Его величество Человек - Файзи Рахмат - Страница 57

• Предыдущая
• 57/64
• Следующая

Женщине же вдруг вспомнилось и, как острие кинжала, пронзило мозг старинное присловье: «Сиротский кусок обречет на несчастье весь род до седьмого колена...» Комок подступил к горлу, она торопливо отхлебнула чаю и сразу же почувствовала, что он приготовлен из жженых яблок. Ей хотелось быстрее уйти, но она поперхнулась и закашлялась. Тут подошли Леся и Галя и церемонно положили перед гостьей свое угощение — очищенные ядрышки урюка... Любезность маленьких девочек растрогала ее еще сильнее. Чтобы не обидеть их, женщина взяла несколько ядрышек, но вдруг вскочила, спустилась с айвана и, не попрощавшись, быстро скрылась за калиткой. Дети не успели ничего сообразить, как незнакомка уже вернулась с узлом в руке, подошла к айвану и развязала его. В узле тоже были сушеный урюк и яблоки.

—Возьмите, и это вам. До свидания, будьте здоровы,— торопливо промолвила женщина и ушла.

Лицо ее пылало, и Ляне показалось, что последние слова она произнесла сквозь слезы.

Дети вышли на улицу и увидели, как от их дома отъехала маленькая арба, запряженная ослом, на которой, обнявшись с девочкой, сидела странная незнакомка.

Они провожали ее взглядом, пока арба не свернула на большую улицу. Вернувшись во двор, все опять набросились на урюк.

Через минуту со всех сторон послышался стук — это дети кололи косточки урюка.

Ляна вымыла в медном тазике сушеные фрукты, налила воду, развела огонь.

—Это что будет? — заинтересовался необычными приготовлениями Саша.

—Компот.

—Здорово! Компот будем пить! — радостно закричал мальчик.

—Это не нам.

—Не нам?.. Это маме, да? — Саша мужественно пытался скрыть разочарование.

—Да, Саша, ты сиди здесь, подкладывай в очаг листья, а я пойду стирать,— попросила Ляна, вспомнив про полный таз белья.

Выжимая белье, Ляна не сразу заметила, что во двор вошла незнакомая молодая женщина. Вошла и остановилась в двух шагах от калитки. Она была очень красива, ярко накрашена и нарядно одета: легкое голубое пальто, тяжелые серьги из бирюзы, туфли на высоком каблуке, золотые часы на запястье. Волосы, изящно стянутые узлом на затылке, покрывал белоснежный шерстяной шарф. С тех пор как началась война, Ляна не встречала таких нарядных, ухоженных женщин. «Наверное, артистка»,— подумала девочка, восторженно смотря на женщину. Та помолчала, тревожно оглядывая двор, и наконец спросила:

—Это дом кузнеца, усыновившего детей?

—Да,— сказала Ляна, приветливо улыбаясь.— Кого вам, тетя?

—Дочку мою, Дзидру...

—Дзидру! — воскликнула Ляна.— Вы ее мама?

Ляна хотела было броситься к женщине и обнять ее, но та чуть подалась назад, и, заметив это движение, Ляна устыдилась. «Не твоя же мама, глупая!» — мысленно укорила она себя.

—Где Дзидра? — срывающимся от волнения голосом спросила женщина.

—В школе,— хрипло ответила Ляна. У нее тоже перехватило дыхание.

Дети побросали свои дела и окружили неожиданную гостью.

—В школе? Она уже учится? — почему-то растерялась женщина.

—Во втором классе,— сообщил Абрам.

—Не может быть... А где ее школа?

—Недалеко. Я пойду позову ее, а вы посидите,— с готовностью предложила Ляна.

Женщина кивнула и устало присела на ступеньку айвана.

Ляна мчалась как птица. Увидев издали, как дети бегают по школьному двору, она обрадовалась: значит, перемена. Дзидру Ляна застала за игрой в классики.

—Дзидра! Твоя мама! — запыхавшись, выпалила она и больше не могла ничего сказать.

—Что с мамой? — испугалась Дзидра.

—Ой, глупенькая ты! Твоя мама,— отдышавшись, уже спокойнее сказала Ляна.

—Моя мама? Что мама? — Дзидра широко открыла большие серые глаза, ничего не понимая.

—Мама твоя пришла, идем.

Дзидра не шевельнулась, только побледнела.

—Идем же, я ведь не шучу: пришла твоя родная мама. Что ты стоишь?

—Моя мама? — Дзидра точно очнулась. Лицо ее покрылось румянцем, она бросилась Ляне на шею и стала целовать ее в щеки, в нос, в лоб, а затем бросилась на улицу.

