Судьба и грехи России - Федотов Георгий Петрович - Страница 50

     И, однако, марксисты, уверенные в буржуазном характере грядущей революции, отвели буржуазии в ней красный  угол. Они напрасно дожидались почетного гостя. Революционный  пир, очевидно, не прельщал русского купечества, привыкшего к иным яствам. Когда пришла революция,  буржуазия сыграла в ней лишь страдательную роль. Она  дала свое злосчастное имя, как позорное клеймо, для всей  коалиции погибших   классов. Князья Рюриковой крови  и революционные  социалисты, как представители «буржуев», гибли в подвалах Чека.

    Нельзя, впрочем, сказать, чтобы буржуазия была твердым оплотом режима. Этому мешало прежде всего её антиобщественное воспитание. Как сословие казнокрадов, она была силой, разлагающей не менее дореформеннойбюрократии  взяточников. Интеллигентское отвращение к профессиональному купеческому быту, нужно признаться,, имело некоторые  бытовые основания. Когда поэт Блок хотел с максимальной  силой воплотить идею зла в старой России, он не мог найти  для этого лучшего образа, чем лавочник его страшного «Грешить бесстыдно»... Поэт прав. Ниже этого икающего благочестия нельзя опуститься по ступеням человеческого падения.  Рядом с «кондовой», «толстозадой» Русью двенадцать красногвардейских хулиганов несут какое-то освобождение. Хотя бы  освобождение смерти.

    Вопрос лишь  вот в чем: исчерпывается ли «темным  царством» характерология русского торгово-промышленного класса? Вопрос, который приобретает тем большее значение, что класс этот, в противоположность остальным классам старой России, не погиб в революции. Вырезывае-

==149

мый  и удушаемый, он каждый день возрождается к жизни  и, несомненно, призван строить будущую Россию.

    Печальная моральная физиономия  и еще более печальная репутация этого класса в России XVIII и XIX веков  вызывает в памяти его великое прошлое.

    Славянофильское  и народническое восприятие Древней  Руси не отдает достаточного отчета в том огромном вкладе  в русскую культуру, который внес купеческий дух. Иностранцы  поражались в XVI и XVII веках коммерческим  способностям русских и их страсти к торговле. Ярославец,  нижегородец по сие время сохранили в своем областном  характере эти некогда национальные черты. На торговле  держалась вся Киевская Русь. Торговля создала Великий  Новгород — не город, а великое северное государство, охватившее половину  русских земель. С отмиранием южных  очагов культуры и старых Ростово-Суздальских Новгород  делается главным выразителем русской культурной идеи:  прежде всего в искусстве. Военно-служивая Москва, сломив  Новгород, заглушив городскую жизнь Севера, и в XVII веке сохраняет еще купеческий размах и предприимчивость.  Минины   (северное ополчение) спасли Россию в годы смуты, и еще при Алексее Михайловиче их голос слышится во  дворце. «Земская Русь» это прежде всего посадская, торговая  Русь. Именно эти слои сообщают земскую окраску соборам. Еще Петр опирается в своих экономических мероприятиях на инициативу старого купечества. Лишь XVIII век   глубоко принизил древнее почетное сословие. Отчужденное  от европейской культуры, оно   оказалось лишенным права  на общественное, то есть дворянское уважение. Оторванность от государственного дела вызывала неизбежно гражданский декаданс, измельчание, личную и хищническую направленностьинтересов.

     И, однако, верность старомосковским церковным традициям, отторгая класс от новой общественности, сохранила в  нем  драгоценное качество: строгость аскетического закала,  трудовую дисциплину, национальное чувство. Старая личная  этика могла, как часто на Руси, совмещаться с общественной беспринципностью. Неуважение к профессии подрывает профессиональную   этику. Прекрасный семьянин, набожный  церковник мог быть вором, столь же мало стыдясь этого, как  старый чиновник —  взятки. К тому же чиновничья коррупция  была зачастую источником коррупции купеческой. При  слабости торговой предприимчивости в XVIII — начале XIX  века, главный источник образования капиталов — эксплуатация  государства. Наиболее заметный тип среди торгово-промышленного  класса — подрядчик,  кабатчик, откупщик. Но в  этой области особенно велики искушения, "ослаблен как раз  творческий момент  предприимчивости. Впрочем, и в эту

==150

эпоху встречается строгое отношение к деловой этике —  гораздо чаще, чем это кажется с дворянских верхов. Не по  Островскому, а по Лескову надо изучать купеческий быт.  0стровский –сатирик переломной эпохи. Проникновение  передовых, то есть капиталистических идей в патриархальную среду не может не вызвать на первых порах явление  имморализма. Крепче, строже других оставались старообрядческие слои купечества, закаленные в гонениях, в борьбе за веру, поставленные на место былого боярства во главе  подпольной старой Руси.

