Выбери любимый жанр

Севастопольская страда. Том 1 - Сергеев-Ценский Сергей Николаевич - Страница 34

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

О возможности преследования русских Раглан ничего не писал «милорду герцогу»; но Сент-Арно заканчивал свое донесение словами: «Если бы у меня была конница, ваше величество, армия князя Меншикова перестала бы существовать!»

III

Телеграф на мысе Лукулл сделал около двух часов дня свою последнюю передачу о том, что неприятель наступает на алминскую позицию по всему фронту. Но еще за час до того пушечная пальба была отчетливо слышна в Севастополе: поверхность моря передает звуки дальше и ярче, чем сухопутье.

Адмирал Корнилов, только что начавший было обедать, вскочил из-за стола, взял с собою обедавшего у него инженер-подполковника Тотлебена, незадолго перед тем присланного Меншикову Горчаковым 2-м из Бессарабии, и поехал верхом по знакомой уже ему дороге на Алму.

Горчаков оценил Тотлебена как инженера на Дунае, при осаде Силистрии, где он сложной системой подземных ходов вплотную подошел к передовому укреплению Араб-Табия и взорвал его по всему фронту.

Но осаду Силистрии приказано было снять, и Горчаков направил этого способного инженера в Севастополь. Однако непоколебимо уверенный в том, что из-за позднего времени года и по другим причинам союзники в Крым не пойдут, Меншиков не хотел даже думать ни о каких работах по укреплению Севастополя с суши. Только после 30 августа Корнилов вспомнил Тотлебена, этого флегматичного на вид, круглолицего офицера, который все жаловался на плохое сердце, но работать мог день за днем, по двадцать часов в сутки.

Скоро Тотлебен сделался его ретивым помощником.

Сражение уже кончилось, когда они подъезжали к Алминской долине; им навстречу шла уже разбитая армия, вид которой всегда бывает сумрачен, даже если музыкантам и приказывают играть церемониальный марш.

Сумрачен был и сам Меншиков, который ехал верхом, хотя у него и побаливали ноги: его карету, трофей его победителя, облюбовала себе для дальнейшей прогулки к Севастополю мадам Сент-Арно.

Первое, что услышал от Меншикова Корнилов, было то, что он потерял двух своих адъютантов.

— Капитан Жолобов погиб, бедняга! — сказал он грустно. — Я заезжал проведать его на перевязочном; он был еще жив, но уже совершенно безнадежен. А Сколкову лекаря обещают жизнь, однако без руки какая же может быть у него карьера!.. Впрочем, генерал Скобелев и безрукий стережет Петропавловскую крепость…

Помолчав, он продолжал с гримасой большой брезгливости:

— Кирьякова же я ни в коем случае не хочу больше у себя видеть: это — пьяный шут и болван! Вся сегодняшняя неудача наша исключительно от него!..

Если военный министр назначит его куда-нибудь в резервную часть, например в Киев, я буду очень доволен… Это положительно какой-то шут гороховый, а не начальник дивизии!

Корнилов хотел узнать, велики ли потери в полках и какие из полков наиболее пострадали, но ждал, когда об этом заговорит сам князь. Он же больше молчал, чем говорил, что было вполне понятно в его положении.

— А каков Петр Дмитриевич! — Меншиков покачал головой. — Что это — задор, какой был бы только безусому подпоручику к лицу, или в его корпусе совсем и не ночевала дисциплина?.. Командующему главными силами бросать общее наблюдение за ними и во главе батальона идти самому в атаку, что это такое? А батальонный командир на что?.. Или батальонные должны идти в атаку впереди взводов? Очень странно и непонятно! Человек по седьмому десятку… полный генерал, а?! Его счастье, что остался хоть в живых, а генерал Квицинский — тоже впереди батальона пошел в атаку! Может, и не выходится! Что же они оба думали, что за это я их к награде должен представить? Нет, не представлю!

Когда подъезжали к Качинской долине, в которой предусмотрительно были оставлены обозы армии, Корнилов спросил:

— Как вы думаете, Александр Сергеевич, не двинут ли они теперь свой флот к Севастополю, чтобы бомбардировать его на рассвете или даже ночью?

— Да, вам, конечно, надо ехать сейчас же назад и быть наготове ко всяким неприятностям… А я уж останусь при армии и заночую здесь, при обозе, — устало сказал Меншиков. — А чтобы неприятельский флот не ворвался в бухты, я думаю, надо бы затопить несколько старых судов на выходе из Большого рейда…

— Как так — затопить несколько судов? — ошеломленно повторил Корнилов.

— Обратить бухту в закрытое озеро — это единственно возможный выход из нашего положения… А вам, полковник, — Меншиков повернулся к Тотлебену, — вам надобно сделать вот что… Неприятель будет двигаться вдоль берега, как он и двигался, и, конечно, придет к Северной стороне, — это неизбежно. Найдите на Инкерманских высотах позицию для нашей армии такую, чтобы можно было взять неприятеля во фланг именно тогда, когда он будет подходить к Северной стороне. Форты Северной стороны будут у него с фронта, армия — с левого фланга… Оборону же Северной стороны, Владимир Алексеич, я поручаю вам.

Корнилов был так изумлен предложением затопить суда при входе на Большой рейд, то есть обречь флот на полное бездействие, что не понял и последнего поручения князя.

— Оборону Северной стороны? — переспросил он. — Какими же силами могу я оборонять семиверстную линию, если вся армия будет под вашим командованием на Инкермане?

— Возьмите матросов с судов в дополнение к резервным батальонам… По моим подсчетам, у вас может составиться тысяч десять.

— Эта цифра может составиться только тогда, если я возьму с судов почти всех матросов, Александр Сергеич!

— Я именно об этом и говорю, — подтвердил князь. — Кроме того, вот еще что: нужно послать фельдъегерем к государю с донесением о сегодняшнем деле ротмистра Грейга… Ротмистр Грейг! — крикнул он назад, так как адъютанты его ехали на приличной дистанции. — Вы назначаетесь фельдъегерем к государю, — обратился князь к штаб-ротмистру, когда тот подъехал.

— Я, ваша светлость? — Грейг испуганно поглядел на него.

— Да, мне кажется, что вы это сделаете лучше, чем кто-нибудь другой.

Я не знаю, получите ли вы за это очередную награду, но… во всяком случае хорошо сможете доложить государю, что вы видели и знаете… Прежде всего, конечно, скажете о том, что я нуждаюсь в самой спешной присылке подкреплений… Что армия противника велика, снабжена прекрасным оружием, но что если мы в самое ближайшее время, совершенно незамедлительно, получим корпус свежих войск, то сбросим неприятеля в море… Вот, Владимир Алексеич, вы возьмете его с собой, дадите ему необходимые инструкции и бумаги, и завтра же утром он должен выехать в Петербург… Свое донесение государю я напишу сейчас и пришлю вам с Исаковым…

Когда Корнилов, Тотлебен и Грейг, простившись с Меншиковым, отъехали две-три версты от Качинской долины, где войска расположились бивуаком на ночь, Грейг заметил на боковой дороге смутные в густых сумерках силуэты длиннорогих украинских серых волов, запряженных по несколько пар в три подводы, причем на каждой подводе было что-то длинное, черное и, видимо, очень тяжелое. Около же подвод, покрикивая на волов, шли толпою матросы.

— Что это может быть такое? — озадаченно самого себя, но вслух спросил Грейг, а Корнилов ответил на его вопрос:

— А-а! Это судовые орудия… Я их послал князю еще рано утром, а они только теперь доплелись сюда, когда в них нет уже надобности… Поезжайте, пожалуйста, к ним, голубчик, скажите, чтобы возвращались назад… чтобы оставили их на Северной стороне… Они там сослужат свою службу.

— А государю я должен буду донести и о том, как у нас перевозят орудия, ваше превосходительство? — не без насмешки спросил Грейг, поворачивая коня.

— Отчего же не доложить и об этом? Государь должен знать и то, какие у нас способы перевозки тяжелых орудий, — ответил ему Корнилов.

Подполковник Тотлебен, державшийся все время очень молчаливо, вдруг отозвался на это с большим оживлением:

— Да, государь должен знать правду! Не с парадного подъезда, а с заднего крыльца государь должен знать все о положении Севастополя! И что перевозочных средств оч-чень мало, и что инженерное имущество оч-чень бедное, и что войск оч-чень мало, и что оружие оч-чень плохое — все это должен сказать государю ротмистр Грейг. Он должен иметь мужество сказать это! Это есть его долг!