Викинг - Севела Эфраим - Страница 20

• Предыдущая
• 20/62
• Следующая

— Ну, и хрен с тобой, ханжа кагебистская, — ругнулся в душе Альгис и взял у официанта полный стакан коньяку.

Коньяк в изобилии расставленный на столиках вызвал у американок возбужденное ожидание. Они нюхали свои стаканы, пробовали кончиком языка, причмокивали, пучили глаза, выражая одобрение и коньяку и тому, кто так щедро угостил их.

Перед Тамарой официант тоже поставил полный стакан. Она вскинула тонкие бровки над дужками очков и сказала Альгису по-русски:

— Зря вы это затеяли. Перепьются сейчас, а мне отвечать. Знаете, какая у них мораль? А никакой. Что хочу, то делаю. А если столько пьяных женщин сразу вздумают…

Альгис не стал слушать, что будет, если столько пьяных женщин чего-то захотят. Он поднялся со стаканом в руке, покачиваясь на расставленных ногах вместе с полом вагона.

— Я с вами скоро расстанусь, мои случайные, но очень дорогие спутницы по путешествию… мои соплеменницы, отделенные от своего народа океаном…, но не забывшие своих корней. Давайте выпьем на прощанье за наших литовских женщин. Сделаем по одному глотку за три женских судьбы. Поверьте мне, это были красивые люди, и любой народ мог бы гордиться такими. Помянем их… по именам… Генуте Урбонайте…

— Генуте Урбонайте, — с американским акцентом повторил вагон.

Броне Диджене… Броне Диджене, как эхо отозвались аме риканские литовки, с торжественной скорбью, как в церкви.

— И безвестную женщину, чье имя мне неведомо. И безвестную женщину, чье имя мне неведомо.

Тамара, не понявшая, о чем идет речь, поначалу решила, что они молятся, но когда Джоан ей перевела, успокоилась и сама осушила до дна свой стакан, сразу зардевшись румянцем сквозь слой тона и пудры. Туристки с шумом вставали из-за своих столов и, прежде чем покинуть вагон-ресторан, считали своим долгом протиснуться к Альгису и пожать ему.руку. Джоан тоже подошла и, играя глазами, спросила приглушенным тоном:

— В каком вы вагоне едете, мистер Пожера? До ночи много времени, и я бы очень хотела еще раз повидать вас, если вас это не затруднит.

— Мистер Пожера очень устал, безапелляционно вмешалась с раскрасневшимися от выпитого коньяка щеками Тамара и встала между Джоан и Альгисом. Мы и так у него отняли массу драгоценного времени. Мои милые леди, прощайтесь.с нашим гостем и ступайте в свои купе отдыхать.

Тамара уже не отходила от Альгиса, и Джоан за ее спиной сделала смешную гримасу, подразнив ее, и пошла между столиками к выходу, несколько раз с сожалением оглянувшись.

Альгис еле сдерживал закипавший в нем гнев. Выпитый коньяк, а он опорожнил бутылку, ударил в голову. Он возненавидел Тамару, эту интуристовскую чистюлю, отутюженную и накрахмаленную, с тусклым блеском лака на взбитых и склеенных волосах. Особенно раздражала ее лакированная прическа, покрытая упругой коркой, и ему захотелось запустить туда все пальцы, разлохматить, разодрать, чтоб ее фарфоровое личико, наполовину закрытое большими заграничными очками, исказилось от боли, осыпалось, как штукатурка, слоем тона и пудры.

В вагоне-ресторане они остались вдвоем, если не считать официанта, оформляющего счет и затем давшего его Тамаре для подписи. Она нагнулась к столу, стоя спиной к Альгису, и черная юбка полезла вверх, обнажив тугие икры и крепкие бедра, а выше плотно обтянув хорошей формы аппетитный зад.

Охмелевший Альгис даже присвистнул. Тамара оглянулась на него, хотела распрямиться, по покачнулась вместе с вагоном, и Альгис подхватил ее, сжав ладонью грудь, высокую и податливую, как надутый мяч.

— Проводите меня, прикрыла под стеклами глаза Тамара. Ваш коньяк меня совсем… Не надо было пить.

Официант, как соучастник, сально подмигнул Альгису, когда он повел Тамару под локоть к выходу. Она повисла на его руке и жаловалась, запинаясь и подыскивая слова;

Если б вы знали, как с ними… трудно. Особенно с бабами. У них никакой морали. Все деньги.

И мужчин покупают за деньги, даже за сигареты. Позор! У нас еще попадаются такие подонки, что клюют на их удочку. А за все отвечать мне. Пиши потом рапорты, давай объяснения. Вы зайдете ко мне? Я одна к купе. Хочется поговорить с советским человеком, отвести немного душу… Терпеть не могу иностранцев… Так зайдете? Это вас не затруднит? Купе Тамары было первым в мягком вагоне, вслед за отделением для проводников и туалетом. Они прошли никем из туристок незамеченными, и Тамара, захлопнув дверь, защелкнула задвижку. Альгис сел на мягкий диван, откинулся, утонул затылком в мягкой спинке. В таком купе обычно ездил он. Теперь его отсюда выжили туристы, и он обречен всю ночь маяться в жестком вагоне, и еще будет великим счастьем, если к нему не подсадят соседей.

Это купе было на двоих. Два уютных дивана, по. крытых бежевыми чехлами, были разделены столиком у широкого окна, и колени Альгиса и Тамары соприкасались, вызывая в нем нездоровое, злобное возбуждение. За все, чем не удался этот день. За то, что Рита не пришла на вокзал, и он напрасно ждал ее в ресторане. За то, что вынужден ехать в другом вагоне. За то, что Джоан, эта американская литовка, хорошенькая и многообещающая бестия была отнята у него. И кем? Вот этой, окосевшей от коньяка партийной ханжой с бабьим задом и раздражающе крепкими ногами, заковавшей свое еще молодое и жадное тело в корсет из запретных инструкций. Блюститель морали, надзиратель за чужим поведением. А сама-то? Сама? Как кошка на сметану, поглядывает из-за очков на Альгиса и не знает, что делать, как вести себя с ним, оставшись наедине. У Альгиса возникло мучительное желание оскорбить и унизить ее. Растоптать и смять этот благополучный и добропорядочный футляр, в который она затянута.

Возьмите, протянула ему Тамара непочатую пачку американских сигарет «Кэмл». — У меня много. Я предпочитаю свои,литовские.

Знаете, хоть их образ жизни нам чужд, но сигарреты у них вкусные. Это правда. Привыкнешь, трудно менять.

— Вы замужем? А что?

Просто так. Спрашиваю. Да. Для вас это важно?

Нет. А то ведь мне показалось, что вы девственница.

Тамара рассмеялась, открыв крашенные чуть пошире, чем надо, губы и за ними ровные ряды белых, одинаково мелких зубов.

• Предыдущая
• 20/62
• Следующая