Большой Кыш - Блинова Мила - Страница 17

• Предыдущая
• 17/67
• Следующая

Сяпа встал и пошел умываться. День начался отвратительно. Сяпа чувствовал себя совершенно несчастным. Обычно водные процедуры улучшали его настроение. Увы, не сейчас.

Пока Сяпа плескался в кадушке, его ум и душу терзали тяжелые черные мысли: «Я голоден, как медведь весной. Кто в этом виноват? Мой самый лучший друг Бибо. Пусть тебе станет стыдно, Бибо: твое обжорство разрушило нашу дружбу! Отныне я буду сам себе готовить еду и сам буду ее есть. Один». Сяпа нахмурился и тяжко вздохнул.

Пять лет друзья все делили пополам: дела, заботы, чмоку. Теперь Сяпе не надо было делиться. Все принадлежало ему одному! Но Сяпу это почему-то не радовало. Напротив. Маленькому кышу хотелось дружеского участия, сочувствия и сострадания. Сяпа даже собрался заплакать, но дело не пошло. На голодный желудок даже плачется плохо. «Чтобы вволю поплакать, сначала надо вволю поесть», — сообразил Сяпа. Он нацепил панаму и отправился завтракать к Сурку.

Подойдя к его норке, Сяпа свистнул, но тот не отозвался. Тогда кыш наклонился и крикнул в нору:

— Сурок! Эй, Сурок!

— Сурка нет дома, он на лужке за ручьем завтракает, — раздался чей-то неприятный голос у него за спиной.

Сяпа обернулся и увидел Люлю.

— А если Сурка нет дома, то ты чего тут околачиваешься? — подозрительно оглядывая Люлю с головы до хвоста, спросил он. — Один раз обездолил, вернее, обездомил Сурка и опять около его норы топчешься. Тебе что, одного сурчачьего домика мало? Что к зверю привязался?

— Да ничего мне от твоего лохматого Сурка не нужно, — отмахнулся Люля.

— На себя посмотри! «Лохма-а-атый»! Не лохматей тебя! — Сяпа набычился и пошел вперед лбом на Люлю. — Сурок — простая душа и добряк, а ты продувной балбес. А ну говори, зачем пришел? — Люля, не ожидавший от спокойного, тихого кыша такого напора, поспешил объясниться:

— Я, собственно, хотел предложить тебе поучаствовать в одном дельце.

Сяпа подозрительно приподнял одну бровь:

— Что это за дельце такое? Кышей в шишки-камешки обжуливать?

— Нет, конечно. Просто мы тут посовещались и решили устроить гонки. С тотализатором. Ты как, будешь участвовать? — Люля многозначительно похлопал себя по карманам жилетки. — Многие кыши делают ставки.

— Что за гонки? Кто, кого и куда будет гнать? — подозрительно спросил Сяпа.

— Все без подвоха. Бяка скачет на Еноте, а Бибо на Сурке — наперегонки.

— А ты на ком, на Нукасе? — ехидно осведомился Сяпа.

— Я в заезде не участвую. Я банкир и организатор.

— Значит, Бяка скачет на Еноте? Понятно. Даже любопытно. Очень чистый Бяка на очень грязном Еноте. Есть на что посмотреть. А вот Бибо… Это уже не смешно. Кто ж ему позволит мучить бедного Сурка? Как вычесывать Сурка — так Ась. Как дрессировать или за задние лапы из норы вытаскивать — так Сяпа. А как мучить бедное животное — так, конечно, Бибо. Чмоку мою без спросу слопал, теперь к моему Сурку подбирается. Дудки! Никаких заездов ему не будет! — Сяпа решительно встал и хмуро надвинул панаму на глаза. — Так своему дружку Бибо и передай.

Люля только лапами развел. Сяпа был явно не в духе, и ретивый организатор боялся ему перечить. Бурю лучше было переждать. Но Сяпа вдруг передумал:

— Пожалуй, я буду участвовать в твоем «дельце».

— Отличненько, славненько! Сколько поставишь, на кого? Шесть желудевых лепешек на Бибо? — засуетился Люля.

— Нет. Двенадцать на Бяку.

Люля недоуменно посмотрел на Сяпу, но переспрашивать не стал. Он только кивнул и поспешил убраться подобру-поздорову.

«Сейчас я ходячая приманка для несчастий, — думал Сяпа. — Мне надо болеть за Бяку, тогда победа обеспечена Бибо». Сяпа обреченно вздохнул, взял кошелку и побрел в лес за сладкими корешками.

