Дитя Одина - Северин Тим - Страница 18

• Предыдущая
• 18/73
• Следующая

Почему новый муж Гудрид, Торфинн Карлсефни, решил попытать счастья в далеком Винланде? Отчасти, как я полагаю, по долгу чести перед моим отцом Лейвом. По обычаю северного народа, когда мужчина хочет жениться, он должен получить согласие старшего невестиного родича-мужчины. В случае с Гудрид это был Лейв, а он охотно согласился на этот брак. И когда Лейв вскоре изложил Торфинну свои виды на Винланд, думаю, что Торфинн, имевший старопрежние понятия о семейной верности, почувствовал себя обязанным принять этот план. Лейв все еще был уверен, что Винланд может стать новой и процветающей землей для гренландцев. Однако, будучи главой семьи в Браттахлиде, сам он отправиться туда не мог, но сделал все, чтобы поддержать это новое предприятие. Он одолжил Торфинну дома, которые там построил и которые считались его собственностью, и дал в помощь нескольких человек, игравших немалую роль в его хозяйстве. Среди них оказались мои тайные наставники — Торвалль и Тюркир Кузнец — и два раба, которых Лейв приобрел в том же плавании, что привело его к ложу моей матери на Оркнеях.

Меня всегда интересовали Хаки и Хекья, они были как-то связаны с моим загадочным прошлым. Считалось, что они муж и жена, и это принимали на веру. С другой стороны, ничего иного им не оставалось, как жить вместе, четой, раз уж свела их судьба. Их захватили викинги во время набега на какой-то шотландский берег и привезли на корабле в Норвегию, где, как и Тюркир в свое время, они были выставлены на продажу на невольничьем рынке в Чепинге. Один из вассалов конунга Олава, сына Трюггви, так и купил их, как мужа и жену. Он полагал, что эта пара пленников — христиане, и хотел подарить их конунгу, думая снискать тем королевскую милость. Конунг Олав в свою очередь мог бы потом снискать одобрение людей и добрую славу, даровав двум рабам свободу. К огорчению покупателя, оказалось, что Хаки и Хекья вовсе не христиане, но держатся какой-то языческой веры, такой неясной, что никто не мог понять, что означают их бормотанье и песнопения. Олав продержал их у себя несколько месяцев, но скотты не проявили ни малейшей склонности к работе по хозяйству. Только тогда они бывали счастливы, когда оказывались где-нибудь на горной пустоши или открытом болоте, которые напоминали им о родине. И вот, когда мой отец Лейв гостил при дворе, норвежский конунг сбыл с рук двух как будто совершенно бесполезных рабов, подарив их Лейву с замечанием, что он, конунг, надеется, что Лейву удастся найти применение этим «диким скоттам», как он выразился, которые единственное, что умеют, — это быстро бегать по открытой местности. Лейв нашел прекрасную работу для Хаки и Хекьи, как только вернулся в Гренландию. Эта пара стала превосходными пастырями для овец и коров. Каждое лето они проводили на самых дальних вересковых пустошах, где устраивали себе временные жилища, накрывая ветками и сухой травой ямы в земле. Там они жили уютно, точно летние зайцы, с которыми были схожи и своей способностью к необыкновенно быстрому бегу. Они легко догоняли отбившуюся от стада овцу, и цены им не было, когда во время осеннего перегона скота с дальних пастбищ домой в зимние теплые хлева приходилось разыскивать заблудившихся животных. Остальную часть года они занимались разными работами на хуторе, и я часто подглядывал за ними, гадая, была ли моя мать с ее ирландской кровью такой ясе светлокожей и темноволосой, и без особого успеха пытаясь понять слова гортанного, журчащего языка скоттов.

Плавание Карлсефни было самым крупным и хорошо подготовленным из всех походов в Винланд. Отправлялось почти сорок человек, включая пятерых женщин. Гудрид настояла на том, что будет сопровождать своего нового мужа, и взяла с собой двух служанок. Еще две женщины были женами хуторян, чьи мужья вызвались помочь с расчисткой земли при поселении, взамен желая получить участки в будущем. Эти две супружеские четы были еще слишком молоды, своих детей не имели, и Торбьерн, пятилетний сын Карлсефни от предыдущего брака, был оставлен в Браттахлиде с приемными родителями. Так получилось, что единственным ребенком на борту кнорра оказался я, и было мне почти восемь лет. Я уговорил своего отца Лейва позволить мне отправиться в этот поход, и тот с готовностью согласился, к вящему удовольствию его старой карги-жены Гюды, которая по-прежнему на дух меня не переносила.

