Путь в Версаль (др. перевод) - Голон Анн - Страница 47
- Предыдущая
- 47/111
- Следующая
Как-то ноябрьским днем, когда они сидели на Новом мосту, зазвонили часы на башне королевского дворца. Кузнец на башне «Самаритянка» схватился за свой молот, а вдали, в Бастилии, раздались глухие пушечные выстрелы.
Горожане пришли в восторг:
– Королева родила! Королева родила!
Публика, затаив дыхание, прислушивалась и считала:
– Двадцать, двадцать один… двадцать два…
Когда раздался двадцать третий выстрел, все кинулись друг к другу. Кто-то говорил, что это двадцать пятый, другие – что двадцать второй. Оптимисты опережали события, пессимисты тормозили их. А колокольный перезвон и пушечные выстрелы продолжали сыпаться на обезумевший Париж. Сомнений не было: МАЛЬЧИК!
– Дофин! Дофин! Да здравствует дофин! Да здравствует королева! Да здравствует король!
Горожане бросились обниматься. Новый мост огласился песнями. Образовались хороводы. Лавки и мастерские распахнули ставни. Фонтаном хлынули струи вина. За накрытыми королевской челядью на улицах столами все лакомились пирожными и вареньем. Вечером был великолепный фейерверк.
Когда королева вернулась из Фонтенбло и вновь поселилась в Лувре с королевским отпрыском, все парижские гильдии стали готовить поздравления. Мамаша Маржолен сказала Анжелике, к которой привязалась:
– Ты тоже пойдешь. Это не принято, но я скажу, что ты ученица и я взяла тебя, чтобы нести корзины. Тебе понравится, еще бы! Посмотришь королевское жилище, этот прекрасный дворец Лувр. Комнаты там огромные, а потолки в них выше, чем в церкви!
Анжелика не посмела отказаться. Добрая женщина оказала ей большую честь.
Впрочем, не признаваясь даже самой себе, она была встревожена тем, что вновь окажется в тех местах, которые стали свидетелями стольких событий и драм ее жизни. Увидит ли Анжелика Великую Мадемуазель с полными радостных слез глазами? Заносчивую графиню де Суассон? Искрящегося остроумием де Лозена? Угрюмого де Гиша? Де Варда? Кто из этих знатных дам и господ разглядит среди торговок женщину, которая некогда, в прекрасных платьях, с горящим взором, бежала по коридорам Лувра в сопровождении своего невозмутимого мавра, металась от одного к другому, то взволнованная, то умоляющая, требуя невозможной милости по отношению к заранее обреченному супругу?..
В назначенный день она оказалась во дворе Лувра, где слышались звучные голоса и шорох накрахмаленных юбок цветочниц и торговок фруктами с Нового моста и торговок сельдью с Центрального рынка.
Совсем скоро корзины с цветами и фруктами и бочки сельдей выставят в ряд перед монсеньором дофином, который будет касаться своей ручонкой нежных роз, сияющих апельсинов и прекрасных серебристых рыб.
Поднимаясь по лестнице, ведущей в королевские покои, шумная и благоухающая толпа торговок повстречалась с папским нунцием, только что вручившим будущему наследнику французского престола приданое, которое по традиции посылалось в дар от папы римского в качестве «свидетельства того, что он признает младенца как старшего сына Церкви».
В передней, где им пришлось подождать, добрые женщины восхищались прелестными вещицами в трех обитых красным бархатом сундуках с серебряными застежками.
Затем их пригласили в опочивальню королевы. Представительницы торговых гильдий преклонили колени и приступили к поздравлениям.
Анжелика, вместе со всеми стоявшая на коленях на ярком ковре, в полутьме украшенного позолотой ложа видела королеву в роскошном платье. На лице ее было все то же застывшее выражение, с которым молодая испанка, только что покинувшая сумрачный мадридский дворец, впервые появилась в Сен-Жан-де-Люз. Однако французские наряды и прически шли ей гораздо меньше, чем фантастические одежды инфанты и взбитые волосы с накладками, некогда подчеркивавшие ее лицо и силуэт юного идола, отданного по обету «королю-солнце».
Счастливая мать, влюбленная женщина, успокоенная знаками внимания короля, королева Мария-Терезия удостоила улыбкой пеструю колоритную толпу, сменившую у ее изголовья папского посланника.
