Путь в Версаль (др. перевод) - Голон Анн - Страница 42

• Предыдущая
• 42/111
• Следующая

Она улыбнулась, решившись завести друзей в доме, где намеревалась вернуться к достойному существованию:

– Здравствуй, малыш.

– Малыш? – вздрогнув, проворчал тот. – Заметь, при случае я бы мог на твоей голове есть пирожки. По осени мне стукнуло шестнадцать.

– О, извините, сударь! Непростительная ошибка с моей стороны. Будете ли вы столь великодушны даровать мне прощение?

Давид, судя по всему, не привык к подобным шуткам. Он неловко пожал плечами и пробормотал:

– Да ладно, чего там…

– Вы слишком добры. Я растрогана. И как вы прекрасно воспитаны, что не позволяете себе фамильярно тыкать знатной даме…

Казалось, бедный поваренок испытывал страшные муки. У него были довольно красивые черные глаза на худом и бледном лице переростка. Уверенность мигом покинула его.

Вдруг Анжелика, которая уже снова поднималась по лестнице, остановилась:

– С таким акцентом ты точно южанин, угадала?

– Ага… из Тулузы.

– Из Тулузы! – воскликнула она. – Братец-земляк!

Она бросилась парню на шею и расцеловала его.

– Тулуза, – повторяла она.

Поваренок покраснел как помидор. Анжелика сказала ему еще что-то на родном наречии, и волнение Давида удвоилось.

– Так вы, значит, оттуда?

– Почти.

Эта встреча странным образом обрадовала Анжелику. Какой поворот судьбы! Быть одной из знатных дам Тулузы и дойти до того, чтобы целовать какого-то поваренка только за то, что в языке его чувствуется этот привкус солнца с запахом чеснока и цветов!

– Красивый город, – прошептала она. – Почему ты там не остался?

Давид объяснил:

– Мой отец умер. А он всегда хотел, чтобы я обосновался в Париже, где можно заняться оптовой торговлей и научиться ремеслу торговца прохладительными напитками. Сам-то он был бакалейщик. Я поступил, как он велел, и даже собирался пройти экзамен по воску, макаронам, сахару и пряностям, тут он и помер. Тогда я отправился в Париж и прибыл сюда как раз в тот день, когда моя тетушка, мамаша Буржю, умирала от оспы. Никогда мне не будет удачи. Я вечно промахиваюсь. – Он умолк, едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться.

– Удача к тебе вернется, – пообещала Анжелика и принялась подниматься по лестнице.

В мансарде Анжелика обнаружила Розину. Почесывая голову, та вполглаза наблюдала за шалостями Флоримона и Кантора. Барба была внизу, в кухне. Мальчишки отправились «пройтись». На воровском жаргоне это означало, что они пошли попрошайничать.

– Не хочу, чтобы они просили милостыню, – решительно сказала Анжелика.

– Ты не хочешь, чтобы они воровали, ты не хочешь, чтобы они попрошайничали. Тогда чего же ты хочешь?

– Чтобы они работали.

– Но это работа! – возразила девушка.

– Нет! И давай-ка помоги мне поскорей отвести малюток в кухню. Да поживей! Присмотришь там за ними, а заодно поможешь Барбе.

Анжелика с радостью разместила детей в просторных комнатах, где было тепло и вкусно пахло. Казалось, даже огонь в очаге разгорелся с новым жаром.

«Пусть они больше никогда не страдают от холода, пусть они больше никогда не страдают от голода! – мысленно твердила Анжелика. – Честное слово, до чего же славно я придумала – привести их в харчевню!»

Флоримон был одет в серо-коричневое кисейное платьице, корсаж из желтой саржи и передник из зеленой саржи. Голову его украшал саржевый чепец, тоже зеленого цвета. Эти цвета делали его личико с тонкими чертами еще более болезненным. Чтобы проверить, нет ли у него жара, Анжелика пощупала лоб сына и приложилась губами к его ладошке. Малыш выглядел бодрым, хотя несколько капризным и плаксивым. А Кантор с самого утра был занят тем, что пытался высвободиться из пеленок, в которые Розине удалось, хоть и не особенно ловко, завернуть его. И вскоре уже он, голенький, как ангелочек, встал на ножки в корзине, куда его положили, и попытался вылезти из нее, чтобы поймать языки пламени.

