Товарищ убийца. Ростовское дело: Андрей Чикатило и его жертвы - Кривич Михаил - Страница 25

• Предыдущая
• 25/82
• Следующая

Мимо прошла девочка со школьным портфелем, и одинокий волк подумал, что два портфеля — ее и его — могли составить хорошую пару. Он представил себя с этой девочкой в одной постели, а в ногах портфели вытворяют что-то несусветное. Представил и засмеялся. Настроение снова пошло вверх. Он не стал даже догонять девочку, ему хватило сладострастного видения. И к тому же неохота было идти против ветра. Главное, что не все еще потеряно. Он еще всем докажет…

Подошел автобус в сторону автовокзала и аэропорта. Он прыгнул в открытую дверь как молодой — так ему, во всяком случае, показалось. Вспомнились другие строки, многократно читанные на том же проспекте Энгельса, в витрине лучшего в Ростове-на-Дону магазина «Цветы»:

Дождики всю землю поливают.

Льдины тают каждую весну.

Девушки хорошие бывают

Не в одном Ростове-на-Дону.

Но играть не стану я в молчанку,

Безо всякой лишней суеты

Я признаюсь честно: ростовчанки –

Люди всесоюзной красоты.

Эти два четверостишия хорошего поэта Льва Ошанина он знал наизусть с университетских времен и почему-то вспоминал их всякий раз при виде девочки или женщины, когда начинало стучать в висках, а к низу живота приливала горячая волна, будто он, как бывало с ним изредка в школьные годы, обмочился на уроке.

Он чувствовал — что-то должно произойти. После осечек грянет выстрел. Провидение отправило его в командировку, а не жалкий директор.

От надышанного автобусного тепла его очки запотели, все кругом было в тумане, плыло цветными пятнами. Он аккуратно протер стекла носовым платком, надел очки и осмотрел публику. Среди пассажиров женского пола не было никого, кто вправе был бы претендовать на звание дамы «всесоюзной красоты». Наплевать, при чем здесь красота? Идет охота! Чем плоха, например, вон та, в черной меховой шапочке, возле передней двери? Он протиснулся ближе к двери и услыхал ее голос с легкой хрипотцой, обращенный к коротышке в фетровой шляпе: «Мужчина, вы на следующей встаете?» И когда она, протиснувшись мимо шляпы, вышла из автобуса, он, расталкивая публику и цепляясь за чьи-то руки, выпрыгнул вслед за нею. Закрывающаяся дверь автобуса едва не защемила портфель.

Его звездный час еще не наступил. Хриплоголосую в черной шапочке ждал на автобусной остановке крепкий мужчина с военной выправкой.

Остановка называлась «Институт ядерных исследований», этого места он побаивался — говорили, что здесь сильная радиация. Пусть эта парочка нахватается излучения и сдохнет. Он сел на следующий автобус. Не доезжая одной остановки до аэровокзала, сошел и отправился дальше пешком; все равно времени полно, девать некуда. Ветер стих, а может быть, здесь его и не было, стало не так мрачно, похоже, небо прояснилось. Одинокому волку вдруг ужасно захотелось есть. Он с вожделением представил себе круг копченой колбасы и крутые яйца, много крутых яиц. И в эту минуту взгляд его упал на одинокую женскую фигуру, бредущую по направлению к остановке. Фигура держалась на ногах не совсем твердо.

Только подойдя к ней совсем близко, он понял, что женщина немолода. Но он не мог позволить себе еще одну осечку.

Она остановилась и прислонилась к дереву, будто размышляя, куда идти дальше, и непослушными пальцами поправляла платок. Он подошел сзади и, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и безразлично, спросил: «Далеко путь держите?»

Линия жизни и линия смерти сошлись, как сходятся два железнодорожных пути, и пошли рядом. Так им идти совсем недолго, какие-то сотни метров.

Потом они пересекутся.

И на прохладном воздухе голова Марты Михайловны не прояснилась до конца. Тяжелое чувство прошло, но осталось кружение в голове, приятное возбуждение, которое бывает, когда на вечеринке встают из-за праздничного стола.

Мужчина, обратившийся к ней так вежливо и непривычно, ей сразу понравился.

