Увези нас, Пегас! - Сергиенко Константин Константинович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/42
• Следующая

Блеск столичной жизни давно погас в Гедеоне. С тех пор как знаменитый генерал Лафайет с конвоем из сотни разукрашенных индейцев проехал по улицам Гедеона, ничего торжественного тут уже не случалось.

Мало-помалу разъехались видные люди, а ведь были, были они в Гедеоне. Закрылась одна газета, другая еле расходится. Уехал мистер Перкинс, известный ботаник, уехали врач Биглер и адвокат О’Райли. Но самое обидное, что некий Андерсон, первый поселенец в здешних местах, тоже смотал удочки. Он продал каменный дом, самый первый дом в Гедеоне, и исчез в неизвестном направлении.

Но все это не мешает генералу Бланшару повторять время от времени: «Жить можно только в двух местах, в Париже и Гедеоне».

Когда столицу перенесли в Корону к предгорьям Красного Каньона, сердца гедеонцев чуть не лопнули от горя и зависти. Правда, Корона наслаждалась столичной жизнью всего пять лет. Это звание перехватил бойкий Монториоль. Но гедеонцы не перестали ревниво относиться к Короне.

Не успела Корона начать постройку железной дороги, чтобы возить руду, кукурузу и табак на пароходы, как Гедеон схватился за ту же идею. Перенести, чтобы коронцы ездили быстрее нас? Чтобы они валом пустили свой товар вниз по реке вместо гедеонского хлопка? Ни за что на свете! Пригласить инженеров, нанять рабочих и строить, строить, строить!

Эта дорога влетела Гедеону в копеечку. Местность от Гедеона только поначалу ровная, потом идут холмы, овраги. Чем ближе к форту Клер, тем все труднее строителям. Пришлось и мосты ставить, и туннели вести.

Но самого главного гедеонцы не учли. Дымящие, гремящие, свистящие паровозы никак не подходили к характеру жителей Черной Розы. Первый же локомотив с медной табличкой «Наш любимец» сыпанул таким роем искр, что спалил две Северных улицы и хлопковый склад впридачу. На него поставили здоровенный кожух, но «Наш любимец» не растерялся и устроил другой сюрприз. В один прекрасный день он взорвался, не вытерпев того, что «печеная голова», а попросту кочегар-негритенок, имел обыкновение садиться на предохранительный клапан.

«Печеная голова» взлетел в воздух метров на пять и, как ни странно, остался жив, а «Наш любимец» снес половину станции и оставил о себе яркую память.

Но делать нечего. Дорогу построили, и плантаторы с ужасом смотрели, как, шипя паром, разбрызгивая масло, грохоча и улюлюкая, железные дьяволы помчались через их поля…

Считалось, что Моррис Аллен тоже влюблен в четырнадцатилетнюю Мари Бланшар. Его бы никто не принял всерьез, но Моррис Аллен имел собственный паровоз.

Да, горячая машина ценой в пятнадцать тысяч долларов – вот что придавало вес Моррису Аллену.

Первый раз я услышал о паровозах от индейцев. В Калифорнии тогда еще не было линий, а я пробирался как раз оттуда. Напор железных дорог шел с востока, индейцы его очень боялись. «Железный конь пойдет, буйвол уйдет, – говорили они, – буйвол уйдет, папузам нечего будет кушать». Папузы – это индейские ребятишки.

Один молодой индеец прославился тем, что за тысячу миль ходил смотреть на паровозы. Он делал страшные глаза и показывал: «Пуф-пуф!»

Потом и я узнал, что такое горячка железных дорог. Уж кто-кто, а бездомные и бродяги сразу полюбили свистки паровозов и запах рельсов. Железная дорога возила, кормила. Залез в товарный вагон – ту-ту! – только тебя и видели. Никакой шериф не угонится за поездом, никакой кондуктор не ссадит, если ты едешь «на палке», то есть под вагоном, положив доску покрепче на две соседние оси.

Два месяца я трудился на укладке путей между Коринтом и Джексоном, а потом работал кочегаром на маневровом паровозе в Мемфисе. Так что до встречи с Моррисом Алленом я уже знал, почем железо на рельсах. Может, это и помогло нам сойтись.

В полдень я прогуливался по деревянной платформе местного вокзала. Вокзал тут маленький, всего в один этаж, под зеленой крышей. Ту часть, которую снес «Наш любимец», так и не отстроили заново. В Гедеоне, считай, пол-вокзала.