– Этого ребенка растили не как положено, – озабоченно сказала Барба. – Хотя бы ручки и ножки ему пеленали? Он не сможет держаться прямо и даже рискует стать горбатым.

– Пока что он выглядит скорее слишком крепким для девятимесячного малыша, – заметила Анжелика, с восхищением глядя на младшего сына.

Но Барбе было неспокойно. Ее беспокоило, что Кантор слишком подвижен.

– Вот выдастся свободная минутка, нашью ему свивальников, чтобы пеленать. Но нынче утром об этом не может быть и речи. Похоже, господин Буржю в ярости. Представьте, госпожа, он приказал мне вымыть полы, натереть столы воском, да еще я должна сбегать на площадь Тампль и купить там мягкого мела, чтобы почистить оловянную посуду. Просто голова кругом…

– Попроси Розину помочь тебе.

Позаботившись обо всем, Анжелика торопливо направилась к Новому мосту.

Цветочница не узнала ее. Анжелике пришлось напомнить торговке, как однажды она помогала ей составлять букеты и удостоилась ее похвалы.

– Да как же я могу тебя узнать? – воскликнула добрая женщина. – В тот раз у тебя на голове были волосы, но на ногах не было башмаков. А теперь ты в башмаках, зато без волос. Но пальчики у тебя, надеюсь, все те же? Садись рядом. Ко Дню Всех Святых работы довольно. Вскоре расцветут все кладбища и церкви, не говоря уже об изображениях покойных.

Анжелика устроилась под красным зонтом и добросовестно и ловко принялась за дело. Она не поднимала глаз, опасаясь увидеть на ярком фоне реки старый силуэт Нельской башни или узнать среди прохожих на Новом мосту кого-нибудь из нищих Каламбредена.

Но в тот день на Новом мосту было спокойно. Не слышно было даже громового голоса Большого Матье, потому что на период Сен-Жерменской ярмарки он вместе со своей кафедрой на колесах и оркестром переместился туда.

Новый мост стал пустынным. Сейчас на нем встречалось меньше зевак, меньше фокусников, меньше нищих. Анжелике это было на руку.

Торговки, ахая, обменивались сплетнями о сражении на Сен-Жерменской ярмарке. Говорили, будто после кровавой бойни до сих пор подсчитывают трупы. На сей раз полиция оказалась на высоте. С того памятного вечера стражники частенько проводили по улицам группы нищих в Центральный госпиталь или партии каторжников на галеры. Что же до казней, то каждая новая заря освещала двух-трех повешенных на Гревской площади.

Потом все с горячностью обсудили наряды, которые наденут женщины – цветочницы и фруктовщицы с Нового моста, когда вместе с торговками сельдью с Центрального рынка пойдут поздравлять молодую королеву и новорожденного монсеньора дофина от имени парижских торговок.

– А пока, – продолжала хозяйка Анжелики, – меня заботит другое. Где нашу братию достойно угостят по случаю Дня святого Вальбонна? В прошлом году хозяин кабака «Добрые детки» ободрал нас как липку. Я не желаю, чтобы хоть одно мое су упало в его мошну.

Анжелика вмешалась в разговор, который поначалу слушала молча, как подобает почтительной ученице:

– Я знаю великолепную харчевню на улице Валле-де-Мизер. Цены там доступные, а готовят вкусно и по-новому.

И она быстро перечислила блюда, в приготовлении которых некогда принимала участие как хозяйка Отеля Веселой Науки:

– Пироги с раками, фаршированные фенхелем индейки, рубец ягненка. Не говоря уже о миндальных и фисташковых пирожных, слоеных пирожках и анисовых вафлях. К тому же, сударыни, в этой харчевне вы полакомитесь кое-чем, чего никогда не видывал на своем столе даже сам его величество король Людовик Четырнадцатый, – крошечными горячими и воздушными бриошами, начиненными засахаренным паштетом из печени. Это настоящее чудо!

– Хм… Девушка, от твоих рассказов у нас слюнки текут! – наперебой воскликнули торговки, лица которых буквально засветились от предвкушения. – Где ты живешь?

– Под вывеской «Храбрый Петух», это последняя харчевня на улице Валле-де-Мизер в сторону набережной Таннер.

– Вот уж не думаю, что в твоем «Петухе» так уж хорошо готовят. Мой муж работает на Главной скотобойне и порой заходит туда перекусить. Он говорит, заведение тоскливое и малопривлекательное.

• Предыдущая
• 42/111
• Следующая