Maxima symphonia (СИ) - "novel2002" - Страница 5
- Предыдущая
- 5/12
- Следующая
С такими врагами и друзей не надо.
За разговорами и светскими, почти нежными, угрозами добираемся до комнаты Ви. Дальский входит в роль страстного поклонника, стучится в дверь почти стыдливо, будто влюбленный Ромео к своей Джульетте. Правда, наш Ромео приперся на свидание с Меркуцио, и тот сегодня решительно настроен поучаствовать.
- Да, да! Войдите!
Ви уже смыла свой пугающий макияж, сняла одеяние эфиопской рабыни, вместо него нацепила золотое платье дочери фараона. Знает, стерва, как выгодно себя подать. Даже волосы распустила: длинные, волнистые, черные, как нефть. Нефть и золото. Хм! Нет, Дальский все-таки прав. Буровые машины меня возбуждают.
- Ви, дорогая, ты была великолепна, – мурчит конкурент, подбираясь к раззолоченной птичке.
- Спасибо, Егор! Я для вас двоих старалась.
Ври больше. Нам приятны твои сладкие песни.
Ви столько ездит по гастролям, что уже на родном языке говорит с легким акцентом. Или специально язык коверкает, чтобы артистичней было. Кто их, творческих людей, знает.
Дальский наконец-то добирается до нее, и Виолетта без проволочек обнимает его за плечи. Вцепляется страстной пантерой, целует так, как будто он ее единственный и неповторимый возлюбленный. Хороша актриса! За то и получает такие деньги. Ей не только за пение на сцене платят, так на дом в Каннах не намолишь, как ни старайся. Больше всего платят ей за реальное, пусть и временное, воплощение мечты всех романтичных мужчин о прекрасной влюбленной эфиопской рабыне, которую можно не только увидеть в свете софитов, но и вполне реально пощупать.
Эти двое тискаются, мокро целуются с языками, начинают постепенно раздеваться, а я отхожу в сторону от места действия и сажусь в глубокое кресло. Откидываюсь на спинку и кладу ладони на подлокотники. Шоу продолжается, и я его единственный зритель.
Егор ныряет наглыми ладонями под золотую ткань, сжимает все, что выпукло выпирает на мягком теле, не сдерживая разошедшейся похоти. Виолетка вздрагивает, стонет томно, терпит его жесткие ласки. Хихикает возбужденно и в этот самый момент в дверь робко стучатся.
- Войди, – теперь тут командует чуть охрипший от желания Дальский. Включил свой модус хозяина на всю катушку.
Дверь приоткрывается и в комнатку проскальзывает стройный юный наложник в тонких шальварах из искусственного дешевого шелка. Замирает сразу на входе и неуверенно оглядывает всю представленную его взору экспозицию. Хлопает длинными черными ресницами, трясет не менее черными нефтяными кудрями. Нет, надо все же выдавить из Дальского тот контракт, а то скоро мне эти клятые буровые машины будут в эротических снах сниться.
- Максим, познакомься. Это Костя. Будущая звезда мирового балета, – Дальский отрывается от Ви ненадолго. Лишь для того, чтобы соблюсти светские приличия и представить мне прекрасное создание.
Хмыкаю. А вот, кажется, и обещанный сюрприз.
- Здравствуй, Костя. Присоединяйся к нашему пиру!
Протягиваю ему руку, не поднимаясь с кресла. Улыбаюсь с намеком, и он понимает, какой пир я имею в виду. Улыбается в ответ, стараясь придать взгляду томности, и принимает мою ладонь. Я не теряюсь - притягиваю его к себе и сажаю на колени. А нежный танцовщик садится - легкий и гладкий, - не то, что мои бойцы, правда, в тех я ценю именно нарочитую маскулинность. Трахать приятно и тех, и этих, но иногда под настроение все решают нюансы.
Изображая невинный страх или страшную невинность, бог его знает, что он там хочет показать, чтоб меня завести, наложник робко прижимается к моему телу теплым боком. Грамотный. Должно быть, не в первый раз заманивает в свои объятья спонсора. К тому же, Дальский не предложит того, чего сам не пробовал. В этом он честен до конца. Раз предложил, значит, все будет в лучшем виде. Сам он уже давно завалил Виолетту на кушетку и ласкается об сочные налитые груди. Тешит язык и губы, а руки споро расстегивают ширинку.
