Судьба и грехи России - Федотов Георгий Петрович - Страница 80

    Сумеем ли мы воспользоваться этими благоприятными шансами, это зависит уже от нас, то есть прежде всего от новых поколений, которые вступают в жизнь там, в Советской России, и в меньшей степени здесь, в изгнании.

    Удачное решение русской проблемы предполагает два ряда условий: политических и моральных.

    Создание гибких и твердых юридических форм, которые выразили бы одновременно единство и многоплеменность России, является трудной, но вполне разрешимой задачей. Одну из объективных  трудностей ее составляет чрезвычайное различие культурных уровней народов России, которое не допускает равенства их политических состояний. В этом факте должны найти свое ограничение все

==248

доктринерские попытки построения России как законченной и симметричной федерации (конфедерации). В державе Российской мыслимы  все оттенки взаимоотношений,  начиная от областного самоуправления, национальной автономии, кончая чисто федеративной связью. Не в конституциях Европы —  скорее в системе Римской Империи, в  эпоху ее многовекового создания может найти свои аналогии современная Россия. Одно несомненно. Двух или трехвековая эра бюрократического централизма миновала. Если мы  хотим сохранить Империю, то должны  перестать  смотреть на нее как на Русь. Россия, Русь, Великороссия —  не совпадающие, а концентрические величины, каждая из  которых должна получить свои идейные (и территориальные) границы.

    Структура СССР является черновым наброском будущей карты России. Уже нельзя отказаться то ее основного  принципа: национального построения России. Но за пределами этнографической картины, в самой системе большевистского децентрализма, как и большевистского централизма, все остается спорным. Эта система дразнит малые  народы несбыточно декларативной независимостью, на деле осуществляя диктатуру Москвы. Возможно ли дальнейшее функционирование этой системы при устранении нелегальной диктатуры партии — это большой  вопрос. С  другой стороны, большевики, ревнивые к военным и финансовым основам своей власти, совершенно не заинтересованы в защите русской культуры. Они предают ее на  каждом шагу, вознаграждая приманкой русофобства ограбленные и терроризированные окраины. Национальная Россия не может допустить подавления русской культуры в  своих рубежах (государственный язык, школа), но она, может быть, сумеет шире провести пределы экономического  самоуправления. В одном, но самом важном пункте система СССР не пригодна для России. В ней нет места Руси  как единству трех основных племен русского народа. Великороссия просто приравнена к Руси ценою отрыва от последней (в самостоятельные нации) Украины и Белоруссии. И в этом заложены корни тяжких конфликтов.

    Действительно, проблема  Украины  является самой  трудной в ряду национальных проблем будущей России.  Не разрешить ее — значит погибнуть, то есть перестать  быть Россией. Мы присутствуем при бурном и чрезвычайно опасном для нас процессе: зарождении нового украинского сознания, в сущности, новой нации. Она еще не родилась окончательно, и ее судьбы еще не определены. Убить ее невозможно, но можно работать над тем, чтобы ее самосознание утверждало себя как особую форму русского

==249

самосознания. Южнорусское  (малорусское) племя было первым  создателем русского государства, заложило основы нашей  национальной культуры и само себя всегда именовало русским (до конца XIX века). Настаивая на этом, мы, русские, правильнее выражаем историческую идею украи-нофильства, чем современные самостийники, предающие свой народ и его традицию его историческим врагам. Ближе мы,  несомненно, и к национальному сознанию народных  масс Украины, чем  полонофильские или германофильские  круги  ее интеллигенции.  И, однако, мы в качестве великороссов грешим невежеством и невниманием к южнорусской традиции, за Москвой теряем истинное ощущение  Руси, а в настоящем  просто недооцениваем грозного факта украинского отталкивания от нас.

    В этом мощном  антимосковском историческом потоке мы  обязаны различать два течения: вмещающееся и не вмещающееся   в границы  Руси. С последним борьба до конца. Первое подлежит национальной рецепции. В державе Российской малоросс не может быть обижен или унижен в своем национальном сознании перед татарином или грузином. Напротив, его национальное самоутверждение с его символами и с исторической памятью (Мазепа!) должно быть воспринято  державным  сознанием  той нации (русской), которой принадлежит волею судьбы, культурная гегемония в Империи.

   В отличие от грозной остроты украинского вопроса, вопрос еврейский, по нашему разумению, не имеет рокового значения для России. С отделением Польши, процент еврейского населения в России чрезвычайно понизился и не превышает  национального еврейского коэффициента стран Западной Европы. Современная острота еврейского вопроса в России  заключается в неестественном удушении русской буржуазии и русской интеллигенции. Поэтому еврейский вопрос (для России) разрешается в общем русском хозяйственном  и культурном возрождении. Разумеется, еврейский вопрос для евреев сохраняет всю мучительность. Это вечный вопрос о смысле и возможности еврейского национального сознания и еврейской культуры в пределах христианского мира. Вопрос, имеющий огромную историческую и религиозную глубину, но выходящий совершенно из границ послереволюционного устройства России.

   Не будем останавливаться здесь на конкретных юридических формах национального строительства России. Эта тема чрезвычайно трудная  и ответственная. Лишь опыт жизни, связанный с тяжкими ошибками и суровым раскаянием, может воплотить в действительность чаемое свободное единство России. Здесь я коснусь лишь духовной

==250

стороны  нашей работы — той, которая по преимуществу  выпадает на долю интеллигенции. Говоря кратко: эта задача в том, чтобы будить в себе, растить и осмыслять, прояснять национальное сознание.

     Наша  эпоха уже не знает бессознательно-органической  стихии народа. Эти источники культуры почти иссякли,  эта «земля» перепахана и выпахана. И русский народ вступил в полосу рационализма, верит в книжку, в печатное  слово, формирует (или уродует) свой облик с детских лет в  школе в обстановке искусственной культуры. Оттого так  безмерно вырастает влияние интеллигенции (даже низшей  по качеству, даже журналистики); оттого-то удаются и воплощаются  в историческую жизнь новые, «умышленные»,  созданные интеллигенцией народы. Интеллигенция творит  эти народы, так сказать, «по памяти»: собирая, оживляя  давно умершие исторические  воспоминания, воскрешая  этнографический быт. Если школа и газета, с одной стороны, оказываются проводниками нивелирующей, разлагающей, космополитической культуры, то они же могут служить  и уже служат  орудием  культуры  творческой,  национальной. Мы должны лишь  выйти из своей беспечности и взять пример с кипучей и страстной работы малых народов, работы их интеллигенции, из ничего, или  почти из ничего, кующей национальные традиции. Наша  традиция богата и славна, но она запылилась, потускнела в  сознании последних поколений. Для одних затмилась обаянием Запада, для других — официальным и ложным образом России, для которого в искусстве— и не только в  искусстве — типичен псевдорусский стиль Александра III.  Мы  должны изучать Россию, любовно вглядываться в ее  черты, вырывать ее в земле закопанные клады.

    Наше национальное  сознание должно быть сложным в  соответствии со сложной проблематикой новой России  (примитив губителен!). Это сознание должно быть одновременно великорусским, русским и российским.

    Я говорю здесь, обращаясь преимущественно к великороссам. Для малороссов, или украинцев, не потерявших сознание своей русскости, эта формула получит следующий  вид: малорусское, русское, российское.