Гении места или Занимательная география (СИ) - Волкова Дарья - Страница 5

• Предыдущая
• 5/76
• Следующая

- Может быть, на меня махнули рукой. За мое аморальное поведение.

- Не надейся, – усмехается мать. – По крайней мере, у тебя была возможность... вести себя аморально.

- Можно подумать, у кого-то ее нет, – пожимает плечами сын и снова шагает по дорожке. – Тут, как говорится – было бы желание...

- У женщин-кифэйев такой возможности нет.

- Что это значит? – Мо резко оборачивается к матери.

- Ты понял меня.

- Нет, не понял!

- Если хочешь, чтобы я сказала тебе прямо – изволь. Женщины-кифэйи знают в своей жизни только одного мужчину. Своего мужчину. Отца своих детей.

- Ты шутишь?!

- Нисколько, – Лидия засовывает руки в карманы пальто. – Это как-то связано с геномом и особенностями физиологии женщин-кифэйев...

- Что за особенности?! Мама! Не пугай меня! Если ты сейчас скажешь, что у них там... ну, я не знаю... поперек...

- Мага, перестань! Ты шутишь иногда так, что и не смешно совсем! Я не знаю всех нюансов, но суть в том, что способность к зачатию у женщин-кифэйев многократно падает с каждым... познавшим ее мужчиной. Я не знаю, там какая-то химия происходит! От своего первого мужчины мы в состоянии зачать и родить. От второго – уже маловероятно. Родить ребенка третьему мужчине уже нет шансов. Вот так вот. Поэтому...

- Чушь! Бред! Кто может запретить женщине выбирать, с кем ей и сколько... Рожать же при этом совсем не обязательно!

- Достаточно вступления в... половой акт...

- Нет. Это не может быть правдой. Как можно ограничить человеку личную жизнь?! И почему я об этом раньше не знал?

- А это не касается мужчин до тех пор, пока они не вступают в брак. Когда ты выберешь себе жену, тебя предупредят, что...

- И они... вы... что, вы вот это все выполняете?! И не...

- Поверь мне, Мага, – Лидия Кирилловна берет сына под руку, – невозможность ведения вольной половой жизни вбивается девочкам-кифэйям с самого... с того возраста, когда в принципе можно уже вести такие разговоры.

- А если кто-то... нарушит это правило?

- Это очень тяжелое преступление.

- И?

- Не знаю, сын, – Лидия тяжело вздыхает. – Это одно из самых тяжелых преступлений перед Квинутмом. Последствия могут быть самые... самые необратимые.

- Сумасшедший дом! Варварство! Средневековье! Погоди... – вспоминает о насущном. – Это что, и Алька... тоже?

- Твоя сестра воспитана, как и положено женщине-Хранителю! – неожиданно сдержанно отвечает мать.

- Ужас... – он неверяще качает головой. – А ведь мужчинам ничего не запрещают...

- Напрямую – нет. Но тебя же предупреждали о том, что ты должен... О предохранении. О неприемлемости детей от кифэйя и человека. Что это недопустимо.

- Предупреждали. И я все соблюдаю! Но... Как же мне повезло, что я родился мальчишкой!

- Повезло, – контрастно смеется Лидия после серьезности того, о чем они только что говорили. – А еще нам с тобой повезло...

- Да, ты права, – Магомед мгновенно понимает, о чем говорит мать. – Мы с тобой живем так близко. Это не часто случается.

- Почти никогда, – печально улыбается женщина. – Жизнь разбрасывает кифэйев по разным уголкам мира, не обращая внимания на их родственные связи. Знаешь, я, когда узнала, что ты будешь Альфаиром этого городка... Я плакала несколько часов, Мага, – просто не могла остановиться. Столько лет не видеть своего мальчика... Ты рос без меня. А теперь – три часа на машине – и ты со мной.

- Два с половиной.

- Я всегда тебе говорила – ты слишком быстро ездишь, – Лидия промокает краем платка выступившие в уголках глаз слезы. – Вон, батюшка вышел нам навстречу.

- Отец Владимир, вы что, собираете воду для обращения в вино? – Мо растерянно озирается по сторонам – кругом лужи, прямо на полу церкви.

- Купол протекает, – смущенно улыбается священник. – Храм-то старый, 19-го века. А ремонтировать никто не хочет, и так тут все заброшено было пять лет, до моего приезда.

