Товарищ убийца. Ростовское дело: Андрей Чикатило и его жертвы - Кривич Михаил - Страница 17
- Предыдущая
- 17/82
- Следующая
А расследование не движется с места. Десятки людей, от районных оперов до начальников следственных отделов, а то и выше, ломают головы, рассылают запросы, выезжают на места, опрашивают и допрашивают, — а в папках, заведенных на каждое дело, не прибавляется ничего существенного.
Озабоченное начальство из областного уголовного розыска начинает наконец осознавать, что районным детективам, которые привычны скорее к пьяным дракам и мелким кражам, такие изощренные преступления, без улик, мотивов и свидетелей, просто не по зубам. И с запозданием — а может быть, это сейчас, когда смотришь назад, кажется, что они слишком медлили, — усматривает в серии нераскрытых убийств единый криминальный почерк. И принимает наконец решение: соединить в одном производстве дела по убийству Игоря Гудкова и Иры Дуненковой в Ростове, Любы Бирюк в поселке Донском близ Новочеркасска, Оли Стальмаченок в Новошахтинске, двух тогда еще не известных молодых женщин (потом установили — Иры Карабельниковой и Оли Куприной) в лесопосадках у станций Шахтная и Казачьи Лагеря.
Чтобы дать делу кодовое название, нужно найти нечто характерное, какой-то общий внешний признак: время суток, криминальную деталь, предмет обстановки.
Нашли — ландшафт.
Объединенное дело назвали так: «Лесополоса».
А версия? Если все содеянное на совести одного человека, то надо бы понять или хотя бы предположить, что его вело, зачем ему все это понадобилось. Что побуждало его насиловать девочек и мальчиков и убивать столь изощренно и извращенно?
По великому правилу Оккама не следует искать сложных ответов, если существуют простые. Не надо умножать сущности. Самое простое решение приходит в голову сразу же, самым первым: преступник ненормален. Этот вампир, каннибал, сексуальный маньяк — психически больной человек. Психически здоровый на такое просто не способен.
Более убедительных версий не нашлось, и эта, первая, стала рабочей.
И опять началась рутина: стали поголовно проверять людей, состоящих на учете в психиатрических диспансерах. Невероятно нудная, однообразная работа, оправданная, однако, всеми обстоятельствами этого безумного дела. Во всяком случае, так тогда казалось.
Одного за другим отрабатывали подозреваемых, проверяли, куда, когда и с кем они ездили в последнее время, уточняли диагноз и особенности заболевания, поведение во время обострений, склонность к насилию и сексуальным аномалиям, алиби на время совершения преступлений. Но это все попутно, на всякий случай. Главное, что тогда интересовало детективов, — это группа крови. Самая важная на тот момент, если не сказать жестче — единственная верная улика. Остальное — на уровне предположений: то ли так обернется, то ли этак. А группа крови — это объективный факт.
В деле прибавлялись трупы, их изучали все тщательнее и время от времени находили сперму — в количествах небольших, но достаточных для анализа. Она попадалась на изорванной и изрезанной в клочья одежде жертв, на коже, во влагалище и в прямой кишке. И всякий раз медицинская экспертиза давала заключение, что сперма относится к антигенной группе АВ, то есть содержит оба характерных для крови человека и его выделений антигена — А и В. Это так называемая четвертая группа крови, она годится для переливания только тем пациентам, у которых та же группа, — и никому больше. Правда, эти пациенты находятся в привилегированном положении, поскольку для них годится любая кровь, так что, если бы неизвестный убийца оказался в больнице с большой кровопотерей, врачи могли влить в него любую кровь, которая оказалась бы под рукой. Но как донор он особой ценности не представлял.
Теоретические эти рассуждения и сведения из области гематологии не так уж далеки от предмета уголовного расследования. Зацепка у криминалистов была вполне крепкой: считалось аксиомой, что у человека кровь, сперма и все другие выделения, содержащие белок — например, слюна, — всегда одной и той же группы. Это предопределено генетически, или, проще говоря, кому что на роду написано. Следовательно, у преступника (или у преступников, если их несколько и все они действуют в едином ключе) обязана быть кровь четвертой группы.
