Продай свою мать - Севела Эфраим - Страница 42
- Предыдущая
- 42/42
Теперь я имею достаточно времени, чтобы хорошенько обдумать свою жизнь, покопаться в ней, поискать истоки своих несчастий. Выводы, к которым я прихожу, невеселые.
Один лихой еврей, вор и грабитель из Киева, так же, как и я, по тому же делу отсиживающий в «Моабите» до суда, человек эмоциональный и непосредственный, как-то воскликнул:
— И надо же было мне вылезать из маминой утробы евреем! А почему не русским? Или украинцем? На худой конец, даже китайцем! И не было б моих несчастий!
В его искреннем вопле не очень много логики. Будь он кем угодно, он оставался бы вором и грабителем и сидел бы в тюрьме в любом государстве, как исправно отбывал сроки в СССР и теперь дожидается срока в Германии.
Но есть и жестокая правда в его словах. Мы от рождения несем на себе крест еврейства, взваленный на наши плечи не нами. И страдаем и платим дорогую цену за принадлежность к народу, который мы не избирали, а получили в наследство от своих предков, вместе с тысячелетней давности счетами, которые человечество не устает предъявлять каждому поколению евреев. Многие из нас несут на себе еврейство как горб, от которого не избавит даже нож хирурга.
Ну какие же мы евреи?
В Бога не верим. Еврейских традиций не соблюдаем. Языка своего не знаем.
Мы — евреи только лишь потому, что мир нас так называет, и хоть регулярно, из века в век бьет и режет нас, все же убивает не всех, по-хозяйски оставляет немножко на развод, чтобы следующие поколения имели на ком душу отвести, когда начнут чесаться руки и душа взалкает крови.
Мы — бездомный народ, рассеянный по всей планете, среди чужих племен и рас, и те то и дело толкают нас, изгоняют, и мы с котомкой пускаемся в путь искать пристанища там, куда, сжалившись, пустят. На время. Какими бы сроками это время ни исчислялось — десятилетиями или веками, всегда наступает час, когда хозяева предлагают нам, засидевшимся гостям, убираться подобру-поздорову. И если мы, не дай Бог, замешкаемся, начинает обильно течь кровь. Наша, еврейская. И мы не уходим, а убегаем. Оставив на ставшей нам снова чужой земле незахороненными своих детей и родителей.
Мои злоключения привели меня к малоутешительному выводу: Израиль, нравится он нам или не нравится, — наше единственное убежище, где если жить не совсем уютно и радостно, то хоть смерть свою можно принять с достоинством. Ты это определила с самого начала и раз и навсегда, и я склоняюсь перед твоей ранней мудростью и благородством. Эти качества — увы! — ты унаследовала не от меня.
Скоро мы увидимся. Немцы недолго продержат нас в тюрьме. Меня отсюда вышлют в Израиль.
Любопытно, кто нас будет конвоировать на историческую родину? Неужели немецкие полицейские? Злодейка судьба похохочет над нами вволю.
А может быть, Израиль пришлет свой конвой? Смуглых красоток в военной форме, с изящным автоматом «узи» на плечах. И среди них я узнаю тебя, моя дочь. Увижу твои сурово сдвинутые брови, встречу строгий взгляд и зарыдаю оттого, что не могу по своему положению заключенного броситься тебе на шею. Тебе, моя дочь, посланной нашей страной вернуть домой с чужбины блудного отца».
- Предыдущая
- 42/42