Король находился подле нее. Он улыбался.
Стоя на коленях среди этих простых женщин возле ног короля, Анжелика чувствовала себя ослепшей и парализованной. Она больше не видела никого, кроме короля.
Позже, вместе со своими товарками выйдя из покоев, она услышала, что в опочивальне королевы присутствовала и королева-мать, а также герцогиня Орлеанская и мадемуазель де Монпансье, герцог Энгиенский, сын принца Конде, и множество придворных обоего пола из их свит.
Но она не видела никого, кроме короля, который улыбался, стоя на ступенях ложа королевы. Анжелика очень испугалась. Он не был похож на того молодого человека, который принимал ее в Тюильри и которого ей так хотелось дернуть за жабо. В тот день их силы были равны, они ожесточенно боролись, и каждый был уверен в своей победе.
Какое безумие! Как она могла не понять сразу, что его мнимая ранимость, скрывающаяся под чувствительной наружностью, принадлежала государю со сложившимся характером, который никогда в жизни не допустит малейшего посягательства на свою власть!
Он с самого начала был королем, которому суждено побеждать, а она, Анжелика, не признав этого, была сломана, как тростинка.
И вот теперь в толпе подмастерьев она направлялась к выходу из дворца. Дамы – прево гильдий остались на большой ужин, но подмастерьев на общую трапезу не пригласили.
Проходя через буфетную, где были приготовлены фигурные торты и груды мяса для пиршественных столов, Анжелика услышала свист. Один протяжный и два коротких.
Анжелика узнала условный сигнал банды Каламбредена и решила, что бредит. Здесь, в Лувре?
Она обернулась. Из проема приоткрытой двери на пол падала маленькая тень.
– Баркароль!
В порыве искренней радости она бросилась к нему. Карлик весь раздулся от достоинства и гордости.
– Входите, сестренка. Входите, моя дорогая Маркиза! Давайте поболтаем немного.
Она рассмеялась:
– О Баркароль, какой ты красивый! И как ты хорошо говоришь.
– Я карлик королевы, – самодовольно отвечал Баркароль.
Он провел ее в помещение вроде маленькой гостиной и дал полюбоваться своим наполовину оранжевым и наполовину желтым атласным камзолом, стянутым поясом с бубенчиками. А чтобы она могла оценить их дребезжание, проделал несколько кувырков. С коротко стриженными волосами и тщательно выбритыми щеками, карлик казался счастливым и бодрым. Анжелика сказала, что он помолодел.
– Да, честное слово, я это и сам ощущаю, – скромно признался Баркароль. – Жизнь не лишена удовольствий, и, полагаю, в конечном счете я нравлюсь здешним обитателям. Я рад, что в своем возрасте достиг вершины карьеры.
– Сколько тебе лет, Баркароль?
– Тридцать пять. Самый расцвет зрелости, физических и духовных возможностей мужчины. Пойдем-ка, сестренка, я представлю тебе благородную даму, к которой, не стану скрывать, испытываю нежные чувства… и она отвечает мне тем же.
С видом удачливого любовника карлик повел Анжелику через мрачный лабиринт переходов Лувра.
Они вошли в темную комнату, где Анжелика заметила сидящую за столом женщину лет сорока, крайне уродливую и смуглую. Она готовила что-то на маленькой позолоченной плитке.
– Донья Тересита, позвольте представить вам донью Анжелику, самую прекрасную мадонну Парижа! – высокопарно возвестил Баркароль.
Женщина пробуравила Анжелику угрюмым и проницательным взглядом и произнесла что-то по-испански. Анжелика разобрала только слова «Маркиза Ангелов». Баркароль подмигнул ей:
– Она спрашивает, не ты ли та Маркиза Ангелов, о которой я ей все уши прожужжал. Видишь, сестренка, я своих друзей не забываю.
Они обошли вокруг стола, и Анжелика отметила крошечные ножки доньи Тереситы. Это была карлица королевы.
Подхватив юбку двумя пальцами, Анжелика сделала небольшой реверанс, чтобы выказать уважение к столь высокопоставленной особе.
Кивком карлица указала молодой женщине на табурет и продолжала неторопливо помешивать варево. Баркароль прыгнул на стол. Что-то по-испански рассказывая своей подруге, он колол и грыз орешки.
- Предыдущая
- 47/111
- Следующая
