Наслаждения - Сидни Диана - Страница 2
- Предыдущая
- 2/99
- Следующая
Когда мать Ясмин была уже не в силах скрывать свою беременность, она потеряла место служанки и вернулась домой, где и родила дочь. Семья, разумеется, не признала девочку. Мать Ясмин старалась защитить дочь от гнева родственников, посылая ее пасти коз или собирать хворост, находила любое другое занятие, лишь бы избавить свое дитя от издевательств, ведь Ясмин была неполноценной марокканкой, да к тому же еще девочкой. Потом мать умерла от туберкулеза и некому больше было защищать Ясмин. Дед относился к внучке с откровенным презрением, считая сам факт ее рождения оскорбительным для семьи Он не чаял сбагрить с рук эту чужеземную красавицу, от которой одни убытки. Даже замуж ее никто бы не взял — какой глупец позарится на полукровку!
Кадир же знал цену Ясмин. Критерии у него, разумеется, были совершенно другие. То, что для старика было убытком, для него стало прибылью.
— Ясмин стоит сто тысяч дирхамов, — мягко заметил Кадир. — Столько я заработаю на ней уже за первый же год.
Андре побледнел.
— Mon Dicu![4] Но это почти семьдесят пять тысяч франков!
— Считайте это калымом за невесту.
Кадир улыбнулся, обнажив ряд неровных желтых зубов. Ему было интересно, станет ли барон торговаться, и потому он внимательно смотрел на Сен-Клера, пытаясь определить, насколько сильно тот желает Ясмин.
— Sacre bleu![5] — уставившись невидящим взглядом на носки своих туфель, мрачно пробормотал барон.
Слегка дрожащим и пальцами Сен-Клер попытался пригладить свою шевелюру, но начинавшие седеть на висках кудри не желали слушаться. На лбу Андре выступили капельки пота. Он представил себе Ясмин работающей в борделе Кадира или, еще хуже, проданной в один из бесчисленных грязных притонов Касбы и почувствовал почти физическую боль. Мысль о таком исходе заставляла Ссн-Клера напрочь позабыть о рациональности, и Кадир прекрасно это понимал.
— Ну хорошо. Сто тысяч дирхамов.
— В золотых монетах, если не возражаете. — Лицо Кадира расплылось в широкой улыбке. — Хотя я и деловой человек, но у владельца публичного дома, как правило, нет расчетного счета в банке. — Кадир хихикнул, довольный собственной шуткой; у него сразу поднялось настроение: барон даже не пытался торговаться. — Между прочим, я слышал, что золото в этом году станет весьма выгодным капиталовложением, — стараясь соответствовать собственным представлениям о светскости, заметил Кадир. — Цены на него очень скоро вырастут, причем намного. Подумайте, может, и вам стоит прикупить золотишка?
Взмахом руки Андре отверг совершенно неуместный финансовый совет Кадира. И без того факт беседы с этим человеком был для него ужасен. К тому же закончить столь неприятный разговор болтовней о капиталовложениях казалось Сен-Клеру абсолютной нелепостью.
— Когда? — спросил Андре.
— Завтра вечером.
— Хорошо. — Барон рассеянно повернулся, но, не желая нарушать правила хорошего тона и задевать самолюбие Абдул Кадира невниманием, помолчав, добавил:
— Итак, до завтра.
— Благослови нас Аллах! — поклонился Кадир, открывая тяжелую резную дверь. — Не стоит звать вашего человека. Я сам закрою за собой ворота.
Андре медленно вернулся в гостиную. После захода солнца заметно посвежело, и Ник положил в очаг еще несколько поленьев. Теперь в камине бушевало пламя; длинные тени скользили по толстым восточным коврам, устилавшим мраморный пол; портреты в золоченых рамах и гобелены то меркли во мраке ночи, то вдруг ярко освещались вспышками огня.
— Проблемы? — поинтересовался Ник, увидев озабоченное лицо Андре.
— Незначительные, — коротко ответил тот. — Приходил Абдул Кадир.
— Сводник из «зоко-чико»? — неожиданно живо заинтересовался гость, подавшись вперед в своем кресле. — Звучит интригующе, старина. Что-нибудь, чем ты хотел бы поделиться со старым приятелем?
— Нет-нет, — мрачно ответил Андре. — Ничего подобного. Он приходил потому, что я собираюсь выкупить Ясмин.