   Освобождение крестьян дало мощный толчок долго скованной хозяйственной энергии народа. Деревня сразу же  выделяет энергичный слои «кулаков», предпринимателей,  скупщиков дворянской землицы, основывающих  торговые предприятия. Эта новая буржуазия подготовлялась задолго  в оброчных формах крепостной зависимости. Мобилизация дворянских земель, железнодорожное строительство  вызвали горячку ажиотажа, создавали огромные богатства,  нередко дутые и грюндерские предприятия, 60-е годы —  первая волна русского капитализма, очень нездорового и xищнического. Банковские судебные процессы и сатира Некрасова отразили эту пиратскую эпоху   «первоначальногонакопления».

    Но за ней идет в 80-х годах волна промышленного расцвета. Капиталы приливают в текстильную индустрию, создавая мощный центрально-промышленный район. И  здесь коренное московское старообрядчество сохраняет гегемонию, как и на Волге, Каме, Урале. Рост хозяйственной  энергии и капиталов продолжается беспрерывно, постепенно меняя социальную физиономию  страны.

     В 80-е и 90-е — чеховские — годы единственным представителем русской силы и предприимчивости был русский купец, это часто грубая, жестокая сила — но она спасала нацию на фоне дворянской атонии. Горький-босяк,  ненавидевший мещанство, — дал трагические образы этой  стихийной силы, разрушительной в слепоте своей борьбы  за освобождение. Имморализм  все еще отмечает успехи  нового господина жизни. Народная память и литература  отражают темное, нередко преступное происхождение недавних богатств. Обобрал хозяина, казну, а то и зарезал кого-нибудь темной ночью, — эти зловещие легенды плетутся по Руси за многими из миллионщиков и отцов города.  Но и для такой карьеры недостаточно дерзости и счастья. Яркая талантливость окрашивает социальное восхождение новых людей. Они  стоят художественных биографий, они еще ждут своего Плутарха.

    На фоне старого, удушливого, скаредного быта творится сказка из мира кондотьеров, завоевателей России. Для пол-

==151

ноты аналогии московские Медичи превращаются в меценатов. Уже 80-е годы Мамонтов окружает себя художниками, создает оперу, подмосковную усадьбу  свою превращает в памятник-музей русской  художественной культуры. За ним идут другие: Третьяковы, Морозовы, Рябушинские, собиратели картин, основатели театров, клиник, журналов. С начала XX  века Москва начинает явно претендовать на  культурное первенство перед петровской столицей. И вместе с тем всем своим цветением она обязана новым хозяевам  жизни. Вклад торгово-промышленного класса в русскую  культуру обгоняет не только вклад дворянства, но   даже государственную инициативу. Для интеллигенции находятся новые организаторы ее творчества, которые дают   нередко из своих рядов и первоклассных культурных деятелей. Провинция отстает от Москвы, но Пермь, Сибирь   уже  шлют новых людей.

    Купеческое меценатство — явление настолько недавнее в  русской  жизни, что интеллигенция не успела приспособиться к нему, не успела как будто заметить его. Менее   всего —  революционная интеллигенция. Впрочем, для нее   имелось  некоторое оправдание. Политическое пробуждение    русской буржуазии значительно отставало от ее культурного роста. Новая сила не предъявляла никаких притязаний    на власть. Давно уже голос торгово-промышленногокласса  звучал на съездах, но всегда в разрез с голосом русской    «общественности». Вместо свобод он требовал от государства покровительственных тарифов. Протекционизм был, конечно, необходимой теплицей для русскойпромышленности, но в его банной  температуре  атрофировалась    политическая воля. Пока государство было дойной коровой, промышленники  охотно мирились с безвластием. Их    угол в избе был невидный, но теплый. Однако проблема    деревенского рынка вводила русского предпринимателя в    курс роковых вопросов русской жизни. Постепенно верхи    класса втягиваются в колею либеральной оппозиции. Путь    политического радикализма был заранее отрезан тем социалистическим характером, который приняло русское революционное  движение. С рабочими  шутки плохи. В 1905    году фабриканты, случалось, заигрывали с левыми партиями. Не один Морозов давал деньги на большевиков. Но забастовки были слишком  разорительны. Призрак диктатуры  пролетариата и крестьянства не улыбался. Оставалась    средняя тропа октябризма, для немногих — партия к.-д.