Природные катастрофы. Том 1 - Дэвис Ли - Страница 27

На протяжении 45 лет до этого голода Ирландия, если и не каталась как сыр в масле то, во всяком случае, процветала. Но с уходом армии Веллингтона в 1815 г. возник избыток трудовых ресурсов.

Избыток рабочих рук мог бы пригодиться, так как в Ирландии изобилие плодородных почв и богатые поля. Но британцы вывели не только силы Веллингтона. Они, как это позже выяснили ирландцы, были специалистами по части обложения налогами и взимания их. Хлебные законы навязали мелким землевладельцам немыслимые тарифы. Целые стада домашнего скота, барки овса, пшеницы и ржи уходили теперь от растущего населения Ирландии в Англию. «Несметные стада коров, овец и свиней, — сообщил ирландский писатель Джон Митчел, — с частотой приливов и отливов уходили из всех 13 морских портов Ирландии…»

А так как население Ирландии продолжало расти (к 1800 г. достигло 5 миллионов человек, что больше населения Америки того времени), то его потребительская корзина становилась все более скудной. Наконец, ирландцы, наряду с бельгийцами, получили прозвище «картофелеедов», так как картошка стала основным блюдом в их меню.

Итак, к началу XIX столетия Ирландия больше не была богатой страной, всюду чувствовалась бедность. А поскольку большая часть ее сельхозпродукции переправлялась в Англию, скоро здесь начался голод. Путешествующий по стране Томас Карлайл писал: «Никогда не видел в мире подобной нищеты… Часто меня приводило в ярость, как нищие осаждали нас, будто бродячие собаки, набрасывающиеся на падаль… При виде таких сцен человеческая жалость уходит, оставляя вместо себя каменную отчужденность и отвращение».

Но худшее ждало впереди, когда британские землевладельцы за неуплату ренты стали выселять десятки тысяч голодающих крестьян с земель. Граф Льюкан в графстве Мейо, превознесенный Альфредом, лордом Теннисоном в его «Charge of the Light Brigade», выселил из лачуг 40000 крестьян, когда они не смогли уплатить ему ренту.

И когда картофельные поля поразила болезнь, для англичан это был шанс спасти свою честь и миллионы жизней. Но вместо этого граф Льюкан еще более ужесточил условия жизни крестьян. Ирландский корреспондент «Лондон таймс» Сидней Годолфин Осборн назвал его действия «филантропическими», считая, что они помогали стабилизировать население. И добряк Теннисон не преминул сказать свое слово, заметив: «Кельты — все законченные болваны. Они живут на ужасном острове, и у их нет истории, достойной даже упоминания.

Почему никто не может взорвать этот поганый остров динамитом и разметать его кусочки в разные стороны?»

Таковы были первые предпосылки катастрофы XIX века.

Тем временем в самой Ирландии бедность и нищета распространялись со скоростью чумы. Большая часть населения, выросшего к 1845 г. до 8,2 миллиона человек, существовала на воде и ламперах, серых клубнях, используемых во всем мире в качестве корма для свиней.

Когда из-за болезни снизились урожаи и этой культуры, голод начал усиливаться. Десятки тысяч человек тихо умирали дома, десятки тысяч гибли вдоль дорог. Люди умирали не только от холеры, цинги и тифа, но и от переохлаждения. Огромные массы крестьян были выброшены из домов, когда больше не могли собирать урожаи пшеницы, чтобы уплатить ренту. Встречались и случаи каннибализма. Мелкие могилы рыли прямо возле дороги. Их часто оскверняли бродячие собаки, которые разрывали трупы на части и растаскивали по всей округе.

В «Черном предсказании» Уильям Карлтон написал: «Дороги от похоронных процессий стали буквально черными. И по дороге от одного церковного прихода до другого вас сопровождали колокола смерти, звук которых был размерен и печален. Триумф, который одерживала бубонная чума над нашей разоренной страной, страной, с каждым днем становящейся все более обездоленной и все более скорбной».

Тем временем из 13 портов Ирландии продолжали отбывать корабли, груженные зерном и другой сельскохозяйственной продукцией. Корабли увозили с собой эмигрантов, ряды которых выросли почти до 2 миллионов человек. Основным экспортом Ирландии стали сильные молодые руки. Но в 40-х годах XIX века эмигранты поняли, что жизнь в других странах немногим лучше, чем в Ирландии. В Англии к ним относились, как к париям, и заставляли ютиться в лачугах и подвалах. В Америке они столкнулись с аналогичным отношением, ярким свидетельством которого являлись вывешенные повсюду таблички с надписями: «Ирландцам не беспокоить». Эти обстоятельства вынуждали их собираться в ирландские гетто в Нью-Йорке, Балтиморе и Бостоне, где полмиллиона ирландцев умерли.