— Ясмин? Боже праведный, старина, зачем? — Ник был шокирован. — Разве не проще платить за се короткие визиты?
— Нет, — с нескрываемой горечью в голосе ответил Андре. — Даже подумать страшно, что ждет ее впереди, если она останется в этом борделе.
— А чем эта маленькая шлюха отличается от других? — поинтересовался Ник, пристально глядя на Андре. В его вопросе сквозило любопытство. — Она же еще не начала работать, и ты не можешь знать, чего она стоит.
— Ясмин очень смышленая девочка. У нее удивительно живой взгляд. Мне кажется, что если малышку подтолкнуть, то она семимильными шагами пойдет в гору.
Понимаешь, о чем я? Кроме того, грустно думать, что искорки в этих глазах погаснут…
Ник громко рассмеялся.
— Искорки! — саркастически заметил он. — Соглашусь с тем, что девочка не без огонька. Но это говорит скорее о ее темпераменте, а не об умственных способностях.
— Не будь задницей! — раздраженно произнес Андре. — Ты знаешь, что я имею в виду.
— Конечно. Я же не полный идиот. — Ник покачал головой. — Насколько я понимаю, ты считаешь себя человеком, способным сохранить этот, как тут было сказано, удивительно живой взгляд, а? — Ник рассмеялся. — Какое помпезное самовозвсличивание!
Задетый за живое словами собеседника, Андре нахмурился.
— А тебе-то какое дело? Или ты тоже дожидаешься Ясмин?
— А вот теперь задница — ты. — Ник слегка пожал плечами. — Но неужели тебе надо покупать девочку? Это же глупо! Можно подумать, что ты собираешься на ней жениться, дурачок.
— Не вижу ничего смешного.
— А я вижу. Впрочем, не все ли равно? Живой товар — не такое уж плохое капиталовложение.
— Тебе не надоело паясничать? — Андре брезгливо поморщился. — Меня шокирует работорговля, и ты это прекрасно знаешь. — Он покачал головой и, помолчав, добавил:
— Поверь мне. Ник, это совсем не то, о чем ты думаешь. Я всем сердцем хочу освободить Ясмин.
— Освободить? В жизни не слыхал подобной либеральной чуши. Неужели ты не понимаешь, что в такой стране, как эта, свобода не будет для нее благом? Что, спрашивается, она станет делать со своей свободой? Найдет место продавщицы в какой-нибудь лавчонке? Ерунда! Здесь это нереально. Единственно возможный вариант для Ясмин вернуться в публичный дом к Кадиру или к кому-то другому и стать проституткой. Ты же сам знаешь, что ни один уважающий себя араб не женится на Ясмин.
— Полагаю, ты прав. — Андре сокрушенно вздохнул.
Да что и говорить, тут было о чем подумать…
Николае Чамберс жил в Танжере три года; он был инженером и занимался разработками проекта гигантской гидроэлектростанции, которую планировали построить марокканские власти. Ник, как говорится, на собственной шкуре убедился, что при царящих в этой стране законах никакой прогресс невозможен.
С Ником Андре познакомил его банкир Анри Ламарке.
И, как это часто случается в заморских городах с небольшим европейским населением, деловое знакомство вскоре переросло в личную дружбу.
Это была необычная дружба. На первый взгляд Ник казался типичным продуктом британской системы частного образования: живой, но поверхностный ум, прекрасное, доходящее порой до цинизма чувство юмора и весьма пренебрежительное отношение к трудностям жизни. Андре же был человеком более утонченным, более элегантным — блестящий образец французской знати, покинувшей родину.
Однако несмотря на столь очевидную разницу темпераментов, они, как это часто бывает в жизни, наилучшим образом дополняли друг друга и с удовольствием общались.
Купив виллу на Олд-Маунтин-роуд, Андре сразу же оказался накрепко привязан к обособленному обществу мировой элиты — таких же, как он, оторванных от родины богатых людей, владельцев вилл и домов, живописно вытянувшихся строго вдоль побережья. Временами Андре тяготила подчеркнутая замкнутость и элитарность такого образа жизни, но он страстно, чуть ли не до умопомрачения любил Танжер и потому большую часть года проводил здесь, а не на своих виноградниках во Франции.
- Предыдущая
- 2/99
- Следующая