Мо запрокидывает голову, разглядывает свод церкви.

- Инструменты есть у кого-то в деревне?

- Должны быть.

- Несите. Не дело это.

- Сынок, высоко ты забрался. Будь осторожней.

- Все в порядке, – откликается Мо из-под купола храма. Разве это высота для оператора портового крана? Смешно. И он продолжает латать купол старой сельской церкви. Внизу отец Владимир рассуждает о том, какой он, Магомед, хороший человек – будучи иноверцем, помогает починить христианский храм. Мать не спорит с отцом Владимиром. Всему причиной имя, многие полагают, что раз его зовут Магомед – то он мусульманин. Мо не спорит, он читал Коран, и не раз, это мудрая книга. Но в вопросах веры его нельзя назвать мусульманином, христианином или адептом любой другой веры. Это не потому, что Мо не верит. Дело в другом. Какая-то часть его древней, не совсем человеческой души не верит. Она знает точно – Бог есть.

Покидаю город Таллинн, состоящий из проталин...

До. Тагир.

Он отправляется в путь в любую погоду. Неважно, что за окном – дождь, снег, ветер, палящий зной или лютый холод – а в их краях бывает всякое, он выполняет свою работу. Не потому, что она так уж важна, его работа. Хотя это с какой точки зрения посмотреть. Денег он получает столько, что зарплату можно считать формальностью, не более. Прожить на эти деньги невозможно. Сельский почтальон – это самый низ карьерных устремлений современного человека. Но он знает, что его ждут – ждут те старики, что еще доживают свой век в окрестных селах и деревнях. Ждут, в наш век современных телекоммуникационных технологий, что в калитку войдет почтальон и принесет газету или журнал. А иногда и вовсе письмо или телеграмму, до сих пор еще случается такое чудо в деревенской глуши. И почтальона со странным, непривычным на русский слух именем Тагир, можно будет пригласить к столу, напоить чаем, угостить, чем Бог послал, поругать погоду, расспросить о дороге на Терентьевку. Посетовать на уехавших в город детей или внуков, которые совсем позабыли своих стариков, а потом проводить до калитки и долго смотреть вслед высокой широкоплечей фигуре с сумкой на плече.

По дороге к нему обязательно подбегут ребятишки, и он им что-то будет рассказывать, широко шагая через лужи или сугробы – смотря что на дворе. Дети всегда ждут и не боятся Тагира Петровича, несмотря на странное имя, огромную медвежью фигуру, абсолютно лысую голову и жесткое, неулыбчивое лицо. Дети словно видят его истинную сущность, бегут за ним и не отпускают до самой околицы, слушая его скупые рассказы о том, что делается в других деревнях и делясь с ним своими немудрящими детскими новостями и секретами. Может быть, такая привязанность ребятишек к неулыбчивому начальнику и единственному работнику Терентьевского почтового отделения и казалась кому-то странной. Как и то, что его никогда не трогали собаки, и он спокойно заходил в любой двор. Псы, даже самые злобные и лютые кобели его не то, чтобы боялись, скорее – словно признавали в нем своего. Может быть, это и казалось странным, но сельчане уже привыкли к тому, какой у них почтальон.

Каждый день он на ногах. Летом на велосипеде, а зимой или ранней весной, как сейчас – на мотоцикле или вовсе пешком, смотря куда и по какой дороге. Тяжкий, неблагодарный труд за нищенскую зарплату. Однако живет он по деревенским меркам даже шикарно. Кирпичный четырехкомнатный дом, прямо напротив почтового отделения. Владела и хозяйничала в дому Акулина Игнатьевна, вдова последнего председателя колхоза, носившего крайне оригинальное по тем временам название: “Красный Октябрь”. Окончательно рухнул “Красный Октябрь” вместе со смертью последнего председателя. После смерти отца дети уехали в город, благо он недалеко, всего-то пятьдесят километров. И Акулина осталась одна в большом доме. Поначалу приезжали в гости дети, привозили внуков на лето бабушке. А потом это стало случаться все реже, дом стоял пустой. И Акулина Игнатьевна взяла постояльца – все веселее вдвоем-то. Опять же, мужик есть в доме: снег почистить, ворота починить, антенну на крыше поправить. Так и жили, она его кормила да обстирывала, а Тагир Петрович приглядывал за их нехитрым хозяйством.

• Предыдущая
• 5/76
• Следующая