Отсюда и главная проба: анализ крови на групповую принадлежность. Стандартный анализ.
У всех, кого по самому отдаленному подозрению проверяли по делу об изнасилованиях и убийствах, брали кровь на анализ. И если она оказывалась не четвертой группы, то сразу отпускали с извинениями. А в специальной карточке, заведенной по этому случаю, делали отметку: проверен по «Лесополосе».
Но если группа крови совпадала, то проверку продолжали. Вот тогда уже смотрели алиби, следили за передвижениями, консультировались с психиатрами. До той поры, пока не убеждались, что подозреваемый совершенно непричастен к убийствам.
Долгая, нудная и, что хуже всего, безрезультатная работа. Одновременно в проверке сотни людей, десятки из них в психушках и не меньше — сидят в кутузке…
Не тот, не тот, опять не тот. А что-то забрезжит похожее — так группа крови не совпадает или алиби безукоризненное.
И вдруг — удача. Она всегда бывает вдруг.
В начале сентября восемьдесят третьего года в Ростовском трамвайном парке, где посторонним вроде бы делать нечего, милицией был задержан молодой человек без определенных занятий, к трамваям отношения не имеющий, разве что как пассажир. Назвался Шабуровым. Подержав сутки для приличия — не зря же задерживали, — его собрались было выпустить, как вдруг он сделал по собственной воле признание, удивившее уголовный розыск: он, Шабуров, вместе со своим товарищем Калеником угнал автомобиль. И после небольшой паузы второе признание, уголовный розыск ошеломившее: они с Калеником вместе убивали детей.
Зачем? А ни зачем. Просто так. Убивали и убивали.
Нравилось.
Сообщника тут же арестовали, а вслед за ним еще двоих: Турова и Коржова. Те тоже убивали. Все вместе и по отдельности.
И все четверо — психически неполноценные. Не сумасшедшие, чтобы вовсе уж не отвечать за свои поступки, но все же не вполне нормальные.
Значит, такая четверка кандидатов в убийцы: В. Шабуров, Ю. Каленик, Л. Туров, Л. Коржов. Все четверо живут в Первомайском районе города Ростова, том самом, где находится парк Авиаторов. Все учились в одном и том же доме-интернате для умственно отсталых детей и, закончив учебу, стен заведения не покинули. Куда, скажите на милость, им деваться, не вполне психически здоровым, без родных и близких, без собственного дома? Остались жить, как пишется в официальных бумагах, на обеспечении школы-интерната.
Так и жили, уже взрослые, при детском доме. Что тут поделаешь, что возьмешь с Богом обиженных? Дурачков на Руси всегда жалели.
Слово «дурак» в нашем богатом оттенками языке многозначно. Оно бывает бранным или, по меньшей мере, презрительным, но бывает и ласковым, почти нежным — вспомним хотя бы сказочного Иванушку, который глуповат и недотепист только с виду, а на самом деле умнее и хитрее всех прочих. «Дурачок ты мой», — вполне может сказать любящая мать, гладя по головке несмышленое еще, но конечно же любимое дитя. Самое жесткое из значений — психически больной, сумасшедший. Пациент соответствующей лечебницы или диспансера, ученик специальной школы, воспитанник особого интерната. Да и народное название психиатрической больницы — психушка либо дурдом — отсюда же. Наш филолог, между прочим, тоже побывал на обследовании в таком заведении, а точнее — в главном дурдоме страны, официально называемом так: Всесоюзный научно-исследовательский институт общей и судебной психиатрии имени профессора В.П. Сербского. Там многие побывали — и крутые уголовники, и правозащитники; при всей печальной своей известности, скорее политической, нежели медицинской, институт этот в научном мире все же пользуется авторитетом, и считается, что оценки его экспертов — сегодня, во всяком случае, — политической окраски не носят.
Ростовских дурачков, взятых по «Лесополосе», в Москву отправлять было незачем. С ними и на месте все было понятно.
- Предыдущая
- 17/82
- Следующая