Люля вернулся к себе в дом — бывшую норку Сурка — и стал подсчитывать ставки. Самым азартным кышем оказался Сяпа — двенадцать желудевых лепешек на Бяку. Странный поступок — они никогда не дружили. Дысь поставил восемь лепешек на Бибо, Хнусь — две. Утика поровну: четыре на Бибо, четыре на Бяку. Тука выложил пять пирожков с земляникой за Сурка, своего любимца. Слюня с Хлюпой поставили десять вареников на Бяку. (С чего бы это?) Ась делать ставки отказался, он, видите ли, знал, кто победит. «Врал, конечно», — подумал Люля.

Все было готово к забегу. Оставалась ерунда — уговорить Бибо и Бяку.

Люля опять вышел из дому.

Он носил только зеленые жилетки — красиво и практично. Оставаясь незаметным в траве, проныра узнавал много чужих тайн и секретов. А сплетничать Люля любил больше всего на свете. Сейчас кыш направлялся к домику Бибо. Он считал, что ему не составит большого труда уговорить азартного соседа поучаствовать в скачках.

Бибо был дома. Вернее, около дома. Озабоченный ссорой с Сяпой, он делал «успокоительную» гимнастику.

— Раз, два, подскок, подскок. Три, четыре, лапы вверх. Круговые движения хвостом: влево, вправо. Силовые приседания с Сяпой на плечах. А вот Сяпы-то и нет! — Бибо вздохнул.

— Бибо, привет! Хочешь, я заменю тебе Сяпу? Ведь совсем не сложно сесть на голову другому кышу? — услужливо предложил внезапно появившийся Люля.

— Ты? Вместо Сяпы? Хвост у тебя, Люля, не дорос — Сяпу подменять. Чего тебе?

— Слушай, Бибо, я насчет гонок. Вначале на Сурке Сяпа хотел ехать, но потом передумал, — не моргнув глазом соврал Люля, — не мог бы ты, а?

— Раз Сяпа не хочет, то и я не хочу, — заявил Бибо, делая наклоны.

— Ты не понял. Он не хочет участвовать, но он хочет болеть.

— За кого это? — с подозрением спросил Бибо.

— Наверное, за тебя, — опять схитрил Люля.

— Тогда я согласен, — быстро кивнул Бибо.

— Ну и ладненько! — обрадовался Люля. — Ну, я пошел, брат кыш. — И пропал за кустами.

— Да какой я тебе брат! — рассердился Бибо, но Люля его уже не слышал.

Петляя по тропинке, Люля миновал ежевичные заросли и вышел к болоту. Дальше, за домиком Хлюпы и Слюни, тропинка убегала вверх, к западному склону. Около кривой хижинки кышей-близнецов Люля, любитель сплетен и скандалов, немного притормозил и прислушался. Из домика доносился веселый голосок Слюни:

— Хлюпочка, а ты не помнишь, чем нас кормила мамочка, когда мы были ма-а-алюсенькими-ма-а-алюсенькими? Чмокой из овсяных зернышек. Жиденькой. — Слюня заливисто засмеялся.

Люля вздохнул и побежал дальше по тропинке. Он бежал и думал: «А Хлюпа доигрался-таки. Сколько раз ему говорили — не бей Слюню по голове, дурачком станет. Так оно и вышло! Слюня сбрендил. Бедный кыш».

Скоро начался песчаный склон. За вересковой поляной уже виднелась Бякина красавица сосна. Подойдя поближе, Люля увидел странную картину. Бяка лежал в гамаке и рассуждал вслух:

— Меня удивляет способность кышей постоянно удивляться. А тебя, Енот?

Невдалеке валялась гора грязной шерсти. Это был Енот. Он спал. Бяка, не дождавшись ответа, продолжил:

— И меня удивляет, почему многим кышам кажется, что они лучше всех, когда на самом деле это не так. — Для убедительности Бяка запустил ольховую шишку вверх, но шишка, трижды срикошетив от веток, вернулась назад и треснула Бяку по макушке. Бяка поморщился и продолжил: — Правда, у нас таких мало. Разве что Хлюпа да Люля. А, Енот?

Енот не ответил.

— Я считаю, что грубость — все равно что глупость. Глупец не может быть добрым. У него недостает для этого ума. Если кыш добр, значит, он умен. Следи за моей мыслью, Енот! Если я посадил дубки, то я совершил добрый поступок. Делаю вывод: я неглуп. Говоря точнее, весьма неглуп. Получается: Бяка — добрый, весьма неглупый и очень чистоплотный кыш!

Енот громко всхрапнул. Люля ойкнул. Бяка вздрогнул, оглянулся и уставился на Люлю.

— Чего тебе, сплетник Люля? — сухо осведомился он. — Выкладывай быстрее, а то я занят.

• Предыдущая
• 17/67
• Следующая