Его величество Человек - Файзи Рахмат - Страница 52

• Предыдущая
• 52/64
• Следующая

—Почему вы не сказали сразу? Зачем обманывали меня? — Ляна зарыдала навзрыд.— Я должна была в последний раз посмотреть на мою мамочку. Неужели вы этого не понимаете?

—Прости, доченька! Другого выхода у меня не было.

В калитку вошел Коля. Он старался держаться спокойно и весело, но вид у него был удрученный. Увидев, как плачут мать и Ляна, Коля подумал: «Неужели узнала? От кого же?» Он тихонько прошел на айван, положил узелок возле столба, но сейчас никто на него не обратил внимания.

Нелегко было утешать Ляну. Мехриниса ласково гладила девочку по голове, по щекам, вытирала ей слезы, баюкала, прижимая к себе. Постепенно Ляна замолчала, но сидела, уткнувшись в плечо Мехринисы, совершенно потерянная.

Ближе к вечеру во дворе неожиданно появился Исмаилджан. Забыв поздороваться, он возбужденно заговорил:

—Вот беда! Все складывается, как назло, неудачно. Кадырходжа-ака уехал в командировку. Я сам ходил в военкомат, растолковывал им. Никто ничего не хочет и слышать! Приказ! Пошел я в горком партии, да забыл, что сегодня выходной день. Там одна дежурная сидела. Сказала, что с утра доложит секретарю.

Исмаилджан вытер платком пот со лба, закурил. Мехриниса пожала плечами и, воспользовавшись его молчанием, спросила:

—Исмаилджан, о чем вы так печетесь? Вы еще не слышали? От Батырджана пришло письмо!

—Ого, очень хорошо, это самое...— забормотал Исмаилджан.

—Жив-здоров сын! Ранен был,

—А? Хорошо, хорошо... Это самое... Пойду-ка я к Абду- хафизу, ведь он тоже...— Не договорив, Исмаилджан поспешил за калитку, но тут же вернулся снова.— Эй, Коля! Иди-ка, сынок, покажи мне, где живет Абдухафиз.

Коля вышел за ним. Мехриниса, стоя посреди двора, снисходительно улыбнулась и произнесла вслух:

—Что с ним делается? Бормочет что-то... Куда это он ходил, зачем? В своем ли он уме?..

Глава двадцать четвертая

Вечерело, когда Мехриниса, Коля и сестра Махкама-ака вернулись с вокзала. Необычная тишина стояла во дворе. Мехриниса протянула руку к

замочному кольцу — и у нее сжалось сердце. На миг ей показалось, все уехали из дома и он навсегда опустел. Обернувшись, она с удивлением увидела, что к ним подходит Исмаилджан, тяжело шагая, угрюмо глядя себе под ноги. Мехриниса думала, что все, кто пришел проводить Махкама-ака, разошлись еще на привокзальной площади. Оказывается, Исмаилджан провожал их до дому, а Мехриниса и не заметила. Широко раскрыв калитку, она пригласила Исмаилджана войти.

Посреди двора Карамат дробила кукурузу. Приунывшие, молчаливые дети сидели в сторонке. Из кухонной трубы валил густой дым, в воздухе стоял запах жареных тыквенных семян. Это Захира запалила сухие листья в печке. Все смотрели на Мехринису и ничего не говорили. Только Леся подбежала к матери и, пряча лицо в подол ее платья, стала громко плакать. Мехриниса погладила девочку по голове, тихонько подошла к айвану и присела. Коля о чем-то шептался с Исмаилджаном. Во дворе появилось еще несколько человек, среди них были Ариф-ата, Сали-уста, Икбал-сатанг.

—Проходите, садитесь.— Карамат указала гостям на курпачу.

Один за другим гости прошли на супу, присели. Что следует делать в подобных случаях, как вести себя, никто не знал. Взрослые тайком поглядывали на детей, сгрудившихся в сторонке. Наконец Сали-уста, кашлянув раз-другой, нарушил молчание.

—Вы, невестка, мужественная женщина.— Он повернулся к Мехринисе.— Вы крепче любой скалы. Есть такое предание. Аллах, когда творил мир, создал горы и скалы, способные выдержать любые испытания. Прошло время, и видит всевышний: стали рушиться горы и скалы, не выдерживают тяжести, взваленной на них. Тогда аллах и переложил груз на плечи своих рабов. Смотрит — люди выносливее гор... Все мы глубоко опечалены отъездом Махкама-уста. Но сложа руки сидеть не будем. Не раз заменяли мы ушедших на фронт, не позволим погаснуть и горну Махкама-ака, остыть его наковальне. Не дадим в обиду его малышей. Ваша семья — родная для нас... Пусть будут стерты фашистские злодеи с лица земли!