Морриса я увидел сразу. Он шел, вытирая руки паклей. На нем была темная блуза и тот же голубой картуз.

– Крепкий ты парень? – спросил Моррис и пощупал мне мускулы.

Мы поговорили. Не сразу я поверил, что Моррис умеет водить паровоз, а он сомневался, что я работал кочегаром. Ведь вместе нам было чуть больше трех десятков.

Оказывается, Моррис давно искал кочегара себе по возрасту. Со взрослыми у него ничего не получалось. Взрослые плохо слушаются, как он объяснил.

Для работы у топки нужна выносливость, сильная спина и хорошие руки. Взял он было одного сорванца из Гедеона, но на третий день тот запросился к маме. Я понравился Моррису тем, что не спасовал перед Чартером. Такой человек ему нужен.

– Парень мой ходит пока на соломе, но хочу перейти на алмаз, – сказал Моррис. – Ты с чем управлялся?

– Пенсильванский алмаз.

– А я тут местный нашел.

По всем дорогам машинисты и кочегары, стрелочники и сцепщики говорят на своем языке, и к этому надо привыкнуть. Солома – это дрова, алмаз – уголь. Поначалу не все бывает понятно на железной дороге.

– Ну пойдем, покажу тебе парня, – сказал Моррис.

На запасном пути стоял его паровоз. Я сразу оценил машину. Это был небольшой аккуратный локомотив с парой огромных ведущих колес под самой будкой. Я сразу определил: тип «крэмптон», редкая птичка. Он походил, скорей, на быстрый экипаж, чем на тяжелую машину. Корпус весь темно-синий, обручи желтые, колеса красные. Медные поручни так и горят. Колокол, передний фонарь и готические окна в узорах. Через будку медная дощечка с литой надписью «Пегас».

Что и говорить, хоть на парад выезжай. Перед «скотоловом», передней решеткой, опущенной на самые рельсы, пристроен букет полевых цветов.

– Да!.. – протянул я восхищенно. – Кофейник что надо. Чей?

– Мой, – коротко ответил Моррис.

Вот тут-то я и взглянул на Морриса Аллена другими глазами. Тут-то я и понял, как он затесался в компанию щеголей среди цветов и деревьев «Аркольского дуба».

Ведь если Люк Чартер, по кличке Красный Петух, красовался белоснежными манжетами и серебряным шлемом, то за Моррисом Алленом всегда бродила незримая тень «Пегаса». А эта штука, скажу вам, не деревянная лошадка, которую таскает по улицам Гедеона сопливый мальчишка.

«Пегас» был уже на ходу. В котле гудела горячая сила, манометр показывал сорок футов. Моррис расхаживал вокруг паровоза с масленкой и молотком. В своем картузе с длинным козырьком он был похож на дятла, который любовно обстукивает сосну.

Внезапно прибежал негритенок-посыльный.

– Мистер Моррис, шеф вас зовет.

– Я занят, – буркнул Моррис.

– Мистер Моррис, он очень вас зовет! Срочные грузы!

– Я мертвый сегодня, – хладнокровно повторил Моррис. – Цилиндры парят.

Посыльный убежал, но вскоре пожаловал начальник станции. За ним спешил толстый плантатор. Он вытирал мокрый лоб панамой, и панама уже превратилась в тряпку.

– Хелло, Моррис! – сказал начальник. – У тебя «Пегас» горячий. Сбегай до форта, всего шесть осей.

– Я мертвый сегодня, – повторил Моррис, – цилиндры парят.

– Ничего у тебя не парит, Моррис. А вот у «Гедеонца» лопнула трубка. Выручи, Моррис. Иначе ударят нас по карману, большая неустойка.

– Возьмите «Страшилу», – сказал Моррис.

– Да ведь «Страшила» в Пинусе, ты знаешь, Моррис. Он только к вечеру завтра вернется.

– Что я могу поделать? – сказал Моррис.

Плантатор тем временем рассматривал его с изумлением.

– Это и есть машинист? – спросил он.

– Да, – ответил начальник станции.

– Он мальчишка! Я с ним не поеду!

– Это Моррис Аллен, – сказал начальник, – лучший машинист по всей линии.

– Хватит меня дурачить! – закричал плантатор. – Сначала у вас что-то ломается, потом вы суете мне детей. Я требую неустойку! Я месяц назад заключил контракт на эту поездку!

– Видишь, Моррис, – сказал начальник станции, – в какое положение ты меня ставишь.

• Предыдущая
• 3/42
• Следующая