Зря про нее болтают, будто она после третьей рюмки готова пойти с любым. Им только языком чесать, а еще называются подруги. Нет, с любым она не пойдет. Мужчина должен ей понравиться, произвести хорошее впечатление. Ей нужен человек солидный, положительный, на которого можно опереться. Хотя, по правде, если он будет несолидный, а какой-нибудь петух молодой, он на нее и глаз не положит. Прошло времечко, чего зря говорить. Этот с портфелем вроде бы ничего. Рассудительный, в беседе приятный, вот, жизнью ее интересуется.

Они медленно шли — она и не вникала, куда именно, — он спрашивал, а она рассказывала ему о своей жизни, которая непонятно с какого момента вдруг перекосилась, о том, что раньше, когда был жив дядя-генерал, все было иначе: благополучнее, надежнее, чище.

Он знал прекрасно, куда они идут. Не в подробностях — они его не волновали, — но в общем знал определенно. Сто шагов в ту или другую сторону дела не решают. Была бы цель, место найдется.

В этих местах он бывал прежде и вел женщину к известной ему цели мимо домов и гаражей, по асфальтовым дорожкам и нахоженным тропинкам, через железнодорожные пути — к роще, вечерней, сырой, мрачной роще, к памятнику погибшим авиаторам, до которых ему нет дела. Они останутся там вдвоем. Он и эта так вовремя подвернувшаяся баба.

Внезапно накатившая еще в автобусе волна возбуждения схлынула, оставив легкую пену приятного желания. Знать бы, за какие грехи он лишен радости обладания, простой радости, которую запросто могут изведать эти вечно гогочущие жалкие пигмеи, рассказывающие к месту и не к месту непристойные анекдоты, хвастающие своими мнимыми победами. Его так называемые сослуживцы — второразрядные инженеришки, шоферы, экспедиторы, — все они имели то, чего он безжалостно был лишен. Даже у последней шантрапы, вроде того мальчишки, который отшил его в электричке, все получается. У него — нет. За что? Как хочется сорвать обиду, выместить накопившуюся злость на этих грязных подонках, недостойных его мизинца, на мужиках и мальчишках с их наглыми, мерзкими гениталиями, которые в любую минуту способны налиться здоровой горячей кровью. Оторвать им всем, скотам, эти самые места, чтобы не кичились своими победами, не ржали, как жеребцы, не радовались, когда другие страдают…

Он вполуха слушал, что говорит ему подвыпившая, не первой молодости женщина в зеленом пальто — про родственника-генерала, про неприятности на службе, — а сам представлял себе сладостные сцены соития и уверял себя в одном: сегодня все получится. Должно получиться. Не может не получиться. Надо только настроиться. Она не девка. Не малолетка. Не лопоухий пацан. С ней получится. Он же здоровый мужик, и конце концов раньше же у него получалось — и с той, и еще с той. Не всегда, но получалось, черт вас всех возьми!

Они остановились у развилки. Одна дорога вела и глубь рощи, другая — к памятнику, который напоминал ему огромный фаллос, упирающийся в зимнее низкое небо. Он что-то говорил ей, она смеялась. Смеялась нетрезво и напряженно, собственно, ничего смешного в его словах не было, и ей гораздо больше хотелось бы оказаться в постели, на чистой простыне, чтоб по-людски, но она боялась, что и такого, случайного, ненастоящего, тоже не будет. Потому и смеялась, что опасалась спугнуть.

Они свернули на асфальтированную дорожку, ведущую в парк. Свет уличных фонарей и окон далеких уже домов туда почти не доходил. Час был поздний, и людей в парке этим февральским вечером уже не было.

Они скрылись в темноте.

Где-то там, в сотне шагов от магистрали, соединяющей аэропорт с миллионным городом, среди голых и мокрых деревьев, линии, сошедшиеся случайным образом, пересеклись. И одна из них оборвалась.

Он вышел из темноты и вдоль дороги, стараясь не приближаться к фонарям, направился в сторону аэропорта. Он боялся, что на руках или на одежде у него остались пятна крови. Хотя старался не запачкаться. Вдобавок он обтерся после всего ее шерстяным платком.

Проклятье. И с ней ничего не получилось. То, чего она ждала от него, то, чего он ждал от себя, так и не произошло.

Ему опять пришлось доставать нож из портфеля.

• Предыдущая
• 25/82
• Следующая