Кнорр, на котором мы должны были плыть на запад, принадлежал Торфинну. Это был хорошо оснащенный торговый корабль, прослуживший уже несколько лет. А теперь он купил второе судно, поменьше, в качестве разведывательного. Кроме того, Карлсефни, человек опытный, занялся списком необходимого для устройства первой усадьбы. Поговорив с Лейвом и другими людьми, уже побывавшими в Винланде, он погрузил на корабль добрый запас рабочей утвари — мотыг, топоров, пил, лопат и тому подобного, — кузнечные орудия, веревки и несколько мешков корабельных гвоздей на случай починки да еще три дюжины штук домотканого сукна. Это домотканое сукно — наинужнейшая вещь. Делают его из щипаной овечьей шерсти, вымоченной в кадках с мочой для удаления жира с шерсти. Женщины прядут пряжу, потом ткут сукно на ткацком стане, подвешенном к потолку главного дома. Лучшее сукно откладывается на корабельные паруса, а более грубое идет на одежду, одеяла, мешки и прочие нужные вещи. Чаще всего сукно остается того же тусклого бурого цвета, как шерсть на овце, но иногда ткань красят соками растений или цветной глиной в цвета более радостные — красный, зеленый или желтый. Особое сукно, вымоченное в смеси овечьего и тюленьего жира, почти непромокаемо. Из него шьются плащи для мореходов — такой плащ мой отец подарил моей матери на прощанье.

Мы отплыли с попутным ветром, и корабль скорее был похож на плавучий хутор. Маленький бычок и три молочные коровы заняли почти весь срединный трюм, а запах скота вместе с клочьями сена, наваленного копной, летел над водой по ветру. Первое время могло показаться, что по морю плывет скотный двор — коровы то ревели, то печально мычали, пока не привыкли к новому необычному распорядку.

С мальчишеским рвением я ожидал, что едва мы отойдем от земли, сразу же начнутся приключения и тревоги, но вскоре я, как и коровы, убедился, что жизнь на борту идет тем же порядком, что и дома. Я занимался своим делом — поил животных, задавал им корм, выгребал навоз. Кнорр шел торжественно, влача за собой на толстом канате разведывательную ладью. Море было спокойно, и смотреть было не на что, разве что на морских птиц, кружащихся над нами, да порой встречались стаи черных и белых, с длинными толстыми клювами водоплавающих. Эти птицы некоторое время сопровождали нас, то и дело ныряя и двигаясь вперед под водой. Когда я спросил Торвалля, почему эти птицы не поднимаются в воздух и не летают, он рассмеялся.

— Они не умеют летать, — сказал он. — Боги дали им крылья, больше похожие на рыбьи плавники. Даже из одной страны в другую они перебираются вплавь — из Исландии в Гренландию, из Гренландии в Винланд. Потому-то наши мореходы и предположили, что на западе должна быть земля, — увидели, как водяные птицы направляются в ту сторону.

Это было третье из множества путешествий в моей жизни, и я верил, что тут не обошлось без Одина — он послал мне этот плавание, нарочито разжигая во мне жажду странствий, которая привязывала меня к нему, как к Великому Страннику. Когда моя мать плыла с Берсея в Исландию, я был младенцем, а когда Гудрид везла меня из Исландии в Гренландию и мы потерпели кораблекрушение, я был еще слишком мал и немногое запомнил. Но этот переход из Браттахлида в Винланд произвел на меня глубокое и неуничтожимое впечатление. На этом пути впервые посетило меня пьянящее ожидание нового и неведомого. Однажды испытав это чувство, я навсегда пристрастился к нему, и мне хотелось все большего и большего. Оно сделало меня странником на всю жизнь — таково было желание Всеотца.

Моим первым впечатлением от пути на запад стал медленный, размеренный ход тяжело груженного кнорра. Он покачивался на длинных низких волнах, когда они, одна за другой, проходили под килем, и повторял одни и те же движения — вверх, вниз и легкий крен на борт. Взглянув на верхушку мачты, я заметил, что она вторит этим движениям, непрестанно вычерчивая круги на фоне неба. И каждое движение сопровождалось одной и той же последовательностью звуков — скрип напряженных снастей, когда судно поднималось на новую волну, чуть слышный стук мачтовой пятки в гнезде и плеск воды у штевня, когда кнорр опускался, а при крене что-то, плохо закрепленное, прокатывалось по днищу и глухо ударялось о борт. Я находил нечто завораживающие и утешительное в том, как жизнь на борту идет своей чередой, обусловленной расписанием и порядком наших трапез. Все начиналось на рассвете с rismdl, когда ночная смена получала холодный завтрак из сухого хлеба и овсяной каши; в середине утра на dagmal все корабельщики, кроме кормчего и смотрящего, собирались у маленького костра, разводимого из уголья на каменной плите, утвержденной на килевой кокоре в носу и защищенной от ветра, и принимали единственную на дню горячую пищу, обычно похлебку, хотя иногда бывала свежая рыба или вареная чайка, когда удавалось поймать. Наконец, при заходе солнца — ndttmdl, снова холодная пища — кислое молоко, skyr, и каша.

• Предыдущая
• 18/73
• Следующая