Выбери любимый жанр

Севастопольская страда. Том 1 - Сергеев-Ценский Сергей Николаевич - Страница 39

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

— Разве ближайшие действия флота не были предуказаны вам мною? — Князь откинулся на спинку стула. — Разве я вам не сказал вчера, что нужно сделать?

— Вы мне сказали, ваша светлость, относительно того, чтобы затопить суда на входе в Большой рейд, но я почел это за предложение только, а не за приказ…

Корнилов почувствовал, что он бледнеет, становится так же бескровен с лица, как и старый князь. Сердце его начало биться беспорядочно и гулко, и трудно стало дышать.

— Какого же вы ждали еще приказа? Бумажки с моей подписью?

— Да, именно… именно приказа на бумаге, ваша светлость!

Оправдательного документа перед государем… перед историей, наконец!

Меншиков собрал все свое небольшое лицо в очень сложную гримасу.

— История будет писаться потом, сейчас она делается.

В этой гримасе было и презрение к истории, как она и кем она там пишется, и старая ненависть к своей подагре, которая начала заявлять о себе настойчиво, и борьба с зевотой, которая совершенно его одолевала, но считалась им неприличной, и злость на своего повара, который не нашел в своем арсенале ничего другого, кроме жалкой яичницы с ветчиной ему на завтрак, а ветчина оказалась твердой, совсем не по его челюстям, но вызвать повара и накричать на него было неудобно: мешал не вовремя явившийся Корнилов, который созывает какие-то «военные советы», пользуясь его отсутствием. Корнилов же подхватил только смысл его слов, не обратив внимания на смысл гримасы.

— Совершенно верно, ваша светлость, — горячо сказал он, — история делается на наших глазах, но нужно, чтобы ее делали мы сами, а не Сент-Арно! Мы не должны ждать, что соблаговолят с нами сделать союзники, — мы должны поставить их в невозможность сделать то, что они задумали сделать! Мы должны перемешать и перепутать их карты и ходы!

— Слова! — Князь махнул двумя пальцами, вытирая подбородок салфеткой.

— Как именно перепутать их ходы?

— Прежде всего так: они рассчитывают, что наш флот замер от ужаса перед их флотом, как кролик перед удавом в зверинце, — а мы вдруг покажем им, что они нам нисколько не страшны, и нападем на их флот!

Меншиков узнал от капитана Кислинского, о чем говорилось на военном совете, но намеренно сделал круглые, изумленные, неподвижные глаза, прежде чем спросить Корнилова:

— Вы не этот ли свой проект и обсуждали на… так называемом совете военном?

— Этот, да, ваша светлость! Именно этот, и только этот… Как творцы истории мы выступали с очень большим запозданием, точнее — нас просто застали врасплох… историю готовились делать там — в Париже, в Лондоне, в Константинополе, в Варне, а мы только смотрели на это… издали смотрели, и как будто это нас совсем не касалось. Но если армия наша… если она оказалась мала, хотя ее можно было увеличить значительно, то флот мы увеличить за такой короткий срок не могли, флот остался таким же, каким и был: он вполне боеспособен и готов к выступлению по первому приказу вашей светлости.

— Не-ет! — Меншиков бросил салфетку на стол. — Нет, я такого приказа не давал и не дам!.. Вы же… Что касается вас лично, то вы превысили свои полномочия, — вот что такое военный совет, какой вы изволили созвать!

Кроме Государственного совета, в каком, может быть, когда-нибудь удостоимся заседать и мы с вами, ни-ка-ких советов не должно быть в Российской империи даже и в мирное время, тем более нетерпимы они в военное — как сейчас! Вы не могли этого не знать! Вы начальник штаба Черноморского флота, вы вице-адмирал, вы генерал-адъютант, вы не имели права этого не знать или об этом забыть!.. А вы собираете вдруг совет!..

Далее: отлучась из Севастополя на несколько дней для встречи противника, я оставил заместителем своим не вас, а генерал-лейтенанта Моллера, вы же, как я узнал, распоряжались тут всем вполне самовластно, даже не посылая многих бумаг генералу Моллеру на подпись!..

Корнилов встал; медленно поднялся и Меншиков и, уже стоя в привычной позе начальника, который отчитывает подчиненного, продолжал, повышая голос:

— Я нисколько не сомневаюсь, что ваши намерения имели в виду пользу службы, в данном случае — защиту города, но вести на явное истребление флот я вам не позволю, нет!