Ну, раз пошла такая пьянка, от подарка я не буду отказываться. Отвлекаюсь от поскрипывающей кушетки, оглаживаю молодое, стройное, взлелеянное годами танцев тело. Неторопливо знакомлюсь с новым для меня объектом возможных будущих капиталовложений. Сегодня вечером в этой комнате мы составляем великолепный квартет.
<center>***</center>
Волк снова учит Крайта двигаться, они вдвоем выполняют свое каждодневное рабочее adagiо(8). Ох, уж эти выразительные позы, наклоны и перегибы корпуса, плавные повороты, вращения и другие не менее гармоничные телодвижения. Смотреть на все это действо и не дрочить при этом невероятно сложно.
Получается у Крайта неплохо, ведь Волк хороший, терпеливый учитель. Сергей, как обычно, верен своей почти нездоровой тяге к детям из неблагополучных семей и районов. Как и Назар. Во всем, что делает Волк, проглядывается его школа и его методы обучения. Назар. Проклятье ты мое. Натуральное.
До сих пор ясно, как вчерашний день, помню все, что было. Хоть и стереться, поизноситься должны были уже эти воспоминания за пятнадцать лет. Как же тяжело давалась мне твоя наука. Не потому, что я плохой ученик, а ты плохой учитель. Просто не умел я тогда желания свои тайные и стыдные сдерживать, мучился от одних твоих строгих взглядов в свою сторону. А ты, как назло, еще и выделять меня тогда начал среди остальной оравы пацанов. Я действительно хорош был - зол и быстр, как Крайт сейчас. Никого не щадил - ни себя, ни других. Да кодекс твой – бусидо - принял слишком близко к сердцу, а у самураев суровая мужская любовь не была таким уж редким делом.
Начала тогда рядом с тобой, Назар, моя порочная чувственность распускаться. Цвела бутоном ярким и пышным, сладким нектаром истекала. Но ты не видел ее во мне при всем твоем преподавательском даре и навыках. Хотя, возможно, и видел, но делал вид, что тебя это не касается. А я и не касался. Знал, что не посмею сдернуть с пьедестала, ведь сам же туда тебя поднял, и все что мне оставалось - только смотреть издали.
Бывало, расходятся все после тренировки, а я, как лучший ученик, задерживаюсь. Прокрадываюсь темными коридорами из раздевалки к тренировочному залу, заглядываю в щелку то ли милосердно, то ли издевательски приоткрытой двери, а там ты отрабатываешь ката четкими выверенными движениями. Переступаешь на мягких волчьих лапах, танцует коса твоя длинная волчьим хвостом.
Насмотревшись до темных пятен перед глазами, я шел тогда прямиком в душевые. Открывал краны на полную и нырял под жесткие струи. Сжимал себя крепко, как будто ты меня обхватываешь большими сильными ладонями, гладил пальцами грудь и бедра, расписанные румянцем возбуждения. Вода била по плечам жалящими поцелуями, наверно, и ты бы так целовал-кусал, волк таёжный. Ох, и сладко же мне дрочилось тогда, а вот после так хреново было, что и не передать. А ты каждое занятие смотрел внимательно и, наверно, видел мое смятение, но ни разу не изменил своей самурайской невозмутимости, ни разу не поддался моим голодным взглядам.
Четыре года я продержался рядом с тобой, страдая от собственной неправильности, а потом понеслось-закрутилось. Увидел меня на показательном выступлении один очень серьезный и небедный, мягко говоря, человек. Понял, должно быть, сразу, что мне надо. В тот момент, думаю, это было видно уже всем понимающим. Пригласил сначала в хороший ресторан, куда таким, как я, бедным студентам вход был заказан, а потом и в свой огромный дом за городом с десятком комнат и белой шкурой, небрежно брошенной у камина, об которую было так приятно тереться обнаженным телом. Он ни к чему не принуждал, но всего умел добиваться своей обходительностью. Ему уже было хорошо за пятьдесят, и очень уж нравилась моя неприкаянная молодость и злая сила. Любил он прогибать, точно как Дальский, молодые, гибкие, ядовитые стебли. Да так, чтоб стелились к его ногам по собственному желанию. Наверное, он даже любил меня по-своему, потому что много чего после смерти своей мне оставил. А я уже грамотный был к тому времени, наученный, и ни копейки зря не потратил.
- Предыдущая
- 5/12
- Следующая
