Сопротивление планктона (СИ) - "Jean-Tarrou" - Страница 22

• Предыдущая
• 22/30
• Следующая

- Это отступные! - за пару часов Корольчук успел протрезветь, пережить отходняк и снова напиться. - Чтобы не сожрала с потрохами.

- Ну хорошо, предположим, Серафима с ней осталась, плевать, что воспитывали вместе, силы вкладывали, холили, плевать. Но запрещать видеться! Да это ж...Перемычкин, разве это законно?

- Порох, угомонись...

- Пусть юрист скажет!

- Это не моя специализация, но в теории супруги имеют равные права...

- Во! Равные!

- Я могу посоветовать знакомого адвоката по семейному праву.

- Да на фиг, - неожиданно сказал Богданыч. - С какой, блин, стати?! Прямо щас поеду и заберу Серафиму к себе.

- Вот это слова не мальчика, но мужа!  - Порох вскочил. - Лева, погнали, Мамонту нужен шофер и группа поддержки. Тома, мы скоро вернемся!

- Юр, куда?!

- Гардемарины, вперееееед! - Корольчук вскочил, прихватив со стола начатую бутылку.

Перепуганный Женя бежал за ними до самой машины и уговаривал "решить вопрос цивилизованно" и обратиться в суд. Богданыч запихнул его на заднее сидение:

- В гробу я наш суд видел!

- Богдан, ты выпил, ты не можешь рассуждать здраво.

- Жень, я тебе обещаю: все будет хорошо. У меня третий глаз открылся...

- В жопе...

- Порох, иди в...! Жень, пойми, Серафима - это единственное, о чем я жалею...

- Вы заключили соглашение или она осталась с ней по решению суда?

- Че ты заладил? Суд, суд!

- Да здравствует наш суд! Самый Басманный...

- Какой цукер-нахер суд? - Корольчук глотнул вискаря и протянул бутылку Богданычу. - Ща можно все!

- Кроме танцулек в церкви.

- Сколько времени, мужики?

- Полдесятого.

- О! Порох, гони! В десять они на стадионе гуляют перед сном. Не баба, а часовой механизм.

- А я тебе говорил!

- Че ты мне говорил? Ты у меня отбить ее пытался!

- А я виноват, что нам со школы одни и те же бабы нравились?

- Мужики, идеальную бабу можно только слепить. Из снега. Вот моя Людка...

- Богдан, у тебя будут неприятности...

- Богданыч, заткни глас закона!

За окнами мелькали знакомые до боли места, сколько раз Богданыч мерз-мок-парился на этой остановке, ожидая последний автобус в 00:40, а в том ларьке покупал вечно жухлые розы, а здесь они целовались под раскидистым вязом, чтобы Танькин папаша - тиран хренов - засечь не мог. Как же быстро перегорело все, забылось, будто и не с ним это было.

- Порох, за щитом остановись, где дыра в заборе. Вижу их!

- Где?

- Возле футбольных ворот!

- Богдан, ну не надо...

- Богданыч, а если она крик поднимет?

- Не успеет, я позову, девочка моя услышит.

Богданыч открыл дверь, засунул пальцы в рот и свистнул так, что у Перемычкина уши заложило. Несколько секунд ничего не происходило, а потом послышался топот, как будто лось к ним бежал, и в машину влетела белоснежная русская борзая. Богданыч захлопнул дверь:

- Порох, газуй!

- Йухуууу!

- Врагуууу не сдается наш гордый...

- Фимушка, девочка моя, соскучилась...

- Серафима - собака?!

- А? - Богданыч посмотрел на Перемычкина. - Конечно, собака. А че ты думаешь, я бы хорька завел?

- Обратно в Марриотт?

- Я домой поеду, - сказал Женя. - Около метро не высадите?

- Че ж мы нелюди? Подвезем.

- Юр, - Корольчук прикончил бутылку и откинулся на сидение. - А че мы в тишине?

- Кстати! Я вам раритет не ставил? Лева, в бардачке диск найди, желтый.

- С квартирника?

- Ага, поставь, нет, другой стороной.

От Серафимы жар шел, как от печки, она вылизывала Богданычу забинтованную руку и все норовила лапы на сидение поставить.

<i> Ой, да развяжу кушак,

Да раскурю косяк,

Да об землю шмяк

Шапку мятую... </i>

Богданыч чесал Серафиме за ушком, приговаривая ласковые глупости, а потом глянул в сторону и напоролся на растерянный Женин взгляд.

- Чего ты?

- Ничего, - Женя покраснел, но глаз не отвел.

Протрезвевший к тому моменту Богданыч будто спирта хлебнул. Звуки вырубило, и кровь в ушах зашумела, как море - в ракушке.

Ладонь дрогнула и съехала с горячей головы Серафимы на не менее горячую коленку Жени.

<i> Ах вы сени, мои сени, сени новые мои!

Ах вы реакции такие нездоровые мои!

Ты, палата номер шесть,

Стены сводчатые,

Сени новые как есть

все решетчатые! *** </i>

Богданыч приближался к нему осторожно - в совсем еще сопливом детстве он вот так же пустым спичечным коробком кузнечиков ловил: подводишь, ближе, ближе, тихонько, чтоб не спугнуть, а потом ап! И он накрыл сухие сжатые губы своими.

Женя замер - не отстранился, но и навстречу не подался и, кажется, перестал дышать. Сердце у Богданыча стучало на кончике языка, и было это запредельно до жути - вдыхать носом горьковатый морозный запах, чувствовать, как его прошибает всего вдоль: от макушки до пальцев ног.

- Богданыч, твою мать! Отставить пропаганду в моей карете!

Женя дернулся, заехав Мамонтову в бок.

- Порох, урод!

- Харэ, Мамонт! Корольчук, молодца, кемарит, а я таки за рулем.

- Вот козлина...

- Это, между прочим, уже статья - щас насмотрюсь вашего непотребства и Корольчука раком поставлю.

- А?

- Спи, Левушка, еще не время.

• Предыдущая
• 22/30
• Следующая