Сали-уста попрощался с Мехринисой, за ним потянулись к выходу и остальные. Когда за последним гостем закрылась калитка, Мехриниса наконец осознала, что все происшедшее не сон, что мужа действительно больше нет рядом. И тут она почувствовала, что силы покидают ее. Хотелось заплакать громко, никого не стыдясь, но она молча глотала слезы, помня наказ мужа: «Не плачь в присутствии детей».

Ей хотелось поразмышлять в одиночестве. Но куда уйти? Где спрятаться от детей? В растерянности Мехриниса стояла посреди айвана, и тут к ней подошел Коля, проводивший гостей. Он тихонько положил руку на плечо матери. Такая привычка была и у Махкама-ака. Утешая жену, он говорил с ней так же — положив руку на плечо.

Мехриниса быстро взглянула на Колю. Не по-детски серьезными стали глаза мальчика.

—С завтрашнего дня я не пойду в школу,— неторопливо проговорил Коля.

—Почему, сынок?

—Буду работать.

Мехриниса частенько брала Колю с собой на базар, чтобы он помогал нести покупки. Каждый раз Коля ужасался, видя, как много денег тратит мать. Толстая пачка таяла быстро, а купленных продуктов едва хватало на два дня. Коле было жалко и мать и отца, работавших не покладая рук. Тогда-то и запала ему в душу мысль пойти работать, чтобы приносить домой деньги. Однажды, размышляя над этим по дороге с базара, Коля осторожно спросил мать:

—Ойи, можно мне торговать папиросами или семечками?

Мехриниса резко остановилась.

—Сынок, пока я жива, не позволю, чтобы ты дошел до этого,— упрямо и горько сказала она.— Не за тем я взяла тебя под свое крыло. Учись, придет время — поступишь на работу...

Сейчас Коле казалось, что время, о котором говорила мать, настало.

Мехриниса поняла, что слова Коли шли от самого сердца. Она глянула в его глаза, полные мольбы и сочувствия, и крепко обняла мальчика.

—А как же учеба? — спросила Мехриниса.

—Вот окончится война, вернется отец, вернется Батырджан-ака... Тогда и пойду учиться.

—Пусть будет, сынок, по-твоему, я согласна.

—Исмаилджан-ака мне поможет... Меня возьмут в мастерскую... Со временем я заменю отца,— обрадованно заторопился Коля.

Мехриниса сдержанно улыбнулась: до отца Коле было ох как далеко! Хорошим кузнецом сделала Махкама-ака долгая жизнь и многолетняя работа с молотом в руках.

На другой день утром Коля пошел в школу сказать учителю, что поступает на работу. Дмитрий Николаевич, любимец ребят, расстроился, узнав о намерении мальчика оставить учебу. Но он ничего не сказал, только молча обнял Колю и проводил его до двери:

—Желаю тебе успеха! Верю, что ты не дашь детям почувствовать отсутствие отца.

Прямо из школы Коля направился в мастерскую, однако, войдя, увидел, что Исмаилджана там нет. В нерешительности он остановился у двери.

—Э, да ты пришел! Надень-ка вот это! — Сали-уста подал мальчику клеенчатый фартук, предложил: — Поработай со мной.

Коля уже не раз помогал отцу в домашней кузнице, но было как-то страшновато встать рядом с Сали-уста. Тем не менее он осторожно спустился к горну, разворошил золу в яме, выгреб остатки сгоревшего угля: и маленькой лопаткой насыпал свежего. Потом принялся подавать воздух мехами. Сали-уста следил за ним со стороны, на время предоставив мальчика самому себе...

С этого дня в табель кузнечной мастерской было внесено имя нового рабочего — Николая Махкамова.

Оставив машину на широкой улице, Кадырходжа пешком двинулся к дому Махкама-ака. Он шел и журил себя, испытывая неловкость от предстоящей встречи. Став директором военного завода, Кадырходжа лишь один раз навестил семью кузнеца, да и то в отсутствие хозяина.

Правда, несколько раз Кадырходжа справлялся о Махкаме-ака у Исмаилджана, дважды передавал кузнецу приглашение перейти на завод. На новой работе дел у Кадырходжи прибавилось. Он уезжал из дома с рассветом и возвращался поздней ночью.

• Предыдущая
• 52/64
• Следующая