Сиамские кошечки - Севела Эфраим - Страница 9

• Предыдущая
• 9/15
• Следующая

Она прижалась к Кемалю и повела его, взяв за руку.

Сомкит. Если я вам не надоела, мы можем поужинать у меня.

Вокруг них кипит полуночный Бангкок. В небе выплясывают пестрые рекламные щиты, написанные на разных языках — по-немецки, по-английски, по-французски, по-японски. Зазывалы, в униформе, стоя у входа в злачные места, хватают прохожих за руки, умоляют заглянуть, суля невиданные утехи. Таиландские девочки, раздетые почти донага, улыбаются туристам из окон. Они прелестны. И улыбки их не вульгарны, а невинны, как у детей.

Сомкит и Кемаль свернули в переулок и сразу окунулись в густую тьму. Без ярких витрин и буйства неона.

Здесь тянулись пустыри с кучами песка и штабелями цемента в бумажных мешках, силуэты бетономешалок, с разинутыми и умолкшими на ночь ртами.

Они подошли к высоченной конструкции возводимого здания, еще пустой, без стен, лишь с бетонными перекрытиями этажей, напоминавших ребра скелета — скелета небоскреба. Каждая комната дома открыта внешнему миру и отделена от соседней только тонкими перегородками будущих стен. Все это напоминало пчелиные соты огромного улья, устремленного к самым звездам в темном небе.

Но соты лишь поначалу казались необитаемыми. Приглядевшись, можно было различить слабые огоньки в каждой из комнат и передвигающиеся тени их обитателей. Здесь теплилась жизнь. Тихая жизнь, почти незаметная со стороны, для постороннего глаза. Словно боящаяся привлечь к себе внимание.

В каждой открытой, без наружных стен, ячейке шла своя жизнь. Кипело в кастрюлях на электроплитках варево. Кто-то стирал в пластмассовых тазиках, кто-то подводил уже засыпающих в этот поздний час детей к самому краю жилища, и дети с разных этажей мочились наружу, направляя тоненькие струйки, как легкий дождь, вниз, прямо на улицу, на бушующие огни города.

Грузовым лифтом, перепачканным строительным мусором, Кемаль и Сомкит поднялись куда-то к звездам и через отсутствующую стену вылезли на бетонное перекрытие этажа.

Сомкит. Вот мы и дома. В этой, еще не построенной комнате, я и живу. Бесплатно. Получается экономия. А когда строительство будет закончено — придется убираться. Здесь поселят туристов. С большими кошельками. А я поищу другую стройку. В Бангкоке, слава богу, с этим нет проблем.

Кемаль. Кто все эти люди, что живут здесь?

Сомкит. Это те, кто строит отель. Рабочие. Днем здесь кипит работа, а ночью они тут спят… Со своими семьями. С рассветом их родственники исчезают, забрав свои пожитки, только мужчины остаются, чтоб продолжить работу.

Кемаль. Куда же уходят их семьи на день?

Сомкит. Кого это интересует? Они все бездомные. Перебрались в столицу из провинции, с гор. Половина жителей Бангкока не имеют крыши над головой.

Кемаль. А ты-то как сюда попала?

Сомкит. Хоть я и устроилась на хорошую работу, но денег, чтобы купить квартиру, не накопила. Пока… у меня бесплатная крыша. Брат мой здесь работает. Я ночую с его семьей.

Кемаль. Постой. Скажем, через месяц — другой отель достроят. Что тогда?

Сомкит. Этот достроят-начнут другой. И брат, надеюсь, без работы не останется. И снова будет ночлег. Ты почему так загрустил? Все это не так уж плохо. Ночью дует прохладный ветерок — отлично можно выспаться. А вид какой отсюда! Весь Бангкок под ногами. Построят здесь красавец-отель, и вы, европейцы, будете много платить, чтоб полюбоваться отсюда городом, как мы сейчас. Пошли. Я познакомлю тебя с братом. К сожалению, он ни на каком языке, кроме нашего, не разговаривает, но кто сказал, что гостеприимство нуждается в словах?

Ступени из еще не обработанного бетона мелькают одна за другой по мере того, как две пары ног преодолевают их: мужские — большие и женские — совсем крохотные.

Сомкит и Кемаль поднимаются по пролетам лестницы, еще без перил, и перед ними на каждом этаже в клетках комнат без наружных стен и дверей открывается незатейливая, протекающая у всех на виду жизнь обитателей недостроенного небоскреба.

Голый мужчина — отец семейства — с намыленной головой стоит на шершавом бетонном полу, а женщина, в каком-то тряпье, поливает его, как из душа, из кувшина.

Большая семья тесно сбилась на соломенных циновках. Глаза всех устремлены на светящийся экран маленького телевизора. Никакой мебели, ничего… Бетон, соломенные циновки… и телевизор.

Другая семья уселась кружком прямо на бетонном полу. Тусклая лампочка свисает на электрическом шнуре с потолка. Пар поднимается над кастрюльками. Мать разливает какое-то варево детям в тарелки.

Еще один этаж преодолевают Кемаль и Сомкит.

Здесь темно. Только слабый язычок пламени на свече озаряет крохотный «Дом доброго Духа» и лица молящихся вокруг него.

Краешек солнца блеснул первым лучом из-за горизонта, когда Сомкит и Кемаль покинули место своего ночлега. По всем этажам недостроенного небоскреба, как муравьи, спешат вниз семьи рабочих, унося на плечах весь свой нехитрый скарб. И без всякого перерыва, как только женщины и дети покинули здание, в открытых, без наружных стен, комнатах начинают греметь пневматические молотки, вздымая тучи цементной пыли, окутывая серым облаком весь скелет будущего отеля.

В саду пивной «Мюнхен» гаснут огни фонарей, гирляндами провисших над неубранными, грязными столиками. Официанты в белых курточках собирают пивные кружки, снимают мокрые скатерти. Последние посетители в тирольских костюмах, покачиваясь и цепляясь друг за друга, покидают это ночное заведение, горланя немецкие песни.

Только один немец никак не уйдет. Он уснул прямо за столом, уставленном кружками и грязными тарелками, уронив с головы зеленую тирольскую шляпу с пером. Его растолкал официант.

Официант. Вы не дойдете домой.

Петер. Отведи меня. Заплачу.

Официант. Мне нельзя отлучаться до конца смены. Но если заплатите нашему шимпанзе, он доставит вас домой. Только назовите отель. Обезьяна понимает по-немецки.

Держась за руки и покачиваясь, Петер с шимпанзе, в красной каскетке и пелерине, бредут по пустой сонной улице. У телеграфного столба немец остановился и, вырвав свою руку из лапы обезьяны, сосредоточился на расстегивании своих коротких штанов. Потом стал мочиться.

Шимпанзе неодобрительно покачал головой и смущенно оглянулся по сторонам. К ним уже спешил полицейский, гневно выкрикивая что-то на таиландском языке. Петер удивленно уставился на полицейского, затем перевел мутный взор на обезьяну.

Петер. Что он говорит? Ты понимаешь его?

Озадаченный шимпанзе лишь пожал плечами.

• Предыдущая
• 9/15
• Следующая