Одесса — мама - Севела Эфраим - Страница 2

• Предыдущая
• 2/19
• Следующая

Первый маклер. Я интересуюсь в сахаре. Я бы взял вагон сахару.

Второй маклер. Именно сейчас у меня нет ни фунта сахару.

Первый маклер. А что вы имеете? Именно сейчас?

Второй маклер. Именно сейчас? Сахарный диабет.

Первый маклер. И почем вагон диабета?

А цыганка с белой собачкой метет пыль своей длинной юбкой в другом конце базара. Она остановилась возле слепого старика в черных очках. Он позвякивает медной мелочью в железной банке и поет, вернее, пытается петь своим надтреснутым, еле слышным голосом. Толпа обтекает его с полным безразличием, и ни одного гроша не упало в его банку с тех самых пор, как подошла цыганка.

Цыганка. Это не дело, слепой. С таким пением протянешь ноги с голоду.

Она сняла со спины гитару, пробежала пальцами по струнам. Собачка как по команде встала перед ней на задние лапы, а передними замахала, словно приглашая порадовать слушателей и показать, как надо петь. Она еще не пела, а только перебирала струны, а народ уже стал задерживаться в этом месте и скоро образовал толпу вокруг цыганки и ее белой собачки, жалкого слепца с мелочью в железной банке.

И тогда она запела удивительно приятным, глубоким, знойно-медовым голосом.

Цыганка.

Толпа слушает во все уши, разинув рты от удивления.

Названивая своей жестянкой, слепой спешит обойти слушателей и собирает богатую жатву. Монеты так и звенят, ударяясь о дно жестянки. От возбуждения успехом он даже снял черные очки — атрибут его профессии, обнаружив открытые и зрячие глаза.

Цыганка.

Немолодая полная дама оценивающе смерила цыганку через лорнет, на золотой цепочке свисающий с дряблой шеи, и шепнула господину в чесучовом костюме и панаме.

Дама. Что за голос, Жан! Чистое бельканто. Ее бы хорошенько отмыть, и я бы не удивилась, услышав ее в нашей опере. Не правда ли, Жан?

Придавив гудящие струны гитары ладонью, цыганка оборвала звук.

Цыганка. А тебя, старая дура, отмоют перед погребением, и от этого ничего не изменится. Верно я говорю, старый козел?

Господин в чесучовом костюме затряс козлиной бородкой.

Господин. Полиция! Полиция! А где эта цыганка? Куда она делась? Задержите ее!

Дама раздраженно дернула его за рукав.

Дама. Идиот! Лучше скажи мне, где мой лорнет? И золотая цепочка? Она только что висела у меня на шее.

Шум и гомон базара прорезал заливистый полицейский свисток.

А цыганка насмешливо наблюдает за переполохом на безопасном расстоянии, приставив к глазам лорнет на золотой цепочке.

Цыганка (собачке). Тебе не кажется, Белочка, что здесь слишком шумно? А? Это не для наших нервов. Не думаешь ли, мое солнышко, что теперь самое время нам неспеша прогуляться в гавань. У меня есть предчувствие, что нас там ждут.

Множество судов под самыми неимоверными флагами сбились у причалов одесского порта. А еще столько маячат на рейде, нетерпеливо дожидаясь, когда и для них освободится место под разгрузку.

Длинные вереницы голых по пояс грузчиков, с тяжелыми мешками и бочками на мокрых от пота плечах, протянулись по шатким сходням от кораблей до бесконечных складов на берегу.

Грязная зеленая вода, покрытая яичной скорлупой, арбузными корками и еще Бог знает чем, смачно плещет о каменную, скользкую от водорослей, стенку причала. Чуть дальше от воды, в тени складских стен, отдыхают ломовые извозчики — знаменитые одесские биндюжники, огромными мускулистыми телами смахивающие на цирковых борцов. И притом, в тяжелом весе. Их конные площадки сбились в кучу в стороне, дожидаясь, хрустя овсом и сеном, когда они понадобятся хозяевам.

А хозяева беспечно спят на горячей пыльной земле, сдвинув картузы на глаза, и храпят пушечными взрывами из волосатых ноздрей, насмерть вспугивая зеленых портовых мух, по дурости присевших отдохнуть на липких от пота толстомясых кирпичных лицах.

Их толстые, как чугунные тумбы швартовых кнехтов, ноги раскинуты привольно, выставив морю двойные подошвы яловых сапог. Эти подошвы, нацеленные на корабли и на назойливых чаек, так обширны, что на них поместилось множество букв, выведенных мелом:

И следует понимать это так, что меньше, чем за рубль никто из этого уважающего себя племени не только не вступит в разговор, но даже не пошевелится.

Маленький верткий еврей в белом костюме и галстуке-бабочке тычет тросточкой в эти неимоверные подошвы спящих биндюжников, диву даваясь таким разбойничьим ценам. Его проваленный беззубый рот изрыгает шипение.

Начальник таможни. Кошмар! Абсолютный нонсенс! Грабеж средь бела дня! Скоро вы не найдете во всей Одессе даже одного честного человека!

Биндюжникам его шипение, как жужжание одинокой заблудшей мухи, абсолютно до лампочки. В ответ лишь гуще взревел храп, и, вспугнутые с кирпичных лиц, мухи закружили вокруг соломенного канотье Цудечкеса.

Только один биндюжник зачмокал толстыми губами и уставил на него полуоткрытый сонный глаз с бахромой поросячьих ресниц.

Биндюжник. Рви когти отсюдова, Цудечкес. Дай рабочему люду перевести дыхание.

Цудечкес от таких наглых слов сдвинул концом тросточки шляпу-канотье на самый затылок.

Начальник таможни. Кто, спрашивается, люди? Вы —люди? За такую цену я бы сам с радостью разгрузил целый пароход. Слушайте! Разве вы не евреи? Поимейте совесть. Послушайте умного человека. Английский пароход «Галифакс» стал под разгрузку на пятом причале.

И он тросточкой показал, где пятый причал и где, рыжий от ржавчины, колышется «Галифакс», и многозначительно добавил.

Начальник таможни. Ко-ло-ни-аль-ные товары!

Биндюжник. Контрабанда?

Кипя от возмущения, Цудечкес собрал все свое лицо в узелок из морщин.

Начальник таможни. Боже упаси! Все чисто, как слеза младенца. Короче, ближе к делу. Только антр ну… но между нами. Вам предлагает интересное дело мосье Бенцион Крик! Собственной персоной.

Один из храпунов тяжко вскочил на ноги.

Храпун. Беня? Король? Что ж ты не сказал сразу?

Биндюжники на земле зашевелились и скоро стояли на своих ногах, с уважением обступив посланца Бени Крика. Их сонные мятые рожи вдруг прояснились. Они устремили глаза в одном направлении.

У самого края причальной стенки, красиво рисуясь на фоне корабельных снастей и парящих чаек, легкой танцующей походкой плыла юная цыганка с гитарой за спиной и белой собачкой на поводке. Босоногая, она выступала горделиво, совсем как барышня. Биндюжники уставились на нее, молча любуясь, пока один с восторгом не вымолвил.

Биндюжник. Ну кто поверит, что у этой воровки еврейская мама из приличной семьи?

Другой биндюжник. Если в гавани объявилась Сонька Золотая Ручка, значит, Король затеял большой налет.

Цудечкес (горделиво). Вы совсем недалеки от истины, мосье.

Биндюжники дружно и уважительно поздоровались с Соней.

Биндюжники. Доброго здоровья, мадемуазель!

• Предыдущая
• 2/19
• Следующая