Мужской разговор в русской бане - Севела Эфраим - Страница 22

• Предыдущая
• 22/70
• Следующая

Я поступаю по-сталински. Если в мои владения заберется вор-балкарец, то его ждет меткая пуля егеря-кабардинца, а если наоборот, то балкарец живым браконьера не выпустит. Кроме них у меня работают мингрелы, как я, и сваны — самое высокогорное племя на Кавказе и самые отчаянные люди. Есть и русские. Имеется даже один еврей.

Этого еврея ко мне в дом вскоре привел Сандро. Искупавшись сдуру в холодном потоке, стекающем из-под ледника, я схватил высокую температуру и отлеживался на тахте, обложенный подушками и перинами, под настенным персидским ковром, увешанным старинными кинжалами с изумительной чеканкой на серебряных рукоятках.

Он был не поддельный, а настоящий врач. Глазник, имел в свое время довольно высокую репутацию как специалист.

Дальше послушаем Сандро, по уши влюбленного в этого невысокого тщедушного еврея:

— Понимаешь, дорогой, антисемитизм. Мне не надо тебе рассказывать. Сам знаешь, как теперь в России любят еврея. Как собака кошку. Лазарь Исаакович кой-кому глаза намозолил. Обыкновенная зависть. Устроили ему провокацию. Уговорили вылеченного им пациента поднести доктору подарок наличными. И тут же явились с милицией. Взятка. Пойман на месте преступления. Пять лет строгого режима были для доктора самой реальной перспективой. Но, к счастью для него, за год до этого привез к нему с Кавказа больного сына некто Сандро Мелиава, который не забывает людей, выручивших его из беды. А доктор меня выручил из страшной беды: сынок совсем терял зрение, и наши врачи ничего не могли сделать. А в Ленинграде вот этот самый человек спас глаза моему сыну, и он теперь видит, как кошка в темноте. Так, конечно, я пришел к нему на помощь. И вот он живет здесь, на свободе. Правда, документы другие. Был доктор Гуревич, стал просто Шапиро. Грузинская фамилия ему никак не подходит, внешность не позволяет.

Правду я говорю, Лазарь Исаакович? — с обожанием хлопнул его Сандро по узкой спине, так что доктор закачался, чуть не упав.

Но, поправив очки на носу, доктор сказал то же самое, что говорил шофер Шалико: Чистая правда, хозяин.

Редкого ума человек, — нисколько не стесняясь присутствия доктора, нахваливал его Сандро. — Помнишь, мы обмывали в гостинице «Балчуг» кандидатскую диссертацию? Думаешь, я ее написал? Он. Не будучи биологом, сделал такую диссертацию по биологии, что в Москве академики удивлялись и горячо меня поздравляли. Думаешь, мне одному диссертацию сделал? Плохо нас знаешь. Еще три написал. Для моих вышестоящих руководителей в Тбилиси, и они тоже стали кандидатами наук.

Правда, мы снабжали его любым материалом, какой потребует. Из Москвы, из Центральной библиотеки имени Ленина выписывали ему самую редкую научную литературу. Даже больше, чем просил. На всякий случай.

И вот, понимаешь, этот самый доктор-глазник стал у нас тут замечательным хирургом. Такие операции делает, такие швы накладывает — залюбоваться можно. Не в госпитале, а в местных условиях. Иногда под открытым небом. Пациенты у доктора в основном с огнестрельными ранениями, и у них репутация такая, что в государственный госпиталь положить такого равносильно тому, что поставить к стенке и расстрелять. Ведь их милиция ищет уже с готовым приговором.

Совсем недавно такое чудо сотворил — руки целовать надо. Человеку, понимаешь, губу откусили. Бывает. И эта откушенная губа валялась где-то полдня, пока не пришел наш доктор. В его руках губа опять ожила, и он пришил ее куда следует так изумительно, что человек этот может, не стесняясь, целовать девушек.

Так впервые я услышал о моем сопернике, уже пытавшемся украсть мою невесту, медноволосую Манану, сестру Шалико. Правда, неудачно. Кроме Шалико, у нее был еще один брат постарше, по имени Нугзар. И вот Нугзар — то устроил засаду под окном сестры, схватился врукопашную с похитителем и откусил ему нижнюю губу. Это в горах считается величайшим позором — остаться после драки с откушенной губой или носом. Большего позора нельзя придумать, и единственный выход: кровная месть, в которой участвуют все родственники мужского пола сначала с одной стороны, а потом и с другой.