—Мамочка! Мамочка! — приговаривала на бегу Дзидра. Ее светлые, коротко стриженные волосы, растрепавшись, упали на глаза.

Ляна мчалась за Дзидрой, но не могла догнать ее.

На пороге Дзидра споткнулась и так, наклонившись вперед, балансируя руками, влетела во двор с криком: «Мама, мамочка!» Следом за ней вбежала и запыхавшаяся Ляна. Женщина, державшая на коленях Марику, выпрямилась, встала, но ничего не сказала и только, удивленно приподняв брови, рассматривала обеих девочек.

—Да вот же Дзидра! — в отчаянии закричала Ляна, уже все поняв.

Женщина вздрогнула, по щекам у нее побежали слезы. Закрыв лицо руками, навзрыд плакала Дзидра.

Она плакала горько и безутешно, дети обступили ее плотным кольцом, но даже не смели утешать, лишь Ляна гладила сестренку по голове.

Женщина протянула руки, будто хотела взять ребенка, но потом, спохватившись, отдернула их, резко повернулась и почти бегом направилась к калитке, бормоча на ходу:

—Простите... я думала, моя Дзидра здесь...

Дзидра не могла успокоиться. Ее горе тяжело переживали все дети. Они стояли в горестном молчании, опустив головы, как маленькие старички.

Гнетущую тишину нарушил громкий голос Сарсанбая. Мальчики возвращались из школы. Сарсанбай шел впереди, размахивая палкой, и кричал на всю улицу:

—Ляна, когда пойдем к маме?

—Ты ведь ходил вчера,— тихо ответила Ляна, устало проводя ладонью по лбу.

—И сегодня пойду, я получил пятерку. Мама обрадуется, когда услышит! — уверенно заявил Сарсанбай, весело стукнув палкой по ступеньке айвана.

Ляна ничего не ответила. Она обняла Дзидру и повела ее в комнату.

Главного врача больницы Джалала Алиевича, знаменитого доктора Аманова, немолодого, худощавого человека с козлиной бородкой, знал весь город. Дети Мехринисы теперь тоже приветливо ему улыбались, а знакомым хвастались: «Маму лечит сам доктор Аманов».

Больница была переполнена. Койки стояли вплотную друг к другу не только в палатах, но и в коридорах, на террасах, а на улице, в саду, раскинулись палатки, где тоже разместились больные. Сначала Мехринису положили в коридоре.

Всю ночь она металась — жар не уменьшался, и до утра рядом с ней просидела Захира. В полдень пришли Кадырходжа и его жена. Осмотревшись, Кадырходжа направился прямо к главврачу, и вскоре у постели Мехринисы появился сам доктор Аманов, распорядившийся перевести больную из коридора в свой кабинет.

—Не смущайтесь, мать,— добродушно сказал доктор, собирая со стола бумаги,— больных много, мест не хватает... Вчера я не знал, кто вы. А сегодня,— подмигнув, он кивнул на Кадырходжу,— пришел вот этот начальник...

—Значит, боишься начальников? — усмехнулся Кадырходжа.

—Еще как боюсь! — Доктор смешно вытаращил глаза и поднял руки.

Все рассмеялись. Даже на лице Мехринисы на миг блеснула слабая улыбка.

Доктор внезапно посерьезнел.

—На свете нет человека, которого я боялся бы. Боюсь другого — обидеть кого-нибудь, потерять уважение людей.

—Знаю, не первый же раз тебя вижу. О, если бы все были такими, как ты!

—Не хвали меня, не хвали! К тому же хороших людей на свете много,— перебил Кадырходжу доктор Аманов.— Вот мать,— он указал на Мехринису,— вот олицетворение благородства. Я-то считал себя исцелителем... Мы лечим только лекарствами, ножом, а мать врачует своих детей теплом сердца, жаром любви. Целебнее этого нет средства на свете.

Вот уже пять дней Мехриниса лежит в кабинете главного врача. Теперь ей лучше: температура нормальная, легче дышать и разговаривать. Ночью уже никто не дежурит около Мехринисы. Зато днем комната не пустует. Кто только не перебывал здесь!

Навещали ее и близкие соседи, и малознакомые жители махалли. Приходили Икбал-сатанг с Арифом-ата, Захида с невесткой, Кандалат-биби, Светлана, ежедневно появлялась Карамат, обвязанная шерстяным платком (ее мучил радикулит).

Не забывали Мехринису и друзья Махкама-ака. С шутками и прибаутками приходил Сали-уста, а Исмаилджан бывал почти каждый день, приводил с собой жену и старенькую мать. Вчера, неизвестно откуда проведав, что Мехриниса больна, появился вдруг Иван Тимофеевич с двумя усыновленными детьми.

• Предыдущая
• 57/64
• Следующая