Англия попыталась создать новые рабочие места для ирландцев на родине. Это был тяжелейший труд за нищенскую плату. Строили дороги, ведущие в никуда. Грандиозные общественные проекты, которые должны были снизить смертность, из-за перепалки в парламенте просто затерялись. Бенджамин Дизраэли заметил: «Один день — поп, другой день -картошка». Премьер-министр лорд Солсбери сравнивал ирландцев с гугенотами, не способными ни к самоуправлению, ни к самовыживанию.

Только лорд Джон Рассел, выступая в палате лордов 23 марта 1846 года, проявил озабоченность и поднял вопросы об ответственности: «Мы превратили Ирландию, и я говорю это намеренно, мы превратили ее в самую отсталую и самую обездоленную страну в мире… Весь мир клеймит нас позором, но мы одинаково равнодушны и к нашему бесчестью, и к результатам нашего неумелого управления».

Но его речь утонула в равнодушии и массе других дел, таких, как начало англо-сикхской войны в Индии. Только время избавит Ирландию от голода, но не освободит ее от гнева.

Один из самых страшных случаев голода, зарегистрированных в истории человечества, случился в Китае в 1876–1878 гг. В результате мора, вызванного засухой, в Северном и Центральном Китае погибли 13 миллионов человек (по миссионерским источникам) или 9,5 миллиона (по правительственным источникам).

Величайший и самый ужасный голод 1876–1878 гг., унесший жизни 9,5–13 миллионов человек и отразившийся еще на 70 миллионах человеческих судеб, начался, как и большинство подобных бедствий, с засухи.

В течение долгих трех лет — с 1876 г. по 1878 г. — на территорию Северного и Центрального Китая, ограниченную с юга и запада рекой Янцзы, с севера — Пекином и корейской границей — с востока, не выпало ни единой капли дождя. Обычно эта территория ежегодно орошается муссонами и дает гарантированное количество риса и других важных для китайской кухни продуктов. Но в период с 1876 г. по 1878 г. муссоны так и не пришли.

В соседних, более южных, провинциях Квантуй и Фуцзянь большая часть урожая сильно пострадала от вызванных муссонами наводнений. Колония британской короны Гонконг в южной части Квантуна была залита дождями.

Но совсем по-другому обстояли дела на огромной сельскохозяйственной территории к северу. Она превратилась в огромную зону голода, убийств, рабства и каннибализма.

Обычно благоприятная в сельскохозяйственном отношении область превратилась теперь в дикие джунгли, где выйти на улицу ночью означало пойти на верную смерть. Бродячие банды голодающих людей нападали на путешественников, убивали прямо под ними мулов, лошадей, быков, верблюдов. На втором году голода стало небезопасно останавливаться на обочине дороги.

Вот как описывал ситуацию председатель комитета иностранной помощи, расположенного в прибрежном городе Тэнсянь:

«В ноябре 1877 года положение дел стало просто ужасным. Осенний урожай на всей территории Шаньси и большей части Хунань пропал… Зимой и весной 1877–1878 гг. вдоль дороги на Шаньси царили страшные беспорядки. В начальном пункте пути, Вайлюине, толкались официальные лица и торговцы, пытаясь получить для сопровождения конвой. Городок кишел беженцами, ворами, попрошайками. Власти были бессильны создать хотя бы подобие порядка в горной местности. Дорога была практически разбита, и пока не будет построена новая, заторов не миновать. По ней в дикой сумятице спешили мулы, верблюды, быки и ослы. Так много их было убито отчаявшимися, умирающими от голода людьми или погибло, что транспортировка могла осуществляться только объединенными усилиями бдительных собственников зерна и тренированных, наспех собранных отрядов милиции… О ночных путешествиях не могло быть и речи. Дорога была отмечена скелетами и трупами людей и животных. Волки, собаки и лисы пресекали страдания несчастных, которые оставались в этом ужасном ущелье, чтобы умереть или зализать раны… Разбитые повозки, разорванные мешки с зерном, умирающие люди и животные так часто останавливали процессию, что приходилось задерживаться на несколько дней, чтобы конвой с одной стороны дороги мог занять место сменившегося».