Тут надо подробней остановиться на человеке с откушенной губой, которую так мастерски пришил на место бывший доктор Гуревич, а ныне просто Шапиро. Я этого человека вскоре увидел. Губа, действительно, прижилась, и на покрытом щетиной лице заметить что-нибудь не представлялось возможным. Это был кряжистый, сильный человек с выпуклой грудью и каменной шеей, в традиционной бараньей шапке и с винтовкой за плечами. Новый егерь в команде Сандро. Звали его Джульбер. Он был сван и пришел сюда из-за перевала, уходя от кровной мести.

Дело в том, что Джульбер слыл одним из лучших скалолазов на Большом Кавказском хребте, и редкая группа альпинистов поднималась к вершинам без проводника Джульбера.

Но это было его хобби, а не главное занятие. А что было главным занятием Джульбера — весьма образно объяснил Сандро Мелиава:

— Понимаешь, дорогой, что такое традиция? Тогда послушай. Наш дорогой вождь и учитель товарищ Сталин до революции назывался здесь, на Кавказе, просто Coco, и вся его революционная деятельность заключалась исключительно в экспроприации банков. То есть, если говорить нашими словами, грабил банки, вскрывал сейфы и, если верить слухам, все деньги отдавал на дело революции. Вот Джульбер продолжает эту традицию, идет по стопам Coco и в наше советское время совершает налеты на банки. Правда, когда нет альпинистского сезона.

Медноволосая Манана, сестра Шалико, с детства любила лазить по горам и иногда ходила в поход с альпинистами. Вот тогда-то ее и заметил проводник Джульбер, и его каменное сердце обмякло. Он решил взять ее в жены. Шестнадцатилетнюю Манану. А самому ему в то время уже стукнуло семьдесят. Да, да. Семьдесят. И при этом ни одного седого волоса, во рту все зубы до единого свои, глаза зоркие, как у ястреба, и мышцы тверды, как камни. Он из породы кавказских долгожителей. Отец его в последний раз женился, когда ему было девяносто лет, и произвел на свет еще пару детей.

В наш цивилизованный век, когда небо над Кавказом бороздят реактивные самолеты, оставляя белопенный след в небесной лазури, в горах все еще держатся древних обычаев. И один из них: чтоб жениться, надо украсть невесту, овладеть ею, лишив невинности где-нибудь в укромной горной хижине, и лишь потом спуститься в деревню к родителям и попросить руки дочери. После этого устраивается свадьба на три дня и три ночи. Гости опорожняют бочки вина, объедаются до полусмерти вкуснейшими кавказскими яствами, танцуют до упаду огневые пляски, обнявшись и объясняясь друг другу в вечной дружбе до гроба.

Но, чтобы жениться на Манане, Джульберу предстояло решить одну нелегкую проблему. У него была жена. Жива и здорова. Народившая ему пятерых уже взрослых детей, и его старший сын был капитаном теплохода на Черном море.

Бросить жену считается в горах неприличным поступком. Лучше всего, когда жена умирает. Вдовцу почет и уважение. Джульбер поступил, как ему казалось, наилучшим образом: зарезал жену. Теперь он был свободен и мог с полным правом претендовать на руку и сердце юной медноволосой Мананы. Помешала досадная мелочь. У жены была большая родня, и родственники поклялись отомстить убийце и стали охотиться за Джульбером. Вот тогда он и появился здесь, в заповеднике, чтобы укрыться от преследователей и быть поближе к своей избраннице. Но слух о действительной причине смерти жены Джульбера прошел через перевалы и достиг ушей братьев Мананы. Дальше вы знаете. Джульбер нарвался на засаду, украсть Манану ему не удалось, и пришлось с позором отступить, оставив на земле свою откушенную губу.

В силу снова вступил древний закон гор: позор Джульбера должен быть отмщен, и непременно кровью обидчика. Даже при том, что доктору удалось приживить откушенную губу. Это не снизило накала страстей.

Тогда вмешался Сандро Мелиава. Джульбер работал у него, и брат Мананы Шалико работал у него. Да еще к тому же Сандро решил выдать Манану замуж за своего русского друга, с которым он познакомился в Москве в гостинице «Балчуг». Нужно было непременно завершить это дело миром.

• Предыдущая
• 22/70
• Следующая