположение это не может не греть душу шотландцам. Но нам, остальным, важнее другое — извлечь из густой шекспировской тени подлинное лицо человека, которого по праву называли не узурпатором-убийцей, а Макбетом Благословенным. Ей-богу, хотя бы такую малость он заслужил.

Совсем недавно в связи с предстоящим в 2005 году тысячелетием со дня рождения Макбета группа из двадцати депутатов шотландского парламента выступила с настоятельным требованием очистить память великого короля, оболганного Шекспиром (и, как мы с вами знаем, не только Бардом, но и Рафаэлем Холиншедом, и Гектором Боэцием, и многими поколениями их последователей).

Начинание, конечно, благое. Но как вы думаете, сможет оно сколько-нибудь преуспеть?

Лично я уверен в обратном — увы, против сложившегося мифа бессилен даже парламентский билль…

Сказку о Синей Бороде в детстве читали все. А позже, в школьные годы, все узнавали о Жанне д’Арк и ее патриотических деяниях. Но мало кому приходило в голову, что эти двое — соотечественники и современники. А уж о том, что их связывало друг с другом, не задумывался, наверное, почти никто…

Но — по порядку.

Вынесенные в подзаголовок слова — едва ли не самые мягкие из характеристик Жиля де Лаваля, члена одного из знатнейших родов страны — семейства Монморанси, барона [105] де Рэ, сеньора де Блезона, Шемийе, Ла Мот-Ашара и проч. [106] , первого барона и предводителя дворянства герцогства Бретань, а также маршала Франции, благодаря женитьбе ставшего вдобавок свойственником короля Карла VII. По крайней мере, так обстоит дело на страницах хроник, созданных позже второй половины XV века. И даже в середине прошлого столетия Хейзинга [107] , уж на что великий знаток эпохи, а все равно в своей «Осени Средневековья» не называет Жиля де Рэ иначе как «чудовищем». А с тех пор как около 1660 года Шарль Перро сделал его прототипом своего персонажа — Синей Бороды [108] , этим именем вот уже более трех столетий пугают детей, современные же феминистки усматривают в нем чуть ли не основоположника мужского шовинизма и сексплуатации.

Кстати, именно Перро, дабы ввести в сюжет романтическое начало, представил Синюю Бороду женоубийцей. В действительности же 26 октября 1440 года исторического Жиля де Рэ сожгли на мосту в Нанте за убиение в ритуальных целях 140 христианских детей, а также за сношения со врагом рода человеческого, коему маршал якобы продал душу в обмен на секрет философского камня, обладающего способностью обращать в золото ртуть и свинец (всего обвинительное заключение включало сорок девять пунктов!). Да и пресловутая синяя борода также целиком и полностью на совести сказочника — факт, лишний раз доказывающий, сколь важна литератору филологическая точность: в XIV—XV веках синебородыми называли тех, о ком сегодня говорят: «выбрит до синевы» или «итальянская синева на щеках» (замечу кстати, что итальянцы среди предков барона имелись).

До 1439 года Жиль де Рэ числился в героях отечества — стремительно возвышающийся военачальник из числа друзей дофина [109] . Те же хронисты, что потом не жалели для него черной краски, поначалу рисовали куда как привлекательный портрет… Неужели же облик этот являлся лишь обманчивой личиной? Многие уверовали, будто так оно и было. Многие разделяют эту веру поныне. И мало кому приходит в голову заинтересоваться, каким же образом произошла в одночасье столь разительная перемена.

Разумеется, Жиль де Рэ вовсе не был святым [110] . Хладнокровный и расчетливый в бою, умелый солдат и талантливый стратег (уж не сказались ли гены предка, Бертрана дю Геклена [111] ?), в жизни барон бывал и вспыльчив, и скор на расправу. Мягкий с друзьями, он мог оказаться равнодушен и даже жесток [112] . В то же время он никогда не опускался до обмана; кодекс рыцарской чести действительно являлся для него законом; и, наконец, он умел любить — любить преданно, беззаветно и безоглядно. А предметом его высокой страсти была Орлеанская Дева.

К ней и перейдем — сперва к личности легендарной, а затем и к подлинной.

Очевидно, для начала следует ее напомнить — хотя бы в самых общих чертах.

Жанна д’Арк, какой предстает она со страниц учебников (причем не суть важно, французских, русских или бразильских — они, увы, повсюду одинаковы), родилась между 1831 и 1843 годами под пером Жюля Мишле [113] , занимавшего тогда пост директора Национального архива. На страницах своей шеститомной «Истории Франции» он нарисовал образ, представлявшийся ему, демократу, романтику и патриоту, идеальным, — именно этот черно-белый идеал (а вовсе не реальная Дева Франции!) решением Римской курии был причислен к лику святых. Выглядел он — с некоторыми более поздними добавлениями — примерно так.

• Предыдущая
• 22/110
• Следующая