— Ваша светлость! Я могу привести вам несколько данных за то, что нас ожидает успех, — начал было, собрав все свое самообладание, Корнилов, но Меншиков перебил его:

— Властью, данной мне государем, я требую, чтобы вы свои данные оставили при себе! При себе, да… А не стремились внушать их другим, которые ниже вас по служебной лестнице! Парусный флот при безветрии становится легкой добычей парового винтового флота — вот вам аксиома! Даже если он в равных силах, в смысле артиллерии, с флотом противника, а не впятеро слабее, как наш флот!

— Наш флот слабее, да, но отнюдь не впятеро, как вы изволили сказать, а вдвое!

И при этих словах Корнилов, который был несколько ниже ростом, чем Меншиков, непроизвольно растянул все позвонки своего спинного хребта и шеи, чтобы глаза его пришлись прямо против глаз князя, так же воспаленных от бессонной ночи, как и его глаза.

— Про-шу-у… мне не противоречить! — видимо, сдерживаясь с большим трудом, проговорил князь и тут же начал шарить по карманам, бормоча при этом:

— Вот тут… я набросал… список кораблей… которые можно будет… затопить, чтобы закрыть вход неприятельскому флоту… Вот он, этот список.

И, вытащив клочок бумаги, поднес к глазам лорнет.

Корнилов понимал, что этот клочок сознательно разыскивался князем довольно долго только затем, чтобы овладеть собою — остыть; поэтому он не говорил ни слова, только дышал тяжело и глядел в глаза князя не мигая.

— Я наметил пять старых кораблей и два фрегата, — старался говорить теперь уже совершенно спокойно, разглаживая пальцами скомканную бумажку, князь. — Корабли: «Уриил», «Селафиил», «Варна», «Силистрия» и… «Три святителя»… Фрегаты: «Флора» и «Сизополь»… Экипаж этих судов — почти три тысячи человек — расписать на бастионы. Всю артиллерию незамедлительно снять; крюйт-камеры очистить…

Опустив лорнет, Меншиков протянул бумажку Корнилову, говоря при этом отходчиво:

— Я вас вполне понимаю, Владимир Алексеич, вы хотите соблюсти честь андреевского флага, но разве я занят тем, чтобы нанести ему бесчестие?

— Вы просто его спускаете, ваша светлость, спускаете перед флотом союзников без боя! — резко сказал Корнилов.

Меншиков вздернул нависшие брови.

— Как так — спускаю?.. Вы отдаете себе отчет в том, что вы говорите?

— Отдаю. Вполне. Вы приказываете доблестному Черноморскому флоту кончить жизнь самоубийством, но флот хочет жить, ваша светлость!

Двое высоких, узкоплечих, упрямых, оба с золотыми аксельбантами, свободно висевшими над впалой грудью у каждого, они стояли друг против друга, пронизанные нервной дрожью.

— Вы-ы… этот приказ мой… выполните… если обстоятельства заставят меня… вновь отлучиться из города? — с усилием, хрипло и негромко спросил, наконец, Меншиков.

— Нет, не выполню! — так же тихо ответил Корнилов.

— Та-ак?.. Тогда вы… вы можете отправляться отсюда… в Николаев…

К своему семейству… В Николаев! На новое место службы! — крича, Меншиков заметался по обширной столовой.

И неожиданно быстро, широко и легко шагая больными длинными ногами, он направился к двери, отворил ее срыву, крикнул:

— Ординарца ко мне! — и вышел.

Корнилов слышал, как затопало несколько пар ног по деревянной лестнице; потом — голос князя: «А-а, это вы очень кстати явились, лейтенант! Я хотел послать ординарца, мичмана Томилина, но вы сделаете это лучше. Пригласите ко мне сейчас же адмирала Станюковича! Немедленно!» И тут же — знакомый голос Стеценко: «Есть, ваша светлость!..»

Нервными пальцами Корнилов рвал в это время в мелкие клочки бумажку, данную ему князем, и смотрел в окно на рейд, где, не подозревая о своей участи, привычно стояли на своих местах обреченные на бесславную гибель от своих же моряков корабли.

— Итак, — сказал, входя снова, Меншиков, — сейчас, при мне, в моем присутствии, вы передадите свою должность начальника штаба флота адмиралу Станюковичу и немедленно после этого отправитесь в Николаев!