Его величество Человек - Файзи Рахмат - Страница 40

• Предыдущая
• 40/64
• Следующая

Мехриниса уже привыкла к тому, что муж сутками не появлялся дома.

Как-то утром она встала рано, прибрала во дворе: подмела, побрызгала водой. Только собралась постирать, как вернулся Махкам-ака. Черные тени легли у него под глазами, от усталости он еле передвигал ноги, но был весел.

—Ассалому алейкум, хорманг,— сказала Мехриниса, подходя к мужу.

—Доброе утро! Бери, обрадуй детей.— Кузнец протянул жене сверток.— Вчера ходил в магазин, вот кое-что купил.

Бросив сверток на краю айвана, она пошла посмотреть, кипит ли самовар, а по дороге крикнула в открытую дверь:

—Эй, дети, вставайте, отец пришел! Вставайте! Опоздаете в школу!

Дети крепко спали. Махкам-ака сам принялся тормошить их.

—Выходной же сегодня,— пробормотал Витя и натянул на голову одеяло.

Сарсанбай перевернулся и во сне толкнул Остапа, от этого Остап открыл глаза, но бессмысленно посмотрел вокруг и продолжал лежать не двигаясь. Только Абрам и Галя сразу проснулись и радостно заулыбались, увидев отца.

Мехриниса тем временем развернула сверток.

—Зачем же это вы? Купили бы не готовое, а материал, я бы сама сшила все, что надо,— недовольно сказала она, прикидывая в уме, сколько денег истратил Махкам-ака.,

—Что ты, жена! Не надо, чтобы они, как детдомовские, ходили во всем одинаковом,— возразил кузнец. Он достал из кармана деньги.— Это тебе на расходы.

—Ой, боюсь, не хватит до следующей получки,— огорчилась Мехриниса, пересчитывая деньги.

—Авось хватит. О! Вот и Леся встала!

Девочка стояла на пороге, протирая кулачками глаза.

—А где салом, доченька?

—Я ведь еще не умылась.

—Поздороваться-то можно и неумытой!

—Ассалому алейкум! Ой, папа, почему у вас глаза такие темные?

—Это от усталости, доченька.

—Ложитесь отдыхать. Скорее ложитесь в мою постель, она еще тепленькая...

—Спасибо тебе, доченька. Скажи, а ведешь ты себя хорошо?

—Хорошо,— не очень уверенно произнесла Леся и оглянулась на мать.

—Ну, раз хорошо, то примерь-ка вот это платье.

Леся схватила платье и, напевая, пустилась в пляс. Услышав песенку Леси, появился Остап. Радостное настроение сестренки моментально передалось и ему. Улыбаясь широко, открыто, как умел только он один, Остап подошел к отцу.

—Ассалому алейкум, дада, хорманг.

—Ну-ка, сынок, попробуй надеть вот это.

—Бой булинг!^[52] — на чистом узбекском языке неожиданно сказал Остап, влезая в синюю рубашку.

«Видно, слышал от матери»,— подумал Махкам-ака и протянул подарки подбежавшим Гале и Абраму.

Одевшись в новое, дети кружились друг перед другом. Махкам-ака завороженно глядел на них, не замечая, что все еще держит в руке рубашку, предназначенную Сарсанбаю.

—Это кому? — спросил Витя.

—Это Сарсанбаю, соне. А тебе я принес ботинки, сынок.

Витя начал надевать ботинки. Долго он возился с ними, но ботинки были явно малы. Отшвырнув их в сторону, Витя отошел и уселся, надувшись.

—Остап, попробуй ты надеть их.

Остап попытался надеть один ботинок — ничего не вышло. Из комнаты вытащили сонного Сарсанбая. Ему ботинки тоже не подошли.

—Как же теперь быть? — всплеснула руками Мехриниса.— Ботинки-то нужнее всего!

—Не огорчайся, я обменяю их на другие.

Обычно Махкам-ака после ночной смены сразу ложился спать, но сейчас он позавтракал, взял Витю за руку и ушел с ним.

Возле магазина, в котором Махкам-ака купил ботинки, стояла толпа, ожидавшая открытия. Отыскивая конец очереди, Махкам-ака увидел Ивана Тимофеевича. Он еще больше похудел.

—О, Вахаб-ака, как поживаете?

—Здравствуйте, уста! Сколько раз собирался зайти к вам, но все никак не мог выбраться. Мы очень обрадовались, увидев в газете вашу фотографию. Жена вырезала ее и повесила на стену.

Махкам-ака смутился, не зная, что и сказать в ответ.

—Есть ли вести от дочери, от зятя? — спросил кузнец.

—Нет, уста,— вздохнув, ответил Иван Тимофеевич.— Мать совсем извелась. На каждый стук бросается к дверям сама не своя. Хорошо, что мы взяли девочку. Все же как-то отвлекает... Недавно еще и мальчика привели... Мальчик уже большой, школьник. Сегодня выходной, он у тетки в гостях. А я пришел сюда купить ему какую-нибудь обувь.

—И я тоже... Купил вот, да без примерки.— Махкам-ака рассказал о незадаче с ботинками.

—Не повезло. Ничего, может, обменяете, уста,— посочувствовал Иван Тимофеевич.— А есть ли вести от старшего сына?

—Ни слова! Написали даже командиру, и тоже пока ответа нет.

—Да, трудная жизнь настала! Что ж, будем ждать и надеяться.

—Лишь бы кончилось все хорошо, Вахаб-ака...

—В Москву он не сумел ворваться, уста. И долго ему тут . не устоять, попомните мои слова. Наши двинулись вперед.

—Да что вы! А я утром не слушал радио.

—Сводка сегодня хорошая: фашисты начали отступать,— с воодушевлением, громко сказал Иван Тимофеевич.

Очередь затихла, прислушиваясь к тому, о чем говорил голубоглазый, с пожелтевшими усами русский.

—Какая радость, Вахаб-ака! Спасибо за добрую весть... Да иначе и быть не могло. Вы посмотрите, сколько мужества, сколько стойкости у наших людей и здесь, в тылу. Я за воротник хватаюсь от удивления: на что способен человек! Недоедает, недосыпает, но готов одним ударом гору стереть в порошок. Падает у горна, а молот не выпускает из рук.

—По трое-четверо суток подряд не отходят от станка люди на нашем заводе,— вмешался вдруг в разговор седой мужчина в испачканном мазутом комбинезоне.

—Ну, вот видите! — с гордостью сказал Махкам-ака.

Двери магазина открылись. Кузнец встал было в общую

очередь, но Иван Тимофеевич посоветовал ему подойти к продавцу:

—Вам ведь только поменять.

Махкам-ака не решался, и Иван Тимофеевич сам протиснулся к прилавку.

—Послушайте, доченька, вот этот мой ака хочет обменять ботинки. Помогите ему, пожалуйста.

Продавщица что-то сказала подруге, подносившей коробки, та взяла у Махкама-ака ботинки, взглянула и тут же вернула их.

—Больших размеров нет. Кончились.— Она развела руками, увидев, как у Вити обиженно задрожали губы.

Махкам-ака и Витя вышли на улицу, за ними с трубкой в руке выбрался из толпы Иван Тимофеевич.

—Вот не везет, Вахаб-ака. Попробую зайти в другие магазины.

—Можете не трудиться. Ни в одном магазине ботинок нет. Я вот уже три дня ищу. Где только не был!

—А если сходить на базар? Вдруг с рук купим?

—Там все в десять раз дороже, уста.

—Вы правы. Раз так — дело наше кончено,— невесело улыбнулся кузнец.— Кланяйтесь вашим домочадцам и приходите в гости, Вахаб-ака.— Махкам-ака за руку попрощался с Иваном Тимофеевичем и, глядя ему вслед, объяснил Вите:— Это очень хороший человек.

Витя был мрачнее тучи, сопел, не смотрел на отца. Он шагал медленно, постепенно отставая от Махкама. А тот шел, вспоминая, как уверенно сказал Вахаб-ака: «Прошли те времена, когда наши только отступали». «Надо будет еще раз встретиться с Вахабом-ака, посидеть, поговорить, он умница, многое знает. Оказывается, он член партии и тоже был на том заседании бюро, куда вызывали Кадырходжу... Какой он отзывчивый, внимательный. Да и Кадырходжа тоже. Видно, все партийные люди такие»,— заключил Махкам-ака.

Вите надоело плестись одному, он догнал отца и шагал теперь рядом с ним, размахивая таловым прутиком.

Через несколько минут они увидели заросшего, грязного мальчугана лет семи. Он сидел на обочине тротуара и с аппетитом уплетал соленый огурец. Мальчуган не обратил ни малейшего внимания на прохожих. Огурец громко хрустел на его зубах. Махкам-ака в одно мгновение охватил взглядом тощую фигуру мальчишки. В глаза ему бросились худые детские ноги, обутые в рваные ботинки, подошвы которых держались лишь потому, что были обмотаны тряпками. Махкам-ака прошагал было мимо мальчишки, но вдруг остановился.

—Пошли, папа, что это вы уставились на него? — потянул Витя отца за руку.

—Погоди! — Махкам-ака вытащил ботинки из коробки и приблизился к мальчугану.

• Предыдущая
• 40/